— Ярасима надо вызвать! Еще заражение будет! — Сандра заплакала.
— Это я виновата! Оставила стекла ненужные! — тужила Марпа. — Бегу за лекарем…
— Не надо! Я сам пойду… — Куш-Юр, морщась, пытался прилепить почти отрезанные кончики пальцев. — Давай скорее что-нибудь забинтовать руку. И одеться помоги…
Куш-Юр задержался у Ярасима. Никак не переставала идти кровь, хотя фельдшер истратил целый флакончик. Наконец утихомирил, забинтовал марлей — сперва отдельно каждый палец, а потом все три вместе. Свободными остались большой палец и мизинец.
— Я приду, проверю, как срослось, — пообещал Ярасим и дал немного йоду. — Да… Тут перед тобой заходил Йогор-Вань. Благодарил за жену, здорова теперь. Выпивший опять — Кэсэй-Дуня, что ли, угостила.
— Йогор-Вань? Вот пьяница!..
Ночью у Куш-Юра начала пухнуть поврежденная рука — колет три пальца, хоть плачь. Встал и начал баюкать руку, держа на весу.
— Ой, беда-беда! Пухнет, что ль? — заворочалась на постели Сандра.
— Ты спи…
Сон ушел от Куш-Юра, оставалась ноющая, тягучая боль и невеселые мысли.
«Не пришли вчера Озыр-Митька и Квайтчуня-Эська, — размышлял он. — Ждал целый день. Снова обманули. Ну Митька понятно — траур по брату-оленеводу. А Эська-то?..»
А Озыр-Митька и Квайтчуня-Эська и потом не были в сельсовете. У Куш-Юра настроение вовсе испортилось, и у Ярасима тоже. Фельдшер ругался, что не уберег Роман Иванович пальцы. Теперь могут ампутировать самое меньшее три пальца, а для этого придется ехать в Обдорск по распутице.
В этот день, в субботу, Куш-Юр оставил за себя Писарь-Филя, ушел домой с невеселыми думами — надо ехать в Обдорск. Но дома его встретила новость — у Сандры начались роды. Не успела Сандра дойти до Гришиной бани или позвать Ярасима. Куш-Юр был изгнан из комнаты Марпой, от которой получил приказ — приготовить теплую воду из самовара.
— Ба-а! Сашенька рожает! Сашенька, делегатка моя! — обрадовался безмерно Куш-Юр. — А кого — сына или дочь? Рыбак или ягодница? — Он метался возле закрытой двери и отчетливо слышал стоны Сандры. — Чем же помочь?!
— О-о… — стонала Сандра.
Наконец Марпа облегченно выдохнула:
— Сын! Большой! Весь в Романа!
Куш-Юр услышал тоненький скулящий голосок.
— Сын! Сын! — запрыгал Куш-Юр.
— Неси воды! — позвала Марпа. — Скорей!..
Куш-Юр ринулся на кухню, налил из самовара дымящуюся воду в таз, развел холодной и понес.
С того дня у Куш-Юра почему-то улучшилась поврежденная рука. Удивительно легко себя почувствовал, а через неделю совсем выздоровел. Радость его исцелила. Только заметно, что кончики пальцев белесые и приклеены немного косо.
— Ну, как новорожденный? — спросил Ярасим, заглядывая к Сандре. — Выбрали ему имя?
— Выбрали наконец-то. Сегодня регистрировал в сельсовете — Ким, Коммунистический Интернационал Молодежи. Совсем новое для Севера имя. — Куш-Юр наклонился к сыну.
— Верно. Лучше не придумаешь — Ким, а не Клим, — поддакнула Сандра и чмокнула сына в пухленькую щечку. — Весь в папку!
— Точно. Ким. Коммунистический Интернационал Молодежи. Пусть завидуют все, — широко улыбался Ярасим.
4
Озыр-Митька и Квайтчуня-Эська залетели-таки в сельсовет и долго пробыли на приеме у Куш-Юра. Председатель требовал от них оказать помощь Сеньке Германцу — негде спать в лачужке, надо потесниться многокомнатным богатеям.
Но они подняли такой гвалт, что затыкай уши.
— Не для них, грязнуль-голодранцев, построены наши дома! — орал бабьим голосом Митька.
А Эська, мужик поумнее и повыдержаннее, резонно рассуждал:
— Пусть притесняются другие, тоже не бедняки! Например, у джагалко, покойного Иуда-Пашки, тоже немалый дом…
— Гм! — хмыкнул Куш-Юр. — Это, пожалуй, верно. Даже будет удобнее: близко от хибарки и от стайки-конюшни.
Куш-Юр зашел попутно к Арсеню, старшему сыну хозяйки, поговорил с ними насчет Сеньки Германца или Гаддя-Парасси. Хозяйка ничего не сказала, только прослезилась.
