— Выходит, с моей машиной это мог проделать кто-нибудь из того поколения…

— Я этого не утверждаю… — Мойя откашлялся. — Но и не отрицаю!

Капитан развернул вторую жевательную резинку и торопливо сунул в рот.

— Жую всякую сладкую дрянь, чтобы обмануть голод, — пояснил он. — Знаете, я всерьез задумываюсь насчет той диетическо-евангелической ассоциации. Оказывается, они поклоняются младенцу Иисусу Пражскому — слышали про такого? Судя по всему, люди там собрались уважаемые, с большим духовным потенциалом. Вот я и рассуждаю: если мне присоединиться к ним, то ведь польза будет всесторонняя, как вы полагаете?

— Да, смысл есть.

— Я еще не подал заявление, но на всякий случай готовлюсь, пишу проект вступительной речи. Хочется сказать что-нибудь оригинальное.

— Устроить презентацию для единомышленников?

— Вот именно! И жена меня все время уговаривает, даже замучилась, бедняжка, так что я, похоже, начинаю сдаваться.

— Думаю, вреда от этого не будет. Я вам уже говорил как-то, множество людей пытаются сбросить вес таким способом.

— В любом случае пока решение не принято, я испытываю на себе новую диету! По мне уже заметно?

— Да, капитан, вы явно похудели!

— И не только вы мне это говорите! Думаю, теперь-то я добьюсь результата.

— Я хотел спросить у вас еще кое о чем, капитан… Говорят, вы собираетесь подать в отставку. Это правда?

— Неужели ходят такие разговоры?

— Да, сами понимаете… Слухи.

— Хотел бы я знать, кто их распускает! Да я больше двадцати лет отдал служению обществу!

Капитан попробовал закинуть ногу на ногу, но не сумел. Посмотрел на Силанпу и подмигнул.

— Вообще-то меня ждут большие перемены. Так в гороскопе сказано!

Он многозначительно указал большим пальцем куда-то в потолок, потом вынул из ящика стола еще одну папку и надел очки, давая понять, что аудиенция окончена.

Выйдя на улицу, Силанпа достал блокнот и записал одну фразу: «Машина — дело рук Тифлиса». После чего поймал такси и поехал на встречу с Эступиньяном.

Изучив теоретически — со слов и рисунков сержанта Чумпитаса — складки местности, где скрывается противник, ваш покорный слуга наконец приступил к самостоятельному патрулированию столичных улиц. Моим напарником стал полицейский по фамилии Монтесума, довольно тормозной тип, да к тому же тощий, как макаронина, что, естественно, дало нашим товарищам основание присвоить нам прозвище, ipso facto[3], Толстый и Тонкий. Несмотря на свою застенчивость и замкнутость, Монтесума был добрый малый, однако имел физический недостаток, весьма существенный для блюстителя общественного порядка — в минуты психического напряжения он начинал заикаться. Мне до сих пор непонятно — да простит меня почтенная аудитория, что я так подробно распространяюсь о второстепенном персонаже, — как ему удалось скрыть этот дефект в полицейской школе, в период великих личных сражений за ступеньку на карьерной лестнице.

Как бы то ни было, настал день (здесь я возвращаюсь к основной канве моего повествования), когда, подкрепившись пончиками с любимыми напитками, мы с Монтесумой шагали по авениде Хименес в южную сторону и внезапно услыхали истошные крики. Я хоть и полного телосложения, но очень подвижный, первым бросился бегом к месту происшествия, Монтесума за мной. И тут началось! Это была моя первая перестрелка. Мы уже почти добежали, как вдруг раздался грохот, и мимо моего уха что-то стремительно прошуршало с характерным «ф-ф-фт!», обдав легким ветерком. Я быстро пригнулся, чтобы не маячить, как мишень в тире, моментально выхватил пистолет и укрылся за припаркованным у тротуара грузовиком. Оглянувшись, увидел, как Монтесума залег за крыльцом ближайшего дома и оттуда пытается сказать мне: «С-с-с… сколько их?», а я, обливаясь под мундиром потом, крикнул в ответ, мол, не знаю, давай попробуем подойти поближе! Но едва у меня вырвались эти слова, кабину грузовика прошила автоматная очередь, задев легковушку, стоящую следом, и на голову мне посыпались осколки стекла. Сразу за ней еще одна очередь, я прижался к асфальту и вижу, как несколько человек выбегают из местного отделения банка «Популяр». Монтесума опять хотел сказать мне что-то, но не мог выговорить ни слова, так что я короткими перебежками бросился под укрытие стоящего впереди такси, на ходу стреляя по преступникам. На какую-то минуту я отвлекся, вставляя в пистолет новую обойму, и тут рядом со мной возник подбежавший Монтесума, с трудом промолвив: «Й-й-й-я им с-с-стекла в м-машине р-р-р…разнес!» И действительно, грабители намеревались улизнуть на «альпине» с разбитыми стеклами, поэтому я высунул пистолет из-за укрытия и начал стрелять по транспортному средству преступников. Одновременно я крикнул Монтесуме, чтобы он перебежал через улицу и открыл по ним огонь с противоположной стороны. Он ответил: «Л-л-лад…дно!» — и был таков. Перекрестным огнем мы сумели удержать преступников до прибытия подкрепления, после чего их арестовали.

