— Это не философия, а чистая арифметика. Не забывайте, вы разговариваете со счетоводом! В целой вселенной нет ничего, что невозможно выразить в цифрах.

— А чувства?

— Ай, хефе, сразу видно, что вы влюблены! У вселенной нет чувств. — Он издал короткий смешок и поперхнулся. — Чувства рождаются здесь, в голове… Можно я себе еще налью?

Силанпа поудобнее устроился на разодранных подушках софы, закурил сигарету и стал рассматривать заляпанные стены, опрокинутые стеллажи, сломанную мебель. Может, стоит попросить перевести его из полицейской хроники в другую редакцию, переменить образ жизни?

— Давайте выпьем, Эступиньян!

— За что пьем?

— За кубок Либертадорес, ведь наши выиграли, правда?

— Да, хефе, мы победили!

— Ну так за нашу победу!

Вот и подошло к концу мое непритязательное повествование, героем которого, без собственного возвеличения, стал я сам, поскольку речь вел о своей жизни, опустив при этом множество подробностей, ибо в каждой истории, как говаривала моя бабушка, надо хоть что-то оставить в тумане неизвестности. А завершу я выступление, как полагается, моралью или умозаключением, почерпнутым из личного опыта, и в этом вы сейчас убедитесь. До сих пор я рассказывал вам о себе под углом служения обществу, моих стараний сделать его чище, избавить, насколько можно, от плохих людей, чтобы лучше жилось хорошим. И этому призванию я отдал ни много ни мало двадцать семь долбаных лет своей жизни! Отсюда и принятое мной решение, и глубокое познание действительности, которым мне предстоит сейчас с вами поделиться. И вновь я отклоняюсь от основной темы только для того, чтобы еще громче и уверенней заявить: мир сильно изменился с тех пор, как я поступил на службу охраны правопорядка. Ныне, если позволите, даже такой малообразованный и несведущий человек, как я, отдает себе полный отчет в победе частного над тем, что некоторые имеют обыкновение называть «государственным сектором», или же, если использовать для сравнения нравственные категории, в преобладании внутреннего над внешним. Я, повторяя уже сказанное выше, человек своего времени, а потому тоже принял решение перебраться из государственного сектора в частный, а точнее, уйти в отставку с должности в полиции и начать работать, как говорят на хорошем креольском, «за свой счет». Вам, конечно, и в голову не придет, что в тяжелые и скудные времена, вроде нынешних, кто-то может оказаться таким идиотом, что добровольно бросит кормушку в виде гарантированного государственного жалованья ради какой-то сумасшедшей авантюры. Такое просто невероятно. Однако ваш покорный слуга — говорю это без малейшего тщеславия — воспользовался логичной и естественной для человека возможностью выбрать из нескольких предложенных ему вакансий ту, что показалась нам самой привлекательной в смысле того же служения обществу, но с большей ответственностью перед лицом отечества, а это в конечном итоге самое важное. Таким образом, именно в эти дни, скрупулезно рассчитавшись с бухгалтерией полиции по пенсии, выходному пособию и прочим накоплениям, полагающимся по итогам образцового выполнения служебного долга, ваш покорный слуга начинает новый этап своей жизни во главе службы безопасности одного из самых успешных и динамичных предприятий нашей великой страны: строительной компании Анхеля Варгаса Викуньи, хорошо известного своими достижениям не только в национальном масштабе, но и за границей.

Очевидно, что подобное решение не может быть результатом лишь политических и, если позволите, нравственных соображений о судьбах мира, но явилось также следствием одного из последних эпизодов моей службы в полиции, который, помимо впечатления, так сказать, физического, производит поучительный эффект характера метафизического. И в заключение я вам о нем расскажу.

