Этот старый человек пришел к такому же выводу, что и следователь. Странно. У него-то какие были основания? Вряд ли он хоть в малой степени знал об обстоятельствах дела.

— Почему вы так думаете?

— Конечно, я всего лишь простой старик, но видите ли, сэр… Есть некоторые обстоятельства. Вы помните ту орхидею, о которой я вам говорил позавчера?

— Да, — насторожился следователь. — И что же с ней стало?

— Кто-то выкрал ее у барышни. Из дому! Странное дело! Зачем кому-то понадобился цветок? Как посторонний проник в дом? Согласитесь, все это непонятно. И очень тревожно.

— Вы правы, — губы лейтенанта дрогнули в странной усмешке. — Это действительно тревожно. Успокойтесь, я приму меры. Сегодня ночью не сомкну глаз. Ложитесь спать и ни о чем не думайте.

В холле горела только одна лампа. Абажур из темного алебастра пропускал мало света, и по углам притаились тени.

В неровном колеблющемся отблеске горящих в камине поленьев Гарри Гопкинс разглядел фигуры мисс Хоуп и Джека Грэнмора. Они сидели очень близко друг к другу.

— Не помешал?

Кэй запротестовала так искренне, так горячо:

— Ни в коей мере! Мы тут немного заболтались.

И добавила, жестом указав на кресло:

— Вы ведь знаете, лейтенант, как я жутко боюсь этих одиноких ночных часов. Вот и стараюсь сократить их до минимума. Больше всех от этого страдает бедный Джек.

— Ну как ты можешь так говорить, Кэй! — горячо возразил молодой человек. — Ты ведь прекрасно знаешь, что… — он не договорил, бросив недовольный взгляд на Гарри Гопкинса, и сказал не то, что собирался, и значительно более спокойным тоном:

— Ты ведь знаешь, что в твоем обществе время летит незаметно.

Лейтенант осмотрелся. Блистающая никелем кофеварка на маленьком столике. Чашки для кофе. Это? Вряд ли. Слишком рискованно, ведь остатки кофе очень просто послать на химический анализ… Сигареты? Проверим.

Небрежным жестом он протянул руку к шкатулке с сигаретами, незаметно наблюдая за девушкой. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Впрочем, сигарету из шкатулки может взять любой. Что же тогда?

— Знаете, лейтенант, за время вашего отсутствия произошла странная история, — произнесла Кэй, задумчиво глядя в огонь.

— Вы имеете в виду исчезновение орхидеи, мисс?

— Вот как? — удивилась девушка. — Вы уже знаете? Наверное, Глоккер сказал?

— Да. Его это очень встревожило.

Взяв щипцами горящую головешку и прикурив от нее сигарету, Гарри Гопкинс продолжал:

— Я не удивляюсь старому садовнику. Есть от чего встревожиться. В этом доме уже столько случилось таинственного, непонятного… Цветы исчезают. Собаки исчезают. Бутыли с вишневым соком исчезают… Что тут остается делать людям, которые исчезать не желают?

Последние слова следователь произнес с такой странной интонацией, что Джек Грэнмор с удивлением посмотрел на него.

Кэй, похоже, ничего не заметила. Она по-прежнему не отрывала взгляда от горящих поленьев, опершись подбородком на сплетенные ладони.

— Какой у вас оригинальный перстень, — неожиданно сказал следователь, глядя на две сплетенные золотые змеи на пальце Кэй. Змейки были сделаны с поразительным мастерством. Тонкие раздвоенные язычки, казалось, трепетали. Крохотные рубиновые глазки блестели как капли крови. — Наверное, очень старой работы?

— Да. — Кэй не отрывала глаз от огня. — Позднее Средневековье. Мне подарила его подруга.

— Не та ли, которая подарила и Неро?

Казалось, девушка не услышала этого бестактного вопроса. Во всяком случае не отреагировала на него.

Джек ее вполне понимал и полностью разделял мнение о грубияне-полицейском. И вообще тот вел себя сегодня чрезвычайно странно. Что с ним случилось? Обычно он держался вполне в рамках приличия. В доме его считали джентльменом, и вдруг такое…

— Поздно уже, — Кэй наконец пошевелилась и отвела взгляд от горящих поленьев. — Я устала. Спокойной ночи, Джек.

