В ответ профессор Яблоновский не произнес ни слова. Это не обескуражило австрийца, как видно, он хорошо знал свое дело.

— Вот мое последнее предложение, уважаемый профессор, — заговорил Мартин Гроссман, глядя на закипавшую в кастрюльке воду. — И учтите, делаю его исключительно из чувства глубокого уважения к вам. Отстегните от руки портфель, раскройте и передайте нам бумаги. Ровно через пятнадцать минут вы получите их обратно в том же состоянии, в котором передали нам. Никто и не догадается, что они успели побывать в наших руках. А мы немедленно отвезем вас обратно в гостиницу, никто и не узнает о встрече с нами. В крайнем случае сошлетесь на то, что посидели с приятелем часок в кафе, за чашечкой кофе. А за оказанную нам любезность предлагаем десять тысяч долларов. Не верите? Смотрите.

Подойдя к письменному столу, Гроссман выдвинул один из его ящиков и извлек из него пачку зеленых купюр.

— Нет! — коротко ответил Яблоновский.

— Мало? — Гроссман сделал вид, что не понял поляка. — Десять тысяч наличными и чек на пятьдесят тысяч. Выставленный на любой банк в Европе, по вашему усмотрению.

Профессор молчал. Его взгляд невольно задержался на лежащем на полу бразильце, словно он ожидал от него помощи или совета. Австриец по-своему растолковал взгляд профессора.

— А, этот? — пренебрежительно бросил он. — Понимаю вас, уважаемый профессор, такие дела надо решать без свидетелей. Но уверяю вас, что будь этот человек даже в сознании, он все равно нам не опасен, уж мы позаботимся о том, чтобы он никому не смог выдать нашу тайну.

Польский ученый и на это ни словом не отозвался.

Австриец опять заговорил, и теперь в голосе его, дотоле бесстрастном, явно послышалось раздражение:

— У вас мало осталось времени, профессор. Скоро картошка сварится. Смотрите, деньги лежат на столе, по одному вашему слову я готов выписать чек. Ну?

Профессор опять не отозвался, не сводя зачарованного взгляда с кипящей в кастрюльке воды. В наступившей тишине было слышно тихое бульканье. Ганс взял нож и подойдя к кастрюле, попытался проткнуть одну из картофелин. Она оказалась еще твердой.

— Герр профессор, обращаюсь к вам последний раз, — сухо произнес Мартин Гроссман. — Вы принимаете наше предложение?

— Нет! — твердо ответил профессор.

— Ганс, Шмидт на посту? — спросил напарника Гроссман.

— Не беспокойтесь, герр майор, Шмидт знает свое дело, в случае чего, подаст сигнал. Да вы и сами убедились, сигнализация в порядке, вовремя известила нас, когда вот этот бразилец перепрыгнул через сетку. Мы в полной безопасности.

— Хорошо. Подготовь его!

И подойдя к кастрюльке, Мартин Гроссман собственноручно воткнул нож в одну из картофелин. Видимо, ее готовность его удовлетворила, так как он извлек картошку из кипящей воды и приблизился с ней к профессору. Тем временем второй немец схватил профессора за правую руку и резко вывернул ее за спину, одновременно коленом прижав профессора к креслу. Гроссман с картошкой на ноже, шагнул к профессору и одним движением разодрав на нем рубаху, сунул подмышку ученому дымящуюся картофелину, а затем, крепко прижал локоть поляка, раздавив картошку. Вскрикнув, профессор попытался вырваться, но что мог сделать пожилой человек, оказавшись в руках двух сильных молодых негодяев? От невыносимой боли профессор чуть не потерял сознание, и хотя он изо всех сил сжимал губы, ему не удалось сдержать стон. На его лбу выступили крупные капли пота.

Немного переждав, Гроссман ослабил хватку и отпустил руку профессора, позволив тем самым выпасть на пол раздавленному картофельному месиву. Как ни в чем не бывало, негодяй сел на свое место и с улыбкой произнес:

— Это всего лишь маленький наглядный пример того, что вас ждет. Как видите, у нас еще много картошки. Впрочем, нам известны и другие способы заставить разговориться несговорчивых.

— Гестаповцы! — с ненавистью прошептал поляк.

