Когда гости ушли, Илька стал проситься, чтоб пойти с матерью в Нардом, где он ни разу не был.
Нардом оказался закрытым, но в окне виднелись люди.
— Опоздали, — сокрушалась Елення. — Задержались с хозяйством.
Илька захныкал. Но тут распахнулась дверь.
— Пожалуйста, — пригласила женщина в русской одежде, но чисто по-зырянски. Елення узнала Вань-Варэ. — Только хотела открывать. Проходите — вы первые.
Елення помогла Ильке встать на костыли, а нарточку подсунула под крыльцо, чтоб не трогали ребятишки.
Илька в Нардоме в первый раз и жадно смотрел кругом. Высокий потолок, стены украшены кумачом, плакатами, мягкими пихтовыми лапами.
Народ помаленьку прибавлялся. Вон у Сеньки Германца пришла одна жена — Ичмонь-Верка и привела с собой Зиновея и Миновея, а Парасся почему-то не пришла.
«Зоб у нее, — подумал Илька. — Стесняется, наверно. А куда подевалась Канева? — размышлял Илька и искал ее глазами. — Обманщица! Обещала показать картинки. Может, ушла в двухстворчатую дверь?»
И точно, вскоре дверь открылась, с кучей бумаг появилась Канева. За нею, тоже в русской одежде, учительница школы Любовь Даниловна, жена Вечки, потом Сандра, а вслед Куш-Юр. Сандра добралась до Еленни, а Канева, Любовь Даниловна и Куш-Юр вышли на сцену.
Белокурая, стройная Любовь Даниловна, быстроглазая и голосистая, еще в прошлом году вслед за мужем Вечкой вступила в партию. Она и открыла собрание-сходку женщин села. Правда, пришли не все, побоялись, видно, — рядом церковь, однако собрался полный зал. Любовь Даниловна чистым голосом, разделяя слова, сказала:
— Для ведения собрания необходимо выбрать президиум, — и пояснила, что такое президиум.
В зале стали смотреть друг на друга.
— Еленню! Выбрать жену Варов-Гриша, — подала голос Сандра и смущенно подтолкнула подругу.
— Ой, беда-беда! — встрепенулась Елення. — Ты сдурела, что ли? Я сроду не бывала начальницей!
Зал заволновался, прозвенел женским легким смехом. И сквозь шорохи, приглушенный шепоток и говорок различались голоса:
— Мы тоже не бывали!.. Кому-то надобно сидеть!.. Ты ведь жена партийца!.. Правильно!..
А Илька не понимал — радоваться ему или плакать. Но рядом смеялись глаза Сандры, на сцене улыбалась Вань-Варэ, и Илька успокоился.
Избрали Еленню и еще маленькую, чернявую, подвижную, как мышка, женщину.
Варвара Ивановна горячо и понятно заговорила по-зырянски о прежнем бесправии, забитости, темноте, суевериях, болезнях, о пьянстве мужиков, о драках, незаслуженных побоях и ругани. Но Ильке это было непонятно, он сразу же, как только мать и тетка взошли на сцену, стал следить за ними. Почему Елення не взяла его с собой на возвышение?
— Я пойду туда, — дрожащим от волнения голосом шепнул Илька Сандре.
— Куда «туда»?
— К маме.
— Нельзя, что ты… Президиум ведь…
Но Илька все-таки заковылял на костылях.
— Царь и богатеи нарочно держали народы в темноте, они боялись прозрения. Нам надо учиться! — Варвара Ивановна говорила проникновенно и просто. — Есть такая книга: «Долой неграмотность». Вот она, видите? Она напечатана всего на четырех страницах. Уж несколько лет назад она попала к нам, на Север. «Мы — не рабы» — это азбука для свободных людей. По этой книжке в Мужах отдельные взрослые уже пробуют учиться. Но книжек мало — всего несколько штук. Тот, кто научится читать и писать, должен научить другого, грамотные дети — безграмотных родителей. Книг мало, и надо собираться в Нардоме и учиться сообща, коллективно.
— У меня есть — я тоже учу. Самостоятельно! — сказал Илька, дойдя до сцены.
— Ой, — вскрикнула Елення. — Ты почему здесь?
— К тебе иду, мамэ! — серьезно, по-взрослому ответил Илька и упрямо шагнул.
Все засмеялись.
— Нельзя, маленький, нельзя мешать нам, — остановила его Канева. — Иди-ка туда лучше, в сельсовет. Там есть картинки.