И девушка протянула на прощенье руку. Глаза ее горели ярким зеленым цветом.

Джек сорвался с кресла.

— Подождите! — Сильная рука лейтенанта пригвоздила его опять к креслу. — Прошу минутку подождать. У меня важная информация. Очень важная! — повторил он, видимо, пытаясь оправдать далекое от деликатности обращение с молодым человеком.

Рука Кэй опустилась. Огоньки в глазах девушки замигали, странно переливаясь, и потухли, но голос звучал ровно:

— Ах, в самом деле? Интересно.

— Сегодня вечером полиции удалось установить личность некоего Христофора Течуанпека, — медленно процедил слова лейтенант, не спуская глаз с лица девушки. И хотя промелькнувшая по нему тень была мимолетна, она не укрылась от зоркого взгляда лейтенанта.

— И что же? — голос ее звучал спокойно.

— Он мертв.

Джек вытаращил глаза. О чем это говорит следователь? И кем был человек, фамилию которого повторить нет никакой возможности? И почему эта информация такая уж важная? Ничего не понятно.

А следователь столь же невозмутимым и исполненным значения тоном продолжал:

— Кроме того, нашелся Джон Кетлак. Этот для разнообразия жив и даже вот уже несколько часов, как пришел в сознание.

Последние слова он произнес подчеркнуто веско.

Наступила тишина. Никто не произнес ни слова. Тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в камине.

Наконец отозвалась Кэй.

— Что ж, понимаю…

В голосе девушки слышалась огромная усталость и какая-то отрешенность. Помолчав, она закончила:

— В конце концов каждому суждено явиться к стопам Бога Солнца.

Произнеся последние слова тихо, как будто для себя, она замолчала и крепко сжала руки.

Лейтенант замер. Он знал, что произошло в эту секунду. Звонок тревоги в сердце заставлял его немедленно что-то предпринять. Немедленно! Надо помочь, позвать на помощь! Нет! — Усилием воли он заставил себя сидеть на месте. Нет! Он ничего не должен делать! Пусть все идет, как случилось. И хотя душа и тело гневно протестовали против преступного бездействия, он заставил себя подчиниться силе воли. Так оно к лучшему… Впрочем, нет сейчас такой силы, которая могла бы помочь мисс Хоуп.

Лейтенант взглянул на часы. Да, теперь уж поздно обращаться за помощью. Хотя, возможно, поздно было и в тот критический момент.

Не было на свете силы, которая могла бы изменить то, что случилось. Как и то, что могло бы случиться.

Следователь сидел, не шелохнувшись. Он напоминал манекен, застывший в неподвижности, а не живого человека. И чуть ли не физически чувствовал, как напряглись все нервы.

— Да.

Удар грома не произвел бы большего эффекта, чем это коротенькое слово, произнесенное Кэй тихим голосом. Следователь вздрогнул всем телом.

— Да, — повторила девушка. — Каждая дорога когда-нибудь кончается. И с этим ничего не поделаешь… Я никогда не могла примириться с липкой серостью будничной жизни. С тем, что вы называете жизнью. Воздерживаться от того, что доставляет наслаждение? Отступать перед препятствиями? Никогда! Препятствия просто надо устранять со своего пути. А если одно из них окажется сильнее… Ну что ж, надо уметь проигрывать. Жизнь должна быть прекрасной. Страдание несет в себе столько неизъяснимой прелести… смерть тоже. Ах, почему я не родилась в те времена, когда алтари Бога Солнца и Богини-Матери покрывала кровь? Я же не виновата в этом… Кровь… Живая, горячая кровь…

Джек Грэнмор в ужасе так сильно сжал кулаки, что ногти впились ему в ладони. Что она говорит, милостивый Боже? И ее голос — далекий, странно далекий, как будто доносящийся из какой-то неимоверной дали.

Медленно нарастал ужас, ощущение чего-то неотвратимого, притаившегося в темных углах комнаты.

— Кэй, детка, что с тобой?

Казалось, до того далека, где находилась девушка, отсюда не донесется ни один звук. Ничего не видя, не слыша, Кэй продолжала свой странный монолог:

— Этим препятствием явились вы, лейтенант, — голос ее предательски дрогнул. С детской беспомощностью она закончила:

— Я не смогла преодолеть это препятствие.