Пари принял его подчеркнуто любезно. Он назвал его «милым другом» и угостил коньяком и сигарой. Как только Каминский закурил, он сразу же приступил к делу.

— Скажите мне, милый друг, во сколько обойдется создание политической партии?

— Это зависит, ваше превосходительство, прежде всего от того, поддерживает ли эту партию политическая полиция или нет. Во-вторых, от того, какой вес должна иметь эта партия.

— Создаваемая партия может, конечно, рассчитывать на поддержку политической полиции. Что же касается вопроса о весе, то нет абсолютно никакой необходимости, чтобы эта созданная нами партия обладала каким-либо весом. А чтобы вам легче было составить смету, я сразу скажу, что сорганизовать нужно будет не одну партию, а штук пятнадцать — двадцать, скажем точно — двадцать. Все двадцать могут рассчитывать на поддержку политической полиции; и ни одна из них не нуждается в том, чтобы иметь какой бы то ни было вес.

— Я не понимаю, ваше превосходительство. Честное слово, по понимаю, — сказал совершенно ошеломленный Каминский.

На этот раз он сказал правду.

Генерал не любил объяснять. Он доверил это дело коньяку. Волей-неволей Каминский начал пить, все время растерянно глядя на висевший на стене портрет Наполеона, словно ожидая от него совета. Спустя полчаса коньяк подействовал. Каминский стал опасаться, что генерал напоил его нарочно, чтобы выведать, о чем он за последнее время думал, что говорил и делал. Поэтому он заявил, что понял, чего хочет от него генерал.

— Замечательный план, ваше превосходительство! Честное слово, прямо-таки делающий эпоху, — лепетал он.

Тогда генерал велел позвать Ходлу, начальника политической полиции, так называемой «канцелярии пропаганды».

— Наздар!

Ходла приветствовал генерала на манер чешских националистов. Это был низкорослый, худой, черноглазый и черноволосый человек, с бритым лицом, хорошо одетый и всегда пахнущий крепкими духами, походивший скорее на учителя танцев и правил приличия, чем на начальника полиции. При габсбургском режиме он в качестве начальника тайной полиции одного из маленьких чешских городишек защищал монархию от чешских националистов, социалистов и прочих «изменников» отечества.

Во время войны ему удалось раскрыть несколько антимилитаристических заговоров. После крушения монархии главные участники этих заговоров не могли доказать, что Ходла — в качестве агента-провокатора — был не только разоблачителем, но и главным инициатором всех раскрытых им антигосударственных организаций. Они не сделали этого только потому, что расстрелянные по приговору военных судов не могли давать свидетельских показаний против своих убийц. Однако Чехословацкая республика, которая почти полностью приняла как наследство полицию габсбургской монархии, не могла использовать достаточно скомпрометированного Ходлу в чешских районах и должна была послать его на периферию, сначала в Словакию, потом в Подкарпатский край.

Ходла был зол на всех: на немцев и на венгров за то, что они не могли защитить Австро-Венгерскую монархию, на чехов за то, что они прогнали Габсбургов, на рабочих за то, что они критикуют Чехословацкую республику. Так как он всех ненавидел, то обращался со всеми даже любезно и терпеливо ждал своего часа.

— Наздар!

Ходла, знавший об обмене нотами между чехословацким и румынским правительствами, тут же понял, для чего понадобились генералу Пари политические партии, и вполне одобрил его план.

За полчаса три господина составили список предполагаемых партий. Каминский вносил предложения, Пари одобрял их, а Ходла протоколировал решения. Когда работа была закончена, Ходла прочел записанное:

Работая, Каминский усердно пил. Когда работа была готова, был готов и Каминский. Он громко хохотал, потом начал лепетать по-детски:

— Двадцать партий в двадцать раз меньше одной партии… Двадцать партий в десять раз меньше двух партий… Двадцать партий…

— Замолчите! — всерьез рассердился Пари, может быть, потому, что Каминский угадал его мысли, а возможно потому, что пьяный русин снова осмелился острить.

Но Каминский не умолкал.

— Для двадцати партий нужно двадцать программ, — говорил он улыбаясь. — И каждая из программ должна быть красивой, благородной, правильной, лучше всех других. Двадцать программ!..

— Одной программы тоже будет вполне достаточно, — воскликнул рассерженный Пари. — Молчать!..

Предназначалось ли это слово только для Каминского или оно было также и той единственной программой, которую Пари считал нужной для всех двадцати партий, генерал так и не разъяснил.

Каминский затих. Не потому, что ему приказали, а потому, что заснул. Ходла разбудил его и вывел на улицу. Там он передал его полицейскому, чтобы тот проводил адвоката домой.

На другой день Ходла, с разрешения Пари, выпустил Кавашши, чтоб тот помог в деле создания партий. По совету Кавашши, Ходла привлек к делу также и одного из евреев, владельца берегсасского кирпичного завода Кохута.

Все шло как по маслу. Через неделю Ходла уже доложил генералу Пари, что все двадцать партий готовы.

Пари был очень доволен. Но когда Ходла начал информировать его обо всех деталях, генерал заскучал. Ходла сразу заметил, что генерал не интересуется подробностями, и поэтому вторую половину своего доклада смял. Таким образом, генерал не узнал ни того, что венгерские партии уже в день своего основания имели сотни членов, ни того, что у чешских партий, кроме президиума из двенадцати — пятнадцати человек, состоявшего в большинстве из приезжих чешских чиновников и нескольких платных служащих, никаких членов не было.

Даже президиумы пришлось составлять таким образом, что некоторые чешские чиновники были в одно и то же время членами президиума двух партий. Дело в том, что приехавшие в Подкарпатский край из Чехословакии были жандармами, военными, чиновниками или торговцами. Жандармам или военным было запрещено вступать в какие-либо партии. А торговцам не хотелось — они приехали в эту варварскую страну только на короткий срок, чтобы закупить, что возможно, и продать все, что невозможно было продать в метрополии. Тогда Ходла приказал вступать в партии чиновникам и указал каждому, в какую именно. Некоторые вступали в две партии.

Ходла многого ожидал от партий, но ошибся. Он надеялся, что партии начнут издавать газеты, устраивать собрания, организовывать кампании. Таким образом у него скопилось бы изобилие возможностей разоблачать тех, кто преступил дозволенные границы и угрожает безопасности республики. Но Пари не дал разрешения ни на издание газет, ни на устройство собраний, ни на проведение каких- либо кампаний. Так же решительно и ясно, как он приказал основать партии, Пари распорядился, чтобы единственная роль этих партий заключалась в их существовании. Ничего другого им не разрешалось. Своим приказом Пари спас много людей от тюрьмы, тем самым лишив Ходлу возможности спасать республику. Начальник полиции с внешностью учителя танцев не мог простить генералу этот приказ, как не простил партиям, что они никак не пытались его нарушить.

После создания партий Пари послал генералу Мардареску новую ноту. Ответ пришел снова от министра иностранных дел Румынии чехословацкому правительству. Румыны, которые, несмотря на питтсбургское решение, были заинтересованы в том, чтобы любой ценой удержать за собой марамарошские соляные копи, упорно «боролись» за права народов Подкарпатского края. В своей второй ноте они ссылались на невыполнение Чехословакией питтсбургского соглашения, которое гарантировало для Подкарпатского края автономию внутри Чехословацкой республики.