Младший Минне. Они говорили, что торт был очень большой.

Старший Минне. Я думаю, господину Ламберу следовало бы показать нам этот торт, прежде чем его увезли в Англию на пароходе. Ты его видел, Ягер? Нет, не видел. Может быть, кто-нибудь другой видел? Нет, никто. Зато все мы видели, что на следующий день господин Ламбер появился в новом костюме, которого у него прежде не было, — коричневый, в белую полоску, помнишь, Ягер? Ни стыда ни совести у человека! А Фламин еще гордится тем, что его дочь выйдет замуж за этого обманщика, этого мерзкого старикашку! Но он забыл пословицу: не стоит делить шкуру неубитого медведя. (Пауза.) Они не раз лизались при тебе, верно, Минне? Ну, отвечай, когда тебя брат спрашивает.

Младший Минне. Да мне-то что?

Старший Минне. Ѵоіі![230] Они танцевали без музыки. Так или нет, Минне?

Младший Минне кивает.

Ну, Ягер, скажи, ты ожидал такого от своею друга Кило? А, Ягер? Этот парень никогда не соображал, что делает. Сила есть — ума не надо, а он еще и бахвалится своими выходками: как он вздул двух полицейских на ярмарке или разбил стекла в машине школьного учителя, а то еще вытащил Минне прямо на кровати из комнаты зимой среди ночи, когда напился. В голове — пустота. Ничего в жизни не понимает, ни о чем не думает. В Эвергеме его ждет женщина, чтобы открыть кафе, она уже внесла арендную плату за много месяцев вперед, и мы все через пять дней уезжаем домой, а что делает этот умник? Охотится в угодьях господина Ламбера. Этот толстобрюхий кретин даже не представляет, какой опасный человек Ламбер. И знаете, о чем я подумал? Как бы господин Ламбер в отместку снова не преподнес нам kontribuutiong donneur.

Ягер. Если бы не туман, я бы лучше сегодня остался у себя на болоте. Там тоже хватает птичьего кудахтанья.

Старший Минне. Это я-то кудахчу? Ты считаешь, то, что я говорю, неправда?

Младший Минне. Но ведь малый платит ей, он имеет право…

Старший Минне. Что? Он платил ей деньги? Ты это видел, Минне?

Младший Минне. Я видел, как он дал ей флакончик духов, которые стоят триста восемьдесят франков.

Старший Минне. Ах, Минне, Минне, в голове у тебя одна труха! Это называется не «заплатить» или «рассчитаться», это называется подарком. Минне, неужели ты не понимаешь, что у них все по-настоящему: и музыка, и луна, и тра-ля-ля — уличный музыкант на крыше.

Ягер. Да, именно так. (Пауза.) Малу очень переменилась. Она стала похожа на молодую хозяйку, у которой есть дом, ребенок, муж. Сегодня в обед она проходила мимо болота, я видел, как она смеялась и размахивала руками. Так, словно солнце светит, словно жизнь ей удалась.

Старший Минне. Дом, ребенок, муж? Ничего этого у нее нет, Ягер, один пшик.

Ягер. Ты думаешь?

Старший Минне. Все эти улыбки, поцелуи, детский лепет — что это дает? Это можно подержать в руках? Унести домой?

Ягер. Да ты просто лопаешься от зависти, Минне.

Старший Минне. Ничего у них нет и в помине, ничего.

Пауза.

Младший Минне (желая предотвратить ссору). Нам осталось пять дней.

Старший Минне. Он жалеет, что сезон кончился. Ах, Минне, Минне! И это — мой брат… (Пауза.) А Кило весь сезон тише воды, ниже травы, даже не похоже на фламандца. Я что-то заранее почувствовал, слишком у нас в этом году все пристойно, слишком мирно и спокойно. И ведь такого еще не было, чтобы Кило не глядел на женщин! Если не знать его семью, можно было подумать, что с ним что-то неладно, ну да теперь у него две женщины сразу, по одной в каждой стране.

Младший Минне. В семье Ферстрете обычно поздно женятся. (Пауза. Мечтательно.) И музыка, и луна, и тра-ля-ля.

Старший Минне. Нет, Минне, музыка здесь и музыка на родине — так не бывает, он слишком многого хочет. Придется ему выбирать. Если б только он послушался доброго совета!

Ягер. Уж не твоего ли? А что ты в этом понимаешь, Минне? Такой вещи, как музыка, никогда не бывало в твоей жизни. И ты этого не поймешь.

