Если погода не испортится… мне было очень… До свидания. (Быстро уходит.)

Пауза.

Мать (глядя ему вслед). Он долго не протанцует!

Элена (возвращается, идет в раздумье. И вдруг делает выпад). Неужели тебе все равно, Эдвард? Неужели ты этого хочешь? И ты меня даже не остановишь? Скажи что-нибудь, пока я не ушла, Эдвард.

Эдвард. Берегись акул, когда будешь купаться.

Элена. Здесь нет акул. И ты это прекрасно знаешь. (Нежно.) Нет, ты не из камня, мой дорогой.

ГІауза. Слышны отрывистые гудки военного корабля.

Почему ты меня не остановишь? Эдвард. (Уходит.)

Мать (вынимает у Эдварда изо рта сигарету). Ты слишком много куришь, мой мальчик. (Усаживается возле него. Эдвард раскладывает карты.) Я тоже хочу играть.

Эдвард (сидит под своим деревом, сдвинув очки на лоб. Светит луна. Ночные звуки. Крик совы. Стрекот цикад. Тихо напевает).

Никто не вспомнит об отце.

И сын не загрустит.

Один с уныньем на лице У моря он сидит.

В волнах его красавица На лодке вдаль плывет.

А он сидит печалится И тихо слезы льет.

(Зная, что поблизости никого нет, продолжает декламировать с театральным пафосом.) Над морем с его бурными подводными течениями и могучими волнами не слышно ни звука. Над землей, неведомой землей забавных чужестранцев, где в горах пасутся могучие быки, царит ветер. Мы, несчастные затворники, которым никогда не выбраться отсюда, окутаны ночной мглой. Ни стон, ни песня, ни даже лепет младенца или старческий кашель не нарушают покой местных жителей. (Без пафоса.) Становится прохладно. Но мне-то на это наплевать. Я и пальцем не пошевелю. Ни за что! Ни за какие деньги. (Залпом выпивает бокал вина. Продолжает декламировать.) А человек неподвижно сидит в одиночестве, ожидая последнего спасительного удара, который прекратит его страдания. (Кричит.) Мой верный слуга, где ты? Рим в огне! Я жду! Нет никого. Даже рабы не откликаются на зов изгнанника, и он умолкает. (Тишина.) Нет, никто не заставит его молчать! Еще рано, господа правители! Еще рано, мадам!

Потом, ангел мой, чуть позже. Есть еще время, коварный злодей. А раз так, изгнанник будет еще горевать о своей судьбе. Можно ли считать его за это слабым? В этом мире — да. Однако в этом страдании — его слава. Посмотрите, как отзывается он на малейшее прикосновение беды. Стало быть, он и в самом деле существует. А кто существует… (Обычным тоном, без пафоса.) Просто невозможно.

Где-то неподалеку мычат быки.

(Декламирует.) Привязанные к столбам на каменистых пастбищах у моря, мычат быки на луну. Или на большеглазую корову, которая поднимает голову и хвост, заслышав их мычание, и пасется дальше. (Мычит.) И пасется дальше!

Голос матери в доме. Это ты, Эдвард?

Эдвард мычит в ответ.

Голос матери. Эдвард!

Эдвард (тихо). Я, мама. Мычащий рогоносец, которого ты произвела на свет. Не говори, что ты не узнаешь мой голос. Не отказывайся от меня. Как не отказалась ты от выжившего из ума рогатого, который сотворил меня.

Голос матери. Почему ты перестал петь?

Эдвард (встает, декламирует с воодушевлением). После проигранного сражения, постыдно бежавший с поля боя подальше от резни и смерти, спрятавший под покровом ночи свой позор и свою трусливую ложь воин поет. Он доволен, что остался жив. Он поет с надрывом колыбельную песню. О, как он боится! (Без пафоса.) Что я говорю? Боится… Кто боится? С чего бы? (Испуганно зовет.) Мама! Иди сюда! Скорей! (Ждет. Страх постепенно проходит. Эдвард бесцельно бродит по лужайке. Несколько раз ударяет по стволу дерева.)

Мать (входит в ночной рубашке). Ты так красиво пел только что. А потом вдруг начал мычать.

Эдвард. Мама, у меня очень испуганный вид?

Мать (подходит поближе, всматривается в его лицо). Я не очень хорошо вижу. Здесь так мало света! Кажется, у тебя расширены зрачки. А может, не следовало этого говорить?

