Прежде, чем разжать пальцы, Джек успел подумать, не выстрелит ли снятый с предохранителя пистолет, ударившись о пол. Не выстрелил.

Со вздохом облегчения опустив руки, он стол растирать затекшие мышцы.

— Надеюсь, вы не имеете ко мне претензий, — в голосе лейтенанта послышались извиняющиеся нотки, — но, сами понимаете…

— … вы застали меня в весьма двусмысленной ситуации, — докончил за него Джек, не переставая массировать руку.

Лейтенант опустил револьвер.

— Видите ли, в нашей профессии должны соблюдаться определенные правила игры. Иначе мы слишком быстро выйдем из этой игры.

— Я понимаю. И у меня не было ни малейшего желания пристрелить вас. Как, впрочем, и никого другого.

Лейтенант негромко рассмеялся.

— Разумеется, разумеется. Впрочем, вам было бы весьма затруднительно пристрелить, даже если бы вы и имели такое намерение. Для этого требуется кое-какой опыт. Но вы еще не ответили на мой вопрос. Что здесь происходит и что здесь делаете вы?

Вопрос был задан уже совсем иным тоном — не голосом полицейского, ведущего допрос, а, скорее, собеседника в салоне.

Джек пожал плечами.

— Это мне и самому хотелось бы знать. Я спустился сюда, потому что услышал подозрительный шум. Кто-то здесь был. И сбежал. У меня из руки выбил фонарик.

Лейтенант Гопкинс нахмурился.

— Однако эти ночные визиты неизвестного начинают угрожающе повторяться. Где здесь выключатель?

Он направил свет фонарика на стену, очертив им круг. О!

Позже Джек не мог припомнить, кто из них двоих издал крик. А может, они вскрикнули одновременно?

Белый луч света замер, уткнувшись в одну точку на жертвенном камне перед изваянием Богини-Матери.

На светлой поверхности жертвенника, многие века кормящего жестокую богиню человеческими сердцами, выделялся темный человеческий силуэт.

Оба молодых человека бросились к нему.

Застывшее в неподвижности тело мужчины было туго стянуто перекрученными кожаными ремнями. Белое, как бумага, лицо, неестественно вывернуто в сторону жестокого лика статуи.

Джек припал к неподвижному телу.

— Дядя!

По каменному желобу каплями стекала рубиновая жидкость, как она стекала многие сотни лет.

Доктор Шредер очень не любил этого. В конце концов, одна из самых дорогих клиник столицы это вам не какая-нибудь заштатная больница, куда может совать свой нос любой чиновник в мундире, если ему взбредет охота!

Пациенты клиники весьма чувствительны к такого рода визитам. А, надо сказать, стать пациентами клиники Шредера могут немногие.

К счастью, следует признать, все обошлось весьма деликатно. Может, никто и не заметил? Хорошо, если так, — раздумывал доктор Шредер, с тревогой посматривая на ряд покрытых белым лаком дверей.

Спасибо, незваный гость явился не в мундире. Предъявил какой-то документ. Доктор даже не посмотрел на него. Разве имеют значение какие-то бумажки, когда речь идет о репутации клиники!

Когда гость высказал свою просьбу, владелец клиники схватился за голову.

— Но, господин инспектор, — простонал он, — как это можно? Ведь моя клиника частная…

— Я не инспектор, — прервал представитель Скотленд-Ярда.

— Не инспектор? Извините, если я понизил вас в должности. Поверьте, я не хотел…

— Я не инспектор, а всего лишь сержант, — докончил посетитель невозмутимым тоном.

Доктор Шредер вытаращил глаза:

— Сержант?

Уж на кого-кого, но на сержанта этот аристократического вида молодой человек никак не походил.

И опять все началось с начала. Странный сержант стал повторять свою просьбу монотонным голосом усталого учителя, объясняющего урок не очень понятливому ученику.

Доктор в растерянности ерошил свою седую шевелюру.

— Господин… — Ох, слово «сержант» просто застревало в горле. — Я понимаю, и сегодня это можно сделать, хотя и с величайшим трудом. Но чтобы на долгий срок не пускать посетителей…

Нетипичный сержант, одетый в костюм от лучшего портного Лондона, лишь невозмутимо пожал плечами.

После его ухода главный врач отер со лба выступившие на нем капли пота:

— Ну и зануда…

Как он и предвидел, неприятности начались с самого утра. Оно и понятно, ведь профессор Хоуп не был из числа забытых людьми и Богом старичков.

Кэй была очень расстроена:

— Почему меня не пускают к папе? Как это понять? Меня, самого близкого к нему человека? А если, не дай Бог, ему станет хуже…

Доктор Шредер улыбнулся, пытаясь успокоить взволнованную девушку:

— Не беспокойтесь, мисс Хоуп. С вашим отцом все в порядке. И поймите меня правильно: большая потеря крови ослабила организм больного. И вдобавок, сильное нервное потрясение. В этом случае я категорически настаиваю на полном покое для моего пациента, иначе ни за что нельзя ручаться.

Девушка умоляюще сложила руки:

— Но, господин доктор, я ведь только на минутку! На самую маленькую минутку! Мне бы только увидеть папочку! Посмотрю и уйду, тревожить его я не буду.

Доктор был неумолим. Покачав головой, он сочувственно произнес:

— К моему величайшему сожалению, я вынужден вам отказать. Больному противопоказаны любые эмоции, пусть даже самые приятные. Любое волнение может ухудшить его состояние.

— А разве папа уже пришел в сознание?

Доктор долго, излишне старательно протирал свои очки.

— Все идет, как надо, жизни моего пациента в данном случае не грозит опасность. Прошу верить мне, для беспокойства нет оснований. А теперь извините меня, — взяв какой-то рентгеновский снимок, он принялся со вниманием его изучать, — прошу извинить, мне предстоит серьезная операция…

Джек с ненавистью взглянул на этого замороженного эскулапа. Проклятый бюрократ, надо же, довел Кэй почти до слез! Как можно было не растрогаться, видя беспокойство и тревогу бедной дочери и не пустить ее хоть на минутку к отцу!

Однако непроницаемое выражение на лице доктора свидетельствовало о том, что его ничто не проймет и все мольбы напрасны. Пришлось покинуть его кабинет не солоно хлебавши.

Блестящими от слез глазами Кэй растерянно взглянула на большой сверток, который она с трудом держала под мышкой.

— Вот, приготовила папе эти цветы, а теперь…

Джек остановил пробегавшего мимо санитара.

— Будьте добры, отнесите это в двадцать восьмую палату, профессору Хоупу, его сегодня… — И сунул монету в руку парня.

— Знаю, знаю, — улыбнулся санитар, — сейчас отнесу.

И он помчался дальше, двигаясь бесшумно в своих мягких ботинках. Однако, поднявшись на второй этаж, он постучал не в двадцать восьмой номер. Войдя, коротко доложил:

— Вот передача для номера двадцать восемь.

«Замороженный эскулап» в белом халате с раздражением пожал плечами.

— Можете меня опять завернуть в пеленки, если из всего этого не разразится скандал, какого еще свет не видел, — недовольно пробурчал он.

Коридор перед кабинетом главного врача постепенно наполнялся людьми. Вскоре там уже толпилось много народу.

— Пришли репортеры, — доложил секретарь.

— Я приму их завтра. Сегодня у меня ни минуты свободной.

— А вот этого примете? — секретарь положил на стол главного врача визитную карточку.

Доктор Шредер скривился, как будто ему в рот попало что-то горькое.

— Секретарь Королевского Общества Наук? Гм… Принесите мои глубочайшие извинения, но операция, которую мне предстоит начать через несколько минут… Нет, знаете что? Скажите ему, что я уже в операционной.

К счастью, в кабинете главного врача была вторая дверь.

Кэй неожиданно проявила упорство:

— Мне бы только взглянуть на папу! Постарайся, милый Джек!

И Джек, как сумасшедший, носился по всем коридорам клиники в поисках человека, который поможет выполнить просьбу кузины. Ему удалось поймать ассистента.

— Но вы же понимаете, сэр, распоряжение главного врача, — в страхе бормотал ассистент в ответ на настойчивые уговоры молодого человека.