Он бросился в детскую,

В детской девочек не было. Он увидел их в палисаднике. Белокурая девочка сидела на клумбе и сосредоточенно насыпала в ведро песок. Ничего не помня, опрокинув на ходу два стула, Чубенко выбежал в палисадник и схватил на руки испуганно глядевшего на него ребенка.

— Я боялась сказать вам об этом раньше, — смущенно и радостно говорила Нина Григорьевна. — Я боялась, что имя и фамилия ваши — случайное совпадение. Но дочку я вам сейчас не отдам. Пусть ее маленькое детское счастье будет освещать вам дорогу к победе…

А Василий Чубенко сильными, загрубелыми на войне руками неловко прижимал к себе хрупкое родное тельце ребенка и пересохшими губами шептал:

— Ганнуля… дочка моя… я твой отец… скажи: папа, папа…

Это были затаенные в глубине его сердца, но никогда не забываемые слова.

В Ленинграде, во время блокады, я изо дня в день вела дневник. Здесь даны отрывки из этого дневника: поездка с делегацией на фронт, прорыв блокады и полное уничтожение блокадного кольца. Все это чисто «военные», фронтовые записи. Но, впрочем, разве весь Ленинград не был в то время фронтом? Город был крепостью, а ленинградцы — его гарнизоном.

23 февраля 1942 года,

День Красной Армии.

ГОРОХОВЕЦ (Ленинградский фронт).

Снега, снега. Пишу в Гороховце, в политотделе армии генерала Федюнинского.

Над домиком, в бездонном морозном небе — слабый гул мотора и блестящая точка самолета. Мне объяснили, что это «Адольф летает». Звук зениток здесь иной, чем у нас, в Ленинграде, среди высоких домов.

Уже отъезжая, мы узнали, куда именно мы едем. Оказалось — через Ладогу, за блокадное кольцо, за 200 километров от Ленинграда.

Мы везли на фронт подарки: пять автоматов, изготовленных вручную (тока нет), с надписью на ложе: «Лучшему истребителю немецких оккупантов», маскировочные халаты, бритвенные приборы, табак, кожаные и меховые перчатки, сумки для командного состава, носовые платки, гитары и мандолины.

Лично Федюнинскому везли кожаную шкатулку для табака. От разных районов города подарки были разные. Но наказ от всех был один — прорвать кольцо блокады.

Труд ладожских шоферов — святой труд.

Достаточно взглянуть на дорогу. На эту избитую, истерзанную, ни днем ни ночью не ведающую покоя дорогу. Ее снег превращен в песок. И всюду, в ухабах, выбоинах, колеях, ямах, канавах, колдобинах и воронках, лежат мертвые машины и части машин.

А ведь эту дорогу под снарядами и бомбами ладожские шоферы ежедневно пересекают четыре раза. Ведь это для них повсюду алые надписи на щитах: «Водитель, сделал ли ты сегодня два рейса?» И водитель делает эти два рейса.

Сейчас едем к артиллеристам. Увозим с собою только что вышедший номер дивизионной газеты «В решающий бой», где напечатан приказ Верховного Главнокомандующего.

На каждой из укрытых в лесу батарей у нас происходили краткие, очень краткие митинги. Тема выступления была одна: прорыв блокады.

Один из артиллеристов сказал: «Передайте Ленинграду привет от первого орудия. Передайте: мы делаем все, чтобы город Ленина отдохнул от своей усталости».

Другой сказал: «Отодвинуть немца — можно, но не в этом задача. Надо его уничтожить…» Этот же человек произнес запомнившееся выражение: «Боец, пропитанный ненавистью».

В штабе дивизии комиссар сказал нам: «Жить или не жить — так не стоит вопрос. Наша жизнь принадлежит Ленинграду».

16 января 1943 года. Утром.

Необыкновенный день. Весь город ждет: вот-вот. Мы взяли Шлиссельбург, это точно. Но еще говорят, что оба наши фронта, Ленинградский и Волховский, соединились. И что, таким образом, блокада прорвана. Официально еще ничего неизвестно. Но город ждет.