Эдвард. Значит, все-таки есть. (Вытягивает перед собой руку. Она не дрожит.)

Мать (закуривает). Мне очень не нравится тот тип, что ушел с Эленой. Видел, какие у него толстые ноги? Почти нет лодыжек. Не понимаю я Элену. Она ведь такая чувствительная. Как она может общаться с таким человеком. Их нет уже шесть часов.

Эдвард. Мама, вот ты скоро… ну, в недалеком будущем умрешь. Тебе страшно?

Мать (после паузы). Говорят, это происходит довольно быстро. Сейчас не бывает долгих предсмертных мук. Так говорят. Но кто может это знать? Человек падает, его колют иглой, чтобы узнать, жив он или мертв. Но достаточно ли глубоко они колют?

Эдвард (нетерпеливо). Да я не об этом спрашиваю. Я хочу знать, ты боишься смерти?

Мать (в раздумье). Нет.

Эдвард. Ты уверена?

Мать. Я думаю, это просто игра. Как всякая другая. Жмурки. Прятки. Только назад возврата нет.

Эдвард (с нежностью). Дорогая мама, сейчас человек знает ответ на любой вопрос. Только не я.

Мать. И для этого ты поднял меня с постели? (На самом деле она рада, что встала и теперь находится рядом с сыном.) Может, разложим пасьянс?

Эдвард. Нет.

Мать. Ну, тогда сыграем во что-нибудь?

Эдвард. Однажды…

Мать (усаживается в шезлонг. Между ними это давно заведено — рассказывать друг другу истории). И что же?

Эдвард. Жила однажды семья. Муж — достойный человек. Жена тоже очень славная. И еще жила с ними мать мужа. И отправились они в отпуск в Испанию.

Мать. А мать была больна?

Эдвард. Нет, муж был болен. Но ни жена, ни мать не знали об этом. У него было… слабое сердце. Да. И вот однажды утром мать и жена нашли его мертвым.

Мать. Сердечный приступ?

Эдвард. М-да. Они, конечно, испугались. Но ничего не поделаешь: без всякого сомнения, перед ними лежал покойник. На полу, на террасе. Ну, обе, конечно, проплакали целый час.

Мать. Особенно мать.

Эдвард. Вероятно. Но что же делать с покойником? Случилось это как раз тогда, когда им уже надоело отдыхать и они решили вернуться в Бельгию, потому что они были бельгийцы. Надо ли было звать врача? Нет, покойный уже остыл. Вызвать полицию? Представителей власти? Похоронного агента? Неужели придется его хоронить на испанском острове?

Мать. Об этом не могло быть и речи!

Эдвард. Хуже всего то, что ни жена, ни мать не говорили по-испански, потому что всеми делами занимался муж. А как же все объяснить испанцам? Как переправить тело? Возьмем его с собой, решили они, довезем до французской границы и там объясним, что решили похоронить покойника, нашего мужа и сына, в бельгийской земле. Сказано — сделано. (Мать кивает.) Ехали они осторожно, дорогой груз лежал в багажнике, завернутый в одеяло. Но супруга, сидевшая за рулем, вне себя от волнения… представьте, какой удар для нее: ее муж, совсем еще молодой, ему еще и сорока не было, который был по-ангельски добр к ней… (Внезапно с невероятным пафосом.) То, что он угрожал ей разводом, она забыла и простила! — ведь этот человек лежит сейчас мертвый в багажнике. Машина ехала медленно, не больше сорока километров в час, и вдруг… С чего я начал? — ах да, супруга была в таком расстройстве, что забыла заправить машину. Мотор пыхтит, чихает, захлебывается и глохнет, машина останавливается. Наступает ночь. Кругом ни души. На дороге ни одной машины. Тихо.

Мать (напряженно слушает). Так-так!

Эдвард. Да, ни единого звука. И что же они делают, эти две слабые женщины? Идут в лес, отыскивают там скромную хижину и просятся на ночлег. (Дальше рассказ то и дело прерывается, Эдвард запинается на каждом слове.) Их приглашают в дом. Но обе женщины не говорят по-испански, они очень смущены и не решаются сообщить, что у них в машине лежит холодное, застывшее тело, которое в духоте летней ночи, возможно, уже начало разлагаться. Никто из двух убийц не может…