— Товарищ Виттих, — вмешался в наш разговор Карикаш, — дал, как мне кажется, весьма противоречивую информацию. Поначалу он заявил, будто разрешения на митинг нет совсем, а под конец сказал, что оно есть. По моим данным, его второе утверждение можно считать более соответствующим действительности. Разрешение провести митинг есть. Я знаю, его собственноручно подписал начальник полиции, а бургомистр, или как бишь его там величают, тоже скрепил бумажку своей подписью. Я, конечно, ничего не имею против приглашения нашего товарища на обед и даже приветствую это, но что касается предложения вернуться в Мункач, тут я решительно возражаю. Митинг мы во что бы то ни стало проведем.

— Помилуйте, товарищ Карикаш! Ведь разрешение на митинг получили не мы, а христианские социалисты!

— Это мелочь, и не будем обращать на нее внимание, товарищ Виттих! Разрешение дано, а кто его получил, не столь уж и важно. Мы должны провести наш митинг, это главное.

— Вы не знаете, что говорите, товарищ Карикаш!

— Зато я знаю, что делаю, товарищ Виттих!

И Карикаш заговорщицки мне подмигнул.

Втроем мы отправились в ресторан, окна которого выходили на площадь, где совсем недавно сняли с пьедестала статую Марии-Терезии [44]. По дороге мы и словом не обмолвились о спорном вопросе.

Виттих любил посидеть за обеденным столом. К тому времени он уже был депутатом парламента, председателем городского комитета объединенной рабочей партии, редактором газеты, но ему по-прежнему доставляло удовольствие посидеть в ресторане за накрытым белой скатертью столом, и чтобы кельнеры во фраках подносили изысканные блюда и напитки.

По дороге в ресторан Карикаш, воспользовавшись затяжным приступом кашля у Виттиха, шепнул мне: «Постарайтесь до самого вечера как-нибудь занять старика». — «Хорошо, я буду рассказывать ему разные побасенки». — «От них мало толку, лучше заставьте его говорить, а сами изобразите на своем лице благоговейное внимание. Тогда он увлечется рассказом и до самой полуночи не сдвинется с места. Я же тем временем смогу хорошо поработать».

Как только мы покончили с обедом, Карикаш, извинившись, отпросился у Виттиха и тут же ушел, а я повернул разговор на злободневные вопросы рабочего движения.

Для понимания тогдашней обстановки следует напомнить, что в 1920 году чехословацкие коммунисты сплачивали свои ряды в рамках социал-демократической партии. Действуя так, им удалось привлечь на свою сторону подавляющее большинство рабочего класса, а после раскола (в сентябре 1920 года) вовлечь рабочих в ряды коммунистической партии. А пока что коммунисты вынуждены были сидеть за одним столом даже с правыми социал-демократами, причем последние занимали большую часть руководящих постов в партийном аппарате. Сложившаяся таким образом обстановка создавала для коммунистов немало трудностей, но и путь правых социал-демократов не был усеян розами — им тоже было нелегко. С одной стороны, находясь под неусыпным надзором властей — государственного аппарата буржуазии, им постоянно приходилось доказывать, что они, дескать, не революционеры и ничего общего с коммунистами не имеют, а с другой стороны, соприкасаясь с рабочими, твердить нечто противоположное, дабы не утратить окончательно остатков своего былого влияния. Итак, выслуживаясь перед буржуазией, правые социал-демократы выставляли напоказ свою тогдашнюю политику соглашательства, а заискивая перед коммунистами, афишировали свое революционное прошлое, сильно приукрашивая свои заслуги.