Бьет где-то артиллерия, недавно только кончилась тревога. Все работают. Руки движутся, губы произносят обычные слова. Но каждый точно заряжен электричеством ожидания.

12 часов 30 минут ночи.

«Последний час» такой, что нельзя слушать спокойно. Идет, идет освобождение.

18 января 1943 года. Ночью.

Блокада прорвана, Ленинград свободен.

19 января 1943 года.

Прошлой ночью, тотчас же после сообщения о прорыве блокады, началась радиопередача, которая длилась до утра. Выступали бойцы обоих фронтов, летчики, моряки, инженеры и рабочие оборонных заводов, ученые, писатели.

В одной семье семилетняя девочка Ляля, бледное ленинградское дитя, выскочила из кроватки и, стоя на стуле, прочла стихи, в этот день выученные ею в детском саду: «Не уйти от возмездия Гитлеру…»

Но окончательное снятие блокады, разгром немцев под Ленинградом произошел не в эти дни, а через год, в незабываемые январские дни 1944 года.

28 января 1944 года.

Вчера в восемь часов вечера по приказу генерала Говорова был у нас большой салют, такой, который дается только в дни самых крупных побед: 24 залпа из 324 орудий. Город Ленина салютовал войскам Ленинградского фронта. Взлетали в небо ракеты. То это были потоки малиновых огней, то золотые звезды струились вниз, как колосья из невидимой корзины. Все это падало и догорало на льду Невы.

По природе своей это были боевые ракеты, мы видели их и раньше. Их предназначением было указывать начало атак, обозначать посадочные площадки самолетов, сигнализировать артиллеристам, направлять пехотинцев, предупреждать танкистов. Но тогда это были одиночные ракеты. А теперь тысячи атак, сотни схваток, вылазок, морских сражений сразу ринулись в небо. Необыкновенны были морские прожектора. Особенно один из них, направленный откуда-то снизу на шпиль Петропавловской башни, был так силен, что приобрел уже плотность. Он стал похож на наклонную белую башню или на цепной мост.

Все небо было расчерчено прожекторами.

Пушки стояли на кораблях и вдоль набережных, справа и слева. Прежде чем раздаться залпу, вспыхивали язычки пушечного пламени.

Кировский мост и Марсово поле были сплошь залиты людьми. У памятника Суворову стоял киногрузовик, и шла съемка. Автомобили, велосипеды и пешеходы — все было перемешано. Среди машин кое-где медленно двигались танкетки, а иногда и танки.

Поражало море света. Все лица были запрокинуты к небу и освещены до мельчайшей черточки.

Залпы были громадной силы: подлинный «гром победы».

Первая основная задача, поставленная перед десантом, — вцепиться в крымский берег, отвлечь внимание от главных сил и удержаться на этой огненной земле, пока не развернутся активные наступательные действия за освобождение Крыма, — была выполнена, но десант оказался отрезанным от своих сил.

Прошло около трех недель. Немцы сжали десант своими войсками: пулеметами, артиллерией и блокировали его с моря. Немцы держали против плацдарма воздушные силы и зачастую по двенадцать часов подряд бомбили пять квадратных километров земли.

В горячей поспешности, с какой немцы старались стереть защитников плацдарма, в их огромных и бесполезных усилиях угадывались страх и обреченность. Можно наверняка сказать, что врагу было страшнее.

Теперь перед нашей южной группой стояла вторая и последняя задача — выйти на соединение с основными войсками.

В «двадцать ноль-ноль» на командном пункте собрались офицеры десанта.

— Кто будет у вас командовать штурмовой группой прорыва? — спросил полковник, командир десанта, командира батальона Букреева после того, как была объяснена вся задача.

— Во главе штурмовой группы пойдет мастер таранных ударов Герой Советского Союза старший лейтенант Рыбалко, товарищ полковник, — сказал Букреев.