Когда опасность миновала, а напряжение спало, мои конечности вдруг стали плохо слушаться, меня трясло от холода под мокрым от пота мундиром, в теле воцарилась какая-то прозрачная пустота, будто все мышцы и внутренности остекленели. В участке сержант Чумпитас похвалил нас за решительные действия, но когда мы вышли на улицу, я по-прежнему ощущал неприятную внутреннюю остеклененность. И тогда меня осенило. Как бы невзначай я привел Монтесуму к обжорным рядам возле стадиона Эль-Кампин, извинился и говорю: погоди-ка, мол, мы славно поработали, давай-ка теперь хоть чуток отдохнем, укрепим наш боевой дух. Самое невероятное, что я, со стыдом сделав подобное предложение, в итоге был вынужден первым остановиться и сказать с мольбой: приятель, у нас скоро животы лопнут! Потому что Монтесума, несмотря на свою худосочную конституцию, оказался таким знатным едоком, что, не моргнув глазом, быстрее меня умял четыре порции картошки по-креольски, шесть кусков кровяной колбасы и два разных блюда из свинины!

В регистрационной палате Нанси, кокетливо держа в одной руке пудреницу, другой подала заявку Бакетике. В сложенном пополам листке бумаги лежала банкнота в десять тысяч песо, выданная ей Барраганом, чтобы наверняка обеспечить успешное выполнение задания. Бакетика сразу повеселел, предвкушая, как потратит эти деньги на удовлетворение потребностей, связанных скорее с нижней частью туловища, чем с мозгами, и уж совершенно точно не интеллектуальных. Он окинул плотоядным взглядом фигуру посетительницы, поджал свою заячью губу и попытался представить себе в натуральном виде эти бедра и попку, которая даже под юбкой казалась круглой и упругой. Вот это телка, мысленно восхитился Бакетика, и кому только, интересно, выпадает счастье дергать ее за дойки? Он сгреб пятерней купюру и сказал прелестнице:

— Ну, конечно, одну секундочку, присядьте, пожалуйста!

Нанси жалела несчастного калеку, глядя на горы из бумажных связок, но в то же время ощущала гордость, помогая Эмилио в важном деле. Вполне вероятно, что это зачтется ей в будущем, если все и дальше пойдет так же хорошо. Нанси стыдилась своих мыслей, даже розовела от смущения — у него семья! — однако они не первые и не последние, так, может, и ей повезет, ведь с каждым днем им вдвоем становится все лучше и лучше. Между тем Бакетика уже знал, что и где искать, и только дивился неожиданному интересу к этим документам — уже дважды за одну неделю его просят сделать с них копию. Вообще-то не положено предоставлять подобную информацию, правила запрещают, но жизнь у него настолько скучная и будничная, а работа такая однообразная, что Бакетика только радуется возможности оказать услугу добрым людям. А если ему заодно перепадает несколько тысчонок песо, тогда совсем хорошо. Все равно здесь никто, никогда и ничего не проверяет, никому нет дела до того, чем он занимается, а кипы бумаг гниют себе в теплом и влажном помещении да рассыпаются в прах под челюстями крыс и термитов.