Вот поэтому-то Виттих и не заставил себя долго упрашивать, а охотно пустился в пространные рассуждения. Он принадлежал к тому типу рабочих вожаков, которые в молодости проявляли стойкость, бесстрашие, не боялись ни тюрем, ни полицейской шашки и смело шли навстречу невзгодам, выпавшим на их долю — на долю активистов рабочего движения в Венгрии, где господствовали графы Тиса, бароны Банфи, реакционные правители, подобные Кальману Селлу. Но, увы, когда борцы, подобные Виттиху, оказывались вне опасной зоны, с ними зачастую происходила метаморфоза. Добившись материальных благ и мещанского благополучия, эти преуспевшие в жизни и сделавшие карьеру люди устраивали разнос молодым, называя их «забубенными головушками», «безусыми юнцами, у которых-де не обсохло молоко на губах». Но, сидя за накрытым столом в тесном дружеском кругу, они не упускали случая рассказать о своем славном прошлом, похвастаться былой своей революционностью, возможно, смутно сознавая при этом, что именно прошлое — самая счастливая пора их жизни.

Виттих облегчил возложенную на меня Карикашем задачу. Он рассказывал не умолкая. О правлении Банфи, Тисы, и признаться, — хотя частые приступы надсадного кашля мешали ему, — рассказывал весьма увлекательно. Виттих был настолько поглощен воссозданием прошлого, что не заметил, как быстро пролетело время, и был крайне удивлен, увидев Карикаша, вернувшегося в ресторан поужинать.

Вид у Карикаша был весьма довольный, и, судя по всему, он сильно проголодался. Мы не спеша плотно поужинали и, покончив с трапезой, стали слушать Карикаша. Каким превосходным он был рассказчиком! Саратовский токарь, о котором он рассказывал, казалось, сидел тут же, рядом, и распивал с нами пилзенское пиво, комиссар-сибиряк словно к нам обращался со своими пламенными призывами, сражавшиеся на Украине венгерские красноармейцы только что промчались на своих боевых конях мимо нашего стола. Рассказы Карикаша на короткое время захватили внимание Виттиха, но он то и дело поглядывал на часы, с нетерпением ожидая момента, когда можно будет захватить инициативу. Наконец такой момент наступил, и Виттих позабыл о времени.

Было уже далеко за полночь, когда мы проводили его домой.

— Сперва мы наметили митинг на одиннадцать часов утра, — сказал мне Карикаш, когда мы остались вдвоем, — но в сложившейся обстановке придется перенести его на десять. Вступительное слово скажу я, а вы выступите с докладом. Я сознаю, что требую от вас почти невозможного, но все же вынужден просить вас говорить коротко. Самое большее — полчасика.

— Значит, все благополучно?

— Если вы не подведете меня — все будет в порядке. Помните — полчаса, не больше.

Эта история не имеет неожиданной развязки, массовый митинг прошел по намеченному плану, в полном соответствии с замыслом Карикаша. Площадь, куда христианские социалисты созвали своих единомышленников на одиннадцать часов утра, уже с восьми была обложена со всех сторон заградительными отрядами полиции. Правда, власти не рассчитывали, что на площадь стечется так много народу, ведь христианские социалисты к тому времени уже не пользовались сколько-нибудь значительным влиянием в широких массах. Но, всем на удивление, уже в половине десятого огромная масса людей собралась на площади. Выступая от имени христианских социалистов, Карикаш открыл митинг за несколько минут до десяти. Я, памятуя о его просьбе, говорил только три четверти часа. Никаких осложнений не произошло, и все шло как по-писаному.

Около одиннадцати Карикаш закрыл митинг, но уже не от имени христианских социалистов, а от имени всех «истинных социалистов». Правда, к концу моего выступления кое-где из толпы слышались грубые выкрики. Это кричали христианские социалисты, которые к одиннадцати часам стали стекаться на площадь. Полицейские призывали крикунов к порядку, более того, восседавший на трибуне офицер полиции — чех, которого перевели в Братиславу всего лишь несколько дней тому назад и который ни слова не понимал по-венгерски, отдал приказание, чтобы некоторых «особенно дерзких нарушителей порядка» отвели в полицейский участок.

— Да что вы, господин инспектор, оставьте! — вступился за них Карикаш. — Не будем нарушать торжественную атмосферу народного митинга арестами. Вы же знаете — собака лает, ветер носит.

К этому моменту участники массового митинга уже построились в колонны, началась демонстрация протеста. Площадь огласилась громкими возгласами: