— Пароход идет! Биа-пыж! Биа-пыж!.. Пароход!

Детей как ветром сдуло с яра. Все бросились к реке. А Илька остался. У него защемило в горле и навернулись слезы. Хорошо им, здоровым. Куда хотят — туда и бегут. А тут до взвоза добрался — и то ругаются…

Пароходы ходили редко и нерегулярно, и прибытие каждого из них было событием для всего села. Ильке повезло, что он оказался у реки. Он любил смотреть на пароходы. Ветер доносил от них запахи неведомых краев. Сердитые матросы вытаскивали на берег мешки с мукой и чудесным сладким сахаром, похожим на чуть желтоватый и крупный прибрежный песок. Обидно, очень обидно, что ему не видать, как подходит долгожданный пароход.

Февра бродила в воде возле берега. Вдруг она посмотрела вверх на Ильку и быстро поднялась по взвозу:

— Тебе, наверно, не видно?

— Не видно, — вздрагивающим голосом ответил Илька.

Февра подхватила брата под мышки и потащила на самый берег.

— О, пришел Илька! — загалдели ребята. — Смотри, вон где пароход! С баржами идет!

Илька смотрел во все глаза.

Пароход только что вышел из-за поворота, но можно было различить, что он ведет на буксире две спаренные баржи. Пароход и баржи медленно меняли очертания. Они то удлинялись, то укорачивались, а временами казалось, что они удаляются и скоро скроются за поворотом.

На воде все выглядит иначе. Вон лодка, что плывет сюда, — кажется, что встала на дыбы. Вроде столбик какой-то торчит из воды. С яра другой берег хорошо видать, а отсюда — только вершины тальника. А если наклониться пониже, то и вовсе покажется, что нет никакого берега и даже воды, а будто есть на свете одно сплошное небо, летать хочется!

— Петрук, кинь камешек в небо!

— Куда? — не понял Петрук.

— В небо! — засмеялся Илька. — В воду кинь!

Петрук поднял гальку и швырнул ее над самой водой. «Чик-чик-чик»… — зарикошетила она, едва прикасаясь к воде.

Пароход между тем приближался.

— «Красная звезда»! «Красная звезда»!.. — узнали ребята.

Живя у реки, они все пароходы знали наперечет и могли по одному гудку угадать, который из них подошел.

На берегу стали собираться взрослые.

Биа-пыж загудел так громко и пронзительно, что и дети, и взрослые зажали уши.

Он подходил к берегу. А Ильке казалось, что он сам плывет навстречу неведомым городам и людям…

Дождь перестал хлестать по мокрым окнам, ставням и стенам, но по-прежнему дул ветер. Небо только-только прояснилось над западными игольчатыми увалами. Был полдень, и на влажных тротуарах и мостовых все чаще раздавались шаги прохожих — не работали: Ильин день. Во двор Варов-Гриша зашли мужчина и женщина, оба, видать, хмельные. Плотный мужик в красной суконной парке и броднях, а женщина, намного моложе, в суконной зеленой ягушке. На голову женщины накинут цветастый платок с длинной бахромой из льняных ниток, а на ногах нюки-ваи — сшитая из замши обувь. Они сильно спешили, не вытерли ноги и зашли в избу Варов-Гриша, долго шаря входную дверь.

— Батюшки! Ма-Муувем и Туня!.. — Елення, не трогая самовар, убирала со стола после еды. — Смотри, Сандра, кто да кто пришел. Вуся!

Но Ма-Муувем, ничего не соображая и брызгая слюной, сразу же пошел вперед.

— Где хозяин? Мой лодка потерялся! Везде искал, не нашел. Вы взяли!

— Что такое?! — удивилась Елення. — Мы не трогаем чужое! И хозяина нету — промышляет на Нижних песках.

— Не в обычае это — лодки терять, — добавила Сандра. Она пришла поздравить именинника Ильку.

— Твое дело нету! — махнул рукой бывший остяцкий старшина и тупо уставился на хозяйку. — Елення? Вот лешак — Кришу попал. Тьфу! Но все равно лодку найти надо! Обратно-то как поеду, а?.. Винка тама. Гы-ы… — Он, словно маленький, заплакал, упал на табуретку возле стола. А Туня опустилась на пол недалеко от входа, размазывая с нюки-ваев грязь.

— Наследили — ужас! — Елення, забирая кринку с молоком и деревянную ложку-черпалку, хотела было унести, чтоб гости не задумали чаевать, но что-то вспомнила и кивнула Сандре. Та накинула еще влажную от дождя кофту, полушалок и быстро вышла из избы. А Елення сделалась гостеприимной и вежливой, поставила на стол кринку и спросила: — Чаевать будете?

