Ибо заселенные человеческой расой миры были расколоты — уже две сотни лет — на два лагеря, один из которых держал свое население под так называемыми «жесткими» контрактами, а другой предпочитал так называемый «свободный» контракт. К лагерю миров с «жестким» контрактом принадлежали миры Содружества: Гармония и Ассоциация; Ньютон, Кассида и Венера. А также новый большой мир Цета у звезды Тау Кита. На «свободной» стороне были: Земля, Дорсай, миры Экзотики — Мара и Культис, Новая Земля, Фриленд, Марс и небольшой католический мир Святой Марии.

Что разделяло их, так это конфликт экономических систем — наследие разделенной Земли, которая в самом начале и колонизировала эти планеты. Потому что в наши дни высококвалифицированные умы были единственной межпланетной валютой, признаваемой всеми.

Раса теперь была слишком рассеяна и велика, чтобы на одной планете обучать всех необходимых ей специалистов. В особенности, когда другие миры производили лучших. Никакое, даже самое лучшее обучение на Земле или в другом ином мире не могло обеспечить, произвести на свет профессионального солдата, который мог бы сравниться с теми, что поставлял Дорсай. В природе не существовало физиков, подобных физикам с Нептуна, не было психологов, превосходящих по способностям таковых с Экзотики. Не было лучших наемных солдат, столь дешевых и не беспокоящихся о потерях, чем те, что поставляли Гармония и Ассоциация. И так далее. Соответственно, мир обучал специалистов какого-то одного профиля и торговал его способностями, заключая контракты с другим миром в обмен на соответствующий контракт с любым профессионалом, в котором он нуждался.

И различие между двумя лагерями было весьма заметным.

На стороне «свободных» миров контракт на специалиста принадлежал частично ему самому. И его нельзя было продать или обменять на другой без его согласия — исключение составляла чрезвычайная необходимость или важность. На стороне «жестких» миров каждый индивидуум жил по приказам своих властей — его контракт мог быть продан или обменен в любой момент. И когда это происходило, у него была лишь одна обязанность — идти и работать там, где ему приказано.

Таким образом, все миры разделились на те, чье население не было свободным и те, чье население было частично свободным. Итак, на стороне «свободных» миров, к которым, как я уже сказал, принадлежала и Земля, люди, подобные мне, были частично свободны. Но я добивался полной свободы, свободы, какую я мог иметь, только будучи членом Гильдии. Как только я был бы принят в Гильдию — эта свобода стала бы моей. Ибо контракт на мои услуги до конца моей жизни принадлежал бы самой Службе Новостей.

Ни один мир тогда не смог бы судить меня или предложить мои услуги против моего желания какой-либо другой планете, которой он был должен из-за дефицита обученного персонала. Правдой было то, что Земля, в отличие от Кассиды, Ньютона» Цеты и некоторых других планет, гордилась тем фактом, что ей никогда не приходилось обменивать целые группы своих университетских выпускников на людей со специфическим обучением с молодых миров. Но, как и все планеты, Земля оставляла за собой право воспользоваться этим, если возникнет когда-нибудь такая необходимость — и я слышал массу рассказов о подобных случаях.

Итак, моя цель и тяга к свободе, которую за многие годы под своей крышей Матиас взлелеял во мне, могли быть реализованы только принятием меня в Службу Новостей. И несмотря на мой отличный учебный реестр, как бы хорош он ни был, это была еще весьма отдаленная, труднодостижимая цель. Я не должен был пропустить ничего, что могло бы этому помочь. И неожиданно мне пришло в голову, что, отказываясь увидеть Марка Торри, я отбрасываю тем самым возможный шанс на такую помощь.

— Ты права, — сказал я Лизе. — Я пойду и увижусь с ним. Конечно же. Я увижусь с ним. Куда я должен идти?

— Я проведу тебя, — ответила она. — Позволь мне сперва позвонить. Она отступила от меня на несколько шагов и тихо что-то проговорила в крошечный телефон, размещенный в кольце у нее на пальце. Затем она вернулась ко мне и повела меня.

— А как остальные? — спросил я, неожиданно вспомнив, что остальные члены нашей группы остались в Индекс-зале.

— Я попросила, чтобы их принял кто-нибудь другой для окончания экскурсии, — ответила Лиза, не смотря на меня. — Сюда.

Она провела меня через зал в небольшой световой лабиринт. На мгновение это меня удивило, но затем я вспомнил, что Марк Торри, как и все те, кто постоянно находится на глазах у общественности, нуждался в защите от возможных опасных сумасшедших и чокнутых. Из лабиринта мы вышли в небольшую комнату и остановились.

Комната пришла в движение — но в каком направлении, определить я не мог, — затем остановилась.

— Сюда, — снова сказала Лиза, подведя меня к одной из стен. От ее прикосновения секция стены открылась и пропустила нас в комнату, похожую на учебный кабинет, но снабженную контрольным пультом, за которым сидел пожилой человек. Это был Марк Торри, именно таким я не раз и видел его в новостях.

Он был не настолько стар с виду, как можно было представить — ведь ему уже было за восемьдесят в то время, — но лицо его было серым и больным. На его мослах одежда болталась, как тряпки, словно раньше он весил значительно больше, чем сейчас. Его две по-настоящему огромные руки лежали свободно на маленьком плоском пространстве перед контрольными переключателями. Серые суставы были скрючены и увеличены тем, что, как я позже узнал, было старческой болезнью суставов, называвшейся артритом.

Он не поднялся со своего места, когда мы вошли, но голос его оказался на удивление звонок и молод, когда он заговорил с нами, а глаза его горели, глядя на меня с чем-то вроде плохо скрываемой радости. И все же он заставил нас сесть и подождать, пока спустя несколько минут не открылась другая дверь в комнату, и через нее не прошел человек средних лет с одного из миров Экзотики — урожденный экзотиканец. На его гладком, без морщин лице под коротко стриженными светлыми волосами своей жизнью существовали проницательные карие глаза. Одет он был в голубые одеяния, такие же, как были на Лизе.

— Мистер Олин, — сказал Марк Торри, — это Падма, Связующий с Мары в Анклаве Сент-Луиса. Он уже знает, кто вы.

— Как поживаете? — поздоровался я с Падмой. Он улыбнулся.

— Большая честь встретиться с вами, Тэм Олин, — произнес он и присел. Его светлые карие глаза, казалось, вовсе не смотрели на меня — и все же, несмотря на это, беспокоили меня. В нем не было ничего странного — ив этом было дело. Его взгляд, голос, даже то, как он сидел — все, казалось, говорило о том, что он уже хорошо меня знал. Возможно, даже лучше, чем я того бы хотел. Тем более, что я — то, не знал его совершенно.

Несмотря на то, что я годы провел в спорах против всего того, за что стоял мой дядя, в это мгновение я почувствовал ту горечь Матиаса, которую тот испытывал в отношении людей молодых миров. Я чувствовал, как она поднимает голову внутри меня и рычит на очевидное превосходство Падмы, Связующего с Мары в Анклаве Сент-Луиса, здесь, на Земле. Я оторвал свой взгляд от него и посмотрел в более человечные, рожденные на Земле, глаза Марка Торри.

— Ну, теперь, когда здесь Падма, — заговорил старик, в ожидании подавшись ко мне над переключателями его контрольного пульта, — расскажи, на что это было похоже? Расскажи нам, что ты слышал!

Я покачал головой, потому что не мог найти слов, чтобы описать, как все было в действительности. Миллиарды голосов, говорящие одновременно, и в то же время явственно различимые — это было невозможно.

— Я слышал голоса, — заговорил я. — Все они говорили одновременно — но отдельно.

— Много голосов? — спросил Падма.

Мне снова пришлось взглянуть на него.

— Все голоса, которые там только были, — услышал я свой ответ. Затем я попытался как-то описать это. Падма кивнул головой. Но по мере того, как я говорил, я снова посмотрел на Торри и увидел, как он откинулся на спинку своего кресла, словно в замешательстве или разочаровании.