— Правильно! — Куш-Юр встал и спустился со сцены. — Ну-ка, Иля, пошли со мной. И все ребятишки, — крикнул он в зал. — У меня есть картинки…
Все ребята, что жались к матерям, отлепились от них и потянулись в сельсовет смотреть картинки.
А Канева от грамоты незаметно и деловито перешла к медицине и гигиене.
— Как раз идет фельдшер, — кивнула Варвара Ивановна на дверь. — Он объяснит лучше меня, а я покажу снимки, которые прислал вам врач из Обдорска. Пожалуйста, Ярасим…
Фельдшер снял пыжиковый треух, но остался в пальто, поднялся на сцену со своей лекарской баулкой. Он долго и старательно рассказывал о различных болезнях, о том, чего надо особенно остерегаться, о чистоте и опрятности, и от его голоса, к которому еще не привыкли, болезни казались страшнее, а Канева, спустясь со сцены в зал, показывала картинки женщинам.
Это была первая лекция о гигиене, о здоровье. Она касалась всех.
Потом заговорили о делегатках. Делегатками, по словам Вань-Варэ, могут быть самые уважаемые в селе женщины, передовые люди, трудящиеся, у кого муж не пьяница и дети учатся хорошо. И дома все ладно.
— Каждой делегатке, — сказала Канева, — выдадут кумачовую косынку, чтоб всегда отличалась от других.
— Кумач на голову? — зашумел зал. — Мы же не остяки! Как на баба-юр надеть-то?
— Ой, беда-беда! — смеялись другие. — Вот так невидаль!
Но в конце концов все же согласились с Каневой — кумач беречь для всенародного признания, как частицу нашего знамени.
2
Одиннадцатый час. Солнце скрылось за увалами, но небо не темнело. Илька сидел на нарточке, а Елення и Малань тянули ее, не поворачиваясь, и оживленно обсуждали сходку. Илька держал в руках подарок Куш-Юра — журналы «Крокодил» и «Безбожник».
Малань говорила, смеясь:
— Интересно-то как в Нардоме! Я ведь в первый раз.
— Не в Нардоме, а в избе-читальне, так Канева велела называть, — поправила Елення. — В ней будем брать книги и станем учиться читать-писать.
— Завтра непременно пойду на представление, — возбужденно говорила Малань. — Ты тоже пойдешь?
— Приходится, коли выбрали делегаткой! — Елення, улыбаясь, посмотрела на Малань.
— Мамэ, тебя опять кем-то выбрали? — подал голос Илька.
— Делегаткой! — ответила Елення. — И меня, и Сандру, и других, тридцать человек всего.
— А что такое «делегатка»? — удивился Илька новому странному слову.
— Ну… расскажу потом, — замялась с ответом Елення. — Мы еще не получили кумачовые платочки! Делегатки те, у кого на голове кумачовые платочки. Вот привязались, дьяволицы, чтоб избрать. У тебя, говорят, муж партиец и икон в горнице нету. Избрали, еще одна мне забота.
— Значит, завтра пойдем на представление? — допытывалась Малань.
— Не представление, а художественное обслуживание, — опять уточнила Елення. — Будут песни, будут пляски и лицедейство. Хотели сегодня, но поздно.
— Хорошо, что завтра. — Илька прижал к груди журналы. — Сегодня некогда — буду читать.
3
На следующий день с утра Куш-Юр решил помочь женщинам быстренько вымыть полы. Куш-Юр оберегал Сандру, да и Марпа часто жалуется на сердце. Он надел старые калоши, засучил по локоть рукава, вооружился ведром с теплой водой, взял тряпку и пошел шуровать. Вымыл пол в своей комнатке, в прихожей и решил вымыть на кухне. За небольшим столиком на полу у стены стояли стекла. Куш-Юр их не видел, провел рукой изо всей силы, чтобы везде было чисто, и так задел стекла, что они звякнули и раскололись. Правую руку Куш-Юра словно обожгло.
— Что такое?! — Куш-Юр заглянул вниз, за столик, прижимая пальцы. — Да тут стекла стоят с лета, запылились… — Он посмотрел на пальцы, с них стекала кровь. — Вот наделал я дел!..
Услышав Куш-Юра, прибежали обе женщины, увидели кровь и переполошились.
— Ой, беда-беда!.. Порезался!..
— Стеклами, нечистая сила!.. — Куш-Юр наклонялся над ведром, куда тяжело капала густая кровь. — Да тут не порезал — почти совсем чикнул три пальца на концах! Висят на волоске… Йоду скорее!..
Женщины, ойкая, кинулись искать йод или ватку, но ничего не было в избе.