Старший Минне. Конечно, я кудахчу, как старая курица, конечно, я не был велогонщиком и не участвовал в Тур-де-Франс^[231], как ты когда-то, я даже не работаю сторожем на болоте, как ты сейчас, но насчет этой истории с Кило и Малу я все же имею свое мнение. Я не какой-нибудь там ученый умник, но уж глаза-то — пусть хоть один глаз — у меня есть и вижу я хорошо. Я знаю одно: эта парочка поступает наперекор всем обычаям и вопреки закону. Ты хочешь знать, почему? Потому что закон осуждает обманщиков, которые обводят вокруг пальца доверчивых людей. Кило обманывает женщину, которая ждет его в Эвергеме, а проститутка Малу — и отца, желающего обеспечить ей пристойную жизнь на этой земле, и господина Ламбера, который ввел ее в дом своей матери.

Ягер. Ты даже не знаешь, чем проститутка отличается от обыкновенной женщины.

Старший Минне (громко, с вызовом). Нет, знаю, ее сестра Лили — проститутка, и ее мать, Бланш, тоже была проститутка, упокой господи ее душу. Кто же такая эта Малу, чтобы не пойти по тому же пути? (Тише.) А разве сама она не занималась этими делами в прошлом году? На наших глазах? (Пауза.) Послушай, Ягер, ты, кажется, принимаешь меня за какого-то темного мужика из нашего провинциального Эвергема. А ты знаешь, как я провожу свое свободное время? Думаешь, так же, как ты? Сижу, сложив руки на пузе, и без конца твержу: ах, я участвовал в Тур-де-Франс в тридцатом году, ах, я побывал на перевале Тур-Мале, я видел Пиренеи, а когда вернулся домой, на станции меня встречали с духовым оркестром и все кричали «Да здравствует чемпион, да здравствует Ягер, наш Ягер». Думаешь, я, как ты, целыми днями глазею на болото и трачу все свое время на воспоминания?

Ягер. Вся деревня встречала меня тогда на станции, и ты тоже был там, Минне, и тоже кричал.

Младший Минне. И я. «Да здравствует Ягер, да здравствует наш чемпион».

Старший Минне. Но теперь-то я больше не кричу, ты для меня уже давно не чемпион. Сидишь себе в своем углу или на своем болоте, а я — я гуляю, где хочу, иду туда, иду сюда, я рабочий человек, днем я тружусь, а в свободное время иду в кафе, вот и узнаю обо всем, что делается на белом свете. И еще одно скажу я тебе: хоть я и не знаю французского, но тот милый народец, к которому принадлежит Малу, мне давно известен. Я их за версту чую, Ягер, сразу узнаю их по глазам и по походке. Малу — такая же, как ее мать и сестра Лили… Вспомни, как Лили раскачивает бедрами!

Входит Макс. Он одет по-городскому. Взглянув в зеркальце над своей кроватью, показывает своему отражению язык. Садится на кровать и снимает ботинки.

Что так рано? У владельцев кафе в Компьене забастовка?

Ягер. Сезон кончается, скоро домой. Мысль об этом отравляет Максу вкус пива, хоть в Компьене, хоть где. Пора возвращаться к мамочке, она его заждалась.

Макс (тихим голосом, угрожающе). Я когда-нибудь трогал тебя?

Ягер. А я ни с кем не связываюсь, я сам по себе.

Макс. Но сейчас-то ты явно нарываешься на ссору.

Ягер пожимает плечами. Макс падает навзничь на кровать.

Не успел я еще переступить порог, стоял в коридоре, а гадалка и говорит: «Макс, ton avenir est compromis. Твое будущее под угрозой». Как так, спрашиваю. А она: «Сегодня я гадала на тебя, потому что встретила одного солдата — твой живой портрет — и спросила, как его зовут, а он отвечает: „Максимильен“, — и тогда я прибежала домой и сразу раскинула карты. Робоам со своей колесницей появился вслед за повешенным».

Младший Минне слушает, разинув рот, и кивает. Быстро отхлебывает глоток своей смеси.

«У тебя есть светловолосый друг? — спросила она. — И он ходит с девушкой-брюнеткой, с которой ты знаком, но давно ее не видел? Они готовят тебе смерть, — сказала она. — А если и не смерть, то крах всей твоей жизни».

Ягер. На прошлой неделе она предсказала, что у тебя вскочит карбункул.