— Пускай решает Арсень, — только и прошептала она, всхлипывая.
Подошел Арсений ближе и сказал председателю:
— Никто не пойдет к нам! Староверы были мы… вераса.
Вечером Куш-Юр сообщил Сандре, что нашел квартиру для Парасси или Сеньки. Только надо завтра сходить и предупредить Германца.
— У Арсени? Это у джагалко-то? — Сандра кормила грудью ребенка. — Хотя… Семья-то ни при чем? Германец согласится. А вот Парассю-то не надо и близко пускать!
— А ты злопамятная, Сашенька. — Куш-Юр убирал посуду после ужина. — Нельзя так! Не следует тебе сердиться на Парассю. Ты сейчас делегатка, агитируй ее в светлую сторону. Помогай советом отлучать людей от церкви. — Куш-Юр ласково погладил темные волосы Сандры.
— Ты правильно заметил, Рома, — Сандра посмотрела на него любящими глазами. — Я делегатка и буду подсоблять тебе. Хорошо, что Парасся Мишку увела от меня. А я стану наоборот приманивать ее к себе. Завтра же пойду к Парассе. Я еще не видела, как Германец живет. И сыночка возьму с собой — к Ярасиму на прием.
В семь часов утра Сандра и Куш-Юр с Кимом на руках зашли к Сеньке во двор. Сенька, без малицы, колол дрова, а Пеганка дремала у стайки.
— Привет Семену да Мартыновичу! — громко поздоровался председатель.
Сенька опустил колун, заморгал глазами.
— О, пледседатель и Сандла! Вуся! — заулыбался, залепетал Германец, шурша бахилами о грязный снег. — Нянчитесь? А у меня кавалдак — не дай Бог. Как звать-то мужика?
— Ким! — хором ответили Куш-Юр и Сандра.
— Лазве бывает такое имя? — хмыкнул Сенька. — Клим, навелно?
— Нет, Ким — Коммунистический Интернационал Молодежи. Новое имя. — Куш-Юр чуть открыл край тонкого одеяла над лицом сынишки и улыбнулся.
— Слыхал? Вот как… — Сандра сияла.
Председатель сказал:
— Мы принесли тебе радостную весть — нашел вам квартиру…
— Да-а?!. Я сейчас, только занесу… — Сенька схватил охапку дров и побежал в избушку.
— Может, я зайду? Посмотрю на Сенькино житье-бытье сперва? — Сандра вопросительно взглянула на мужа.
— Подожди, вот смотри на Пеганку, — отвечал муж. — Семену удобно будет квартировать у Арсени — конь близко.
Долго не было Германца. Наконец дверь распахнулась, вышел Семен с малицей в руках. Следом за ним Ичмонь с шалью на голове, в сарафане, кисах, Анка, тоже в стираном сарафане и старых больших калошах, а Парасся выглядывала из-за приоткрытой двери.
— Ким, Ким где? — лепетал Сенька, улыбаясь и обращаясь к Ивановым. — Новое имя — Ким? Показывайте!..
— Нельзя, маленький еще. Нашел квартиру — вон, рядом, у Арсени. И скотина близко.
— У Алсени? Неужто впустит жить? — Сенька вышел из ограды и всмотрелся в дом Иуда-Пашки. — Холошо жить в этом доме!
Но Ичмонь-Верка заойкала:
— Джагалко жил там! Боюсь, не хочу! И ты, Семен, не смей! Нет и нет!..
Гаддя-Парасся, выйдя в сени в меховых туфлях и закрыв дверь, пожаловалась председателю:
— Житья не стало из-за ребятишек, лешак возьми! Я бы пошла со своей оравой куда-нибудь. Даже к джагалке в дом. Помоги же наконец, Роман Иванович… — Она заплакала.
Сандра обрадовалась:
— Правильно, не надо бояться…
— Тебя не спрашивают… — Парасся сердито повернулась к Сандре. — Люби своего… как его… Кима и не суйся…
— Ну почему же. — Куш-Юр сделал шаг ближе к Парассе. — Она хочет помочь. Хватит, думаю дуться друг на дружку. Нельзя так жить…
— Нельзя, хоть и не была у вас ни разу. — Сандра приблизилась к женщинам. — Зайдемте, посмотрим…
— Во-во, а я тут побуду с Кимом, — сказал Куш-Юр.
Жены Германца поморщились, но ничего не ответили и зашли в избушку. И Сандра за ними.
Рев трех младенцев и шум-возня остальных ребят чуть не оглушили Сандру.
— Тесно у вас, как в норе. — Сандра, оглядываясь, стояла у входа. — Надо разгрузиться вам…
— Только я не пойду к джагалке, нет-нет! — Верка взяла дочку и села на скамью. — И Сеньку не пущу уходить…