— А?! — словно испугавшись, поднял голову Ма-Муувем и вытер рукавом пьяные слезы. — А-а… Ладно. Шаньги скорей тащи! Праздновать будем. Сегодня праздник. — И, опустив капюшон, окликнул Туню по-хантыйски: — Сяем ензя! Чай пей.

— Праздник, а ты не додумался рыбки захватить с собой. — Елення поставила на стол шаньги и чашки. — Илькины именины, а ты пустой. Ай-я-яй!

Но гости, казалось, не слышали ничего. Туня, чернобровая и румяная, шатаясь, подошла к столу, оставляя на полу грязные следы. Ма-Муувем, качая подстриженной под горшок головой, сокрушался:

— Вот педа! Вот педа!..

А беда случилась утром — потерялась лодка-калданка с веслом и гребью, а главное, с бутылкой спирта, запрятанной на корме. Потерялась лодка — была опрокинута на берегу против амбара Озыр-Митьки, и теперь нет ее. Весь берег обыскали — нету. Вымокли оба. Потом сказала одна женщина — увели лодку против ветра двое мужчин к Югану. Ма-Муувем и Туня давай бегать по берегу, обогнули село, к Югану вышли, каждую калданку осмотрели — нет! Плюнули и пошли на гору, в село.

— Каждый избушка заходил. Даже сюда попал. Лодка нигде нету!.. — Ма-Муувем заплакал опять.

— Антом, антом! Нету, нету! — пропитым голосом повторяла Туня, проливая на стол почти остывший чай.

Вдруг выглянуло солнце, озарило ярким светом избу.

— Ура-а! — ребятишки кинулись к окошку.

А солнце, немного уйдя на запад, снова скрылось.

— Все!.. — горестно вздохнули ребята.

— Все, — шмыгнул носом Ма-Муувем. — Педа!..

— Здравствуйте! — Куш-Юр торопливо вытирал сапоги у порога. — Вуся!

— Вуся, вуся! Будешь гостем! — Елення подмигнула ему, показывая на гостей.

Ма-Муувем и Туня, слыша мужской голос, оглянулись.

— А-а, так у тебя гости! — будто не зная, заулыбался Куш-Юр. — Вот мне как раз тебя и надо, Ма-Муувем!

Бывший старшина испуганно вскинул темные брови и некоторое время сидел, разинув усатый рот. Потом, заикаясь, выговорил:

— А… а… а ты как быстро… приехал?..

— Как быстро? Я уже после того побывал в Обдорске. Месяц целый по рекам петлял, а тебя нет нигде. — Куш-Юр бегло поздоровался с ними, снял кепку и положил на верстак в углу. — Где ты был?

— Тама… — Ма-Муувем кивнул на юг, приподнялся, собираясь уйти.

— Сиди, сиди. Я тоже сяду. Надо поговорить. — Председатель сел на лавку так, что закрыл Ма-Муувему дорогу. Он расстегнул пиджак и вынул из кармана кулек. — Елення, позови Илю!

А Илька уже тут как тут — сидит на полу и улыбается. Приполз ближе.

— Ну, с днем рождения тебя! Сколько стукнуло лет?

— Восемь.

— О, да ты большой! Вот тебе нынешние орехи. Щелкай и поправляйся.

— Спасибо, — Илька, осторожно прижимая рукой к груди заветный кулек, быстро отполз в угол.

Председатель увидел, что Ма-Муувем дымит трубкой, печально задумавшись, и самому захотелось курить. Закуривая цигарку, обратился к бывшему старшине:

— Так где, говоришь, ты был, когда мы искали тебя кругом?

— Тама… — Ма-Муувем, заметно отрезвев, опять кивнул на юг.

— Где «тама»? Ты точно говори. — Председатель готов был рассердиться. — Будто канули в воду. Думали — уехали на север или в Березовский край. А ты здесь…

Ма-Муувем зашевелился, встал.

— Я маленько пьяный. Не терпит говорить. — И сказал по-хантыйски жене, что пора выйти отсюда.

— Нет, нет! Ишь ты! Я теперь понимаю по-вашему. Да и не надо тебе, Ма-Муувем, притворяться — сам знаешь по-русски, да и по-зырянски. И я знаю. Не мудри, а то… будет плохо. Откуда приехали?

Ма-Муувем рассердился, даже почернел.

— Где были, там нету! — крикнул он по-зырянски, изо всей силы застучал трубкой по подоконнику.