Итак, капитан, начальник одного из самых престижных полицейских участков столицы, по роду своей службы сталкивается с весьма неприглядными фактами. Может быть, кто-то из вас помнит о нашумевшем в свое время деле, когда на берегу озера Сисга обнаружили посаженный на кол труп неизвестного толстяка? Обнаружили его мои подчиненные; как раз в этом чудесном месте сейчас возводится благоустроенный и фантастически красивый жилой микрорайон — теперь сориентировались? Ну так вот, этот тучный сеньор, на которого без омерзения нельзя было смотреть, стал причиной одного из самых запоминающихся расследований вашего покорного слуги, в котором, простите за нескромность, мне удалось не только в полной мере проявить свой профессионализм, но и обрести весьма поучительный жизненный опыт. Никто не знал, кто этот несчастный и откуда взялся, загадка да и только! Должен признаться, дело оказалось нелегким, пришлось проверять множество версий, часто заводивших следствие в тупик; заглядывать в самые темные уголки преступного мира, вскрывать гнойные криминальные язвы — прошу прощения у дам за медицинскую терминологию! — но в итоге мы раскрыли тайную мафиозную организацию, объединяющую в своих рядах от уличных воров до сеньоров в смокингах и галстуках-бабочках. Страшно наблюдать, как течет живая кровь, но к своим пятидесяти пяти годам я понял, что нравственное разложение еще страшнее, поскольку его не остановить дезинфицирующими средствами. А в этом деле неопознанного трупа, который в итоге оказался невинной жертвой, мне довелось столкнуться с социальными недугами другого рода, не характерными для городских улиц, зато весьма распространенными в светских салонах. Я не пытаюсь читать вам проповедь, сеньоры, вы все имеете понятие об истинных человеческих ценностях, но хотел бы отметить в заключение: если член общества на протяжении долгих лет имеет дело с преступными элементами, то к старости его все сильнее прельщают антисоциальные происки сатаны. С этими словами я возвращаюсь на свое место, не знаю, сумел ли объяснить что хотел, но, во всяком случае, как сказал с самого начала, борьба с этим некрасивым недугом требует больших сил и самопожертвования, для чего мы с вами и собрались все вместе, а вашему покорному слуге пришлось особенно тяжело, учитывая необходимость иметь дело со всевозможными подлостями. Так пусть прикосновение к Священному Писанию, его благодатная кровная близость даст мне силы одолеть раз и навсегда этот досадный избыток плоти! А теперь я уж точно пойду на свое место. И прошу прощения.

В отличие от того, что пишут в книгах, думал Силанпа, в жизни истории никогда не имеют конца. «Завтра ты останешься таким же, как сегодня, — записал он для своей муньеки. — То же зевающее лицо в зеркале, те же глаза, уставшие глядеть на мир». Силанпа все утро просидел в редакции «Обсервадора», готовя в номер статью об уклонении от уплаты налогов, и теперь испытывал зверский голод, а из других желаний только одно — чтобы сегодня не случилось ничего из ряда вон выходящего. Ему хотелось просто, чтобы медленно текло время, беспрепятственно ускользало, приближая вечер, когда они с Анхелой вместе выйдут из редакции, не спеша побредут в сторону Планетария, затем поднимутся к Торрес-дель-парке и выпьют чего-нибудь у нее дома, глядя в окно на красную кабинку канатной дороги на Монсеррате и слушая музычку, а в вечерних пробках будут медленно ползти потоки машин.

Он поднял глаза от экрана монитора — народ в редакции начал вставать со стульев, натягивать пиджаки и жакеты, собираясь отправиться на обед. Силанпа инстинктивно потянулся за сигаретами. Анхела продолжала сидеть с прижатой к уху телефонной трубкой, и он не двинулся с места, чтобы не пришлось стоять перед ней и призывно трясти ключами от машины. Через окно было видно, как серые, грязные от городской копоти тучи ползут по небу, подгоняемые холодным, дождливым ветром.

Его не трогало, что Моника живет с Оскаром — она всегда считала его своим другом, — но он здорово расстроился, увидев ее однажды издалека. Она входила в кинотеатр «Астор-пласа» смотреть «Бэтман-2». Силанпа инстинктивно съежился, спрятался в толпе и, опустив голову, зашагал по направлению к Тринадцатой. У него возникло ощущение, будто посреди мирных сельских полей неожиданно разорвался снаряд — так представлялся ему в ту минуту этот город под воздействием внезапного напоминания о давным-давно пережитой здесь трагедии. Но вообще он чувствовал себя довольно сносно после того, как понял, когда именно и почему навсегда лишился Моники. Она сказала ему как-то: «Ну все, давай я забеременею!» — а Силанпа ничего не ответил, погруженный в свое очередное, ненавистное ей молчание. В ту ночь, много месяцев назад, он потерял Монику, не оправдав ее веры в него. Дальше происходило лишь медленное, но неуклонное обрушение покосившегося здания. «Есть вопросы, которые задают нам только раз, поэтому на них надо отвечать», — подумал Силанпа. Ему не хватило мужества, и теперь он один.