— Бросьте, — насмешливо скривился немец. — Мы не требуем от вас, чтобы вы нас любили, нам нужен лишь ваш портфель. А сейчас узнаете, что чувствует человек, когда ему сунут дымящийся картофель в пах.

— Гестапо! — повторил профессор.

— Отстегни портфель! — рявкнул на него Гроссман, перестав сдерживаться.

— Нет! Можете убить меня, но портфель вам я не раскрою.

— А ты думаешь, так трудно тебе отрубить руку? — иронически поинтересовался немец. — В этом доме найдется топор. И если до сих пор мы этого не сделали, то лишь потому, что не знали, не потребуется ли от тебя еще какая информация, когда мы уже достанем документы. Так что до тех пор оставим тебя в живых. Впрочем, будешь паинькой — мы тебе сохраним жизнь, да еще и неплохо заработаешь.

Немец замолк в ожидании ответа, но не дождался его.

— Молчишь, значит? Ну так я сейчас тебя заставлю заговорить. Ты еще и запоешь у меня! Эй, Ганс!

— Оставьте старика в покое, — вдруг произнес лежащий на полу бразилец. — Я знаю, как отстегнуть цепочку и раскрыть портфель.

Голова раскалывалась и гудела, словно в ней работали как минимум два молота, руки крепко связаны, и все-таки Михалу Выгановичу удалось встать на ноги собственными силами. Ганс от неожиданности выронил из рук картошку, а Мартин Гроссман схватил валявшийся на полу пистолет.

— Ни с места! — рявкнул Ганс, подскочив к бразильцу, — не то получишь еще раз по башке, и уже не очухаешься!

— Не дури! — спокойно ответил капитан. — Из всех присутствующих один я знаю, как открывается портфель.

И он спокойно обошел немца, направляясь к свободному креслу. Повалившись в него, он протянул Гансу связанные руки:

— А ну, развяжи!

— Да я тебе так развяжу! — рявкнул в ответ взбешенный немец, замахиваясь кастетом, но его остановил Гроссман:

— Отставить!

— Ты что, намерен слушать этого типа? — удивился Ганс.

Не отвечая ему, Гроссман спросил бразильца:

— Ты кто?

— А какое это имеет значение? — спокойно отозвался тот. — Имеете дело с профессионалом, это уже знаете. А фамилия моя вам известна, ведь документы у вас.

— Не станешь же ты нас уверять, что это твоя настоящая фамилия.

— Точно так же, как и ваши, — рассмеялся Выганович. — Предлагаю карты на стол и играть в открытую, вместо того, чтобы заниматься установлением анкетных данных.

— Ты на кого работаешь?

— А вам не все равно? Я же не задаю вам таких бестактных вопросов. Я, как и вы, заинтересован в том, чтобы заполучить секретные документы из портфеля. У вас профессор и его портфель, у меня — золотой ключик.

— Какой еще ключик? — не понял Ганс.

— Я знаю, как открыть портфель, в моих руках его тайна.

— Не забывай, что ты сам в наших руках.

— Вы уже убедились, как трудно эту тайну заполучить от Яблоновского. Уж я-то знаю, что упрямый старик скорее умрет, чем выдаст ее. Убить его — плевое дело, но своего не добьетесь, а шум поднимется на весь мир. Я вообще-то догадываюсь, на кого вы работаете, как и вы не можете не догадываться, кого представляю я. Так что наверняка отдаете себе отчет, к каким последствиям, может привести моя смерть от руки союзников, если дело примет нежелательный оборот. Ваше руководство, не задумываясь, отречется от вас, бросив на произвол судьбы, а зачем нам это? Ни мне, ни вам никакой выгоды, тогда как сейчас мы можем по-умному договориться, причем все останутся довольны.

— Уж больно ты умный…

— А вы не притворяйтесь глупее, чем есть. И развяжите мне поскорей руки.

— Не обязательно, мы можем договориться и не развязывая тебя.

— Знаете ли, не люблю говорить о деле с завязанными руками, не привык как-то… А кроме того, не смогу я тогда отпереть замочек на цепочке портфеля. Вижу, ребята, вы не из храброго десятка. Ведь вас же двое и вы вооружены!

— Думаю, напрасно ты воображаешь из себя невесть что! — разозлился Гроссман. — Можешь и с завязанными руками назвать цифры, которые надо набрать на коде замка, чтобы отпереть его, не взорвав при этом портфеля и всех нас.