Мэри встала.

– Еще кофе?

– Спасибо. – Джек направился вслед за ней на кухню, где обнаружил новые фото, развешанные по стенам и по периметру оконной рамы.

– Никто так и не пришел? – спросил Джек, который рассчитывал встретить здесь целую небольшую компанию.

– Они не смогли так быстро собраться. Питер живет в Донеголе с двумя маленькими детьми, а Клара и Джим в Корке. Правда, они недавно развелись, так что шансов увидеть их вместе не много. Печально, правда? Их дочка Орла пропала шесть лет назад. Полагаю, из-за этого они и расстались. – Она разлила кофе по кружкам. – Такие драматические перемены в жизни действуют, словно магнит. Они либо сближают людей, либо резко отталкивают друг от друга. К сожалению, в их случае сработал второй вариант.

Джим сразу подумал о Глории и о том, что тот же самый эффект магнита растаскивает их в разные стороны.

– Но они, несомненно, подключатся, если от них потребуется что-то конкретное.

– Сэнди помогала всем этим людям?

– Сэнди помогает, Джек. Она пока никуда не ушла. Она очень энергичная и храбрая. Я знаю, вам не повезло, и вы не успели увидеть ее в деле, но Сэнди связывается с каждым из нас еженедельно. Уже прошло столько лет, а она по-прежнему звонит нам раз в неделю, чтобы держать в курсе расследования. Часто, особенно в последнее время, просто справляется, как у нас дела.

– Кто-нибудь слышал о ней за прошедшие семь дней?

– Никто.

– Это необычно?

– Не совсем необычно.

– Несколько человек сказали мне, что для нее в порядке вещей оборвать все контакты и ненадолго исчезнуть.

– Она постоянно исчезает, но все же обычно звонит нам оттуда, где прячется. Если Сэнди к чему-то и привязана, так это к своей работе.

– Звучит так, будто больше ее ничто не интересует.

– Не удивлюсь, если это правда. – Мэри кивнула. – Сэнди почти ничего о себе не рассказывала, – она спохватилась, – не рассказывает. У нее настоящий талант – ничего не говорить о себе. Никогда не упоминает ни родных, ни друзей. Ни разу. А мы ведь знакомы уже три года.

– Не думаю, чтобы у нее были друзья, – засомневался Джек; он сидел за кухонным столом и пил кофе из вновь наполненной кружки.

– Зато у нее есть мы. – Мэри подсела к нему. – Вы больше не встречались с полицейским Тернером?

Джек покачал головой.

– Я звонил ему сегодня. На самом деле он практически ничего не может сделать, если родственники и знакомые утверждают, будто все нормально. Сэнди не представляет опасности ни для себя самой, ни для окружающих, и в ее исчезновении нет ничего подозрительного.

– Ничего подозрительного в брошенной машине с оставленными в ней личными вещами? – удивленно спросила Мэри.

– Ничего, если она регулярно так поступает.

– А как насчет часов, которые вы нашли?

– У них замок сломан. Похоже, она их часто роняет.

Мэри зацокала языком:

– Бедную девушку наказывают за плохое поведение.

– Хотелось бы поговорить с ее родителями, узнать, что они по этому поводу думают. Никак не могу смириться с тем, что ничего не знать о близком человеке в течение пяти дней считается нормальным и не вызывает беспокойства.

В глубине души Джек все-таки понимал, что такое вполне возможно. Он и сам не был достаточно близок с Доналом, да и с другими членами семьи, чтобы волноваться в подобной ситуации. Если не считать Джудит, все они могли по нескольку недель не видеться и ничего не знать друг о друге. И только мать поднимала тревогу по прошествии трех дней.

– У меня есть их координаты, если хотите. – Мэри встала из-за стола и начала рыться в кухонном шкафчике. – Однажды Сэнди удивила меня, попросив отправить ей что-то на их адрес. – Голос глухо доносился из-за створки дверцы. – В тот год она, кажется, застряла на Рождество в родительском доме и отчаянно искала какой-нибудь предлог, чтобы вырваться. – Она улыбнулась. – Но разве не так всегда бывает на Рождество? Вот, нашла. – Ее голова наконец вынырнула из шкафа.

– Я не могу свалиться на них без предупреждения, – заколебался Джек.

– А почему бы и нет? В крайнем случае, они откажутся разговаривать с вами, но попробовать все равно стоит. – Мэри протянула ему адрес в Литриме. – Если хотите, можете переночевать здесь. Уже слишком поздно ехать в Литрим, а оттуда возвращаться в Лимерик.

– Спасибо, я мог бы даже завтра задержаться подольше в Дублине, чтобы проверить, не придет ли Сэнди на еще одну назначенную встречу. – Джек улыбнулся и посмотрел на фотографию маленького Бобби в костюме динозавра на празднике Хеллоуина. – Со временем становится легче?

Мэри вздохнула.

– Нет, не легче, но чуть менее тяжело, может быть. Эти мысли все время со мной, всякий раз, когда я засыпаю или просыпаюсь. Но боль потихоньку начинает, как бы вам сказать… нет, не исчезать… Она вроде распыляется и висит в воздухе, окружая меня, всегда готовая пролиться в тот момент, когда я этого меньше всего жду. А еще, когда боль отступает, ее место занимает злость, а когда злость утихает, воцаряется одиночество. Такой круговорот чувств: стоит одному из них ослабеть, и следующее тут же принимает эстафету. У сыновей все, к сожалению, по-другому. – Она криво усмехнулась. – Я когда-то любила все неизведанное, загадочное. Мне казалось, такие вещи необходимы, чтобы жизнь наполнилась смыслом. – Она печально вздохнула. – Теперь у меня появились сомнения на этот счет.

Джек согласно кивнул, и оба на какое-то время погрузились в свои мысли.

– В общем-то все не так чтоб уж совсем беспросветно, – встрепенулась Мэри. – Будем надеяться, что Сэнди поступит как обычно и утром вернется домой.

– Вместе с Бобби и Доналом, – добавил Джек.

– Что ж, не теряем надежды. – Мэри подняла кружку и чокнулась с Джеком.

Джек провел эту ночь в крохотной спальне Бобби в окружении постеров со спортивными автомобилями и полуголыми блондинками. Потолок был усеян миниатюрными звездами и космическими кораблями, которые когда-то ярко сияли в темноте, но теперь только слабо светились – словно напоминая об отсутствии хозяина. У плакатов, наклеенных на двери и выцветшие обои, завернулись углы, лишив Хи-Мена его меча, Бобби Дьюка – ковбойской шляпы, а Дарта Вейдера – шлема. На темно-синем пуховом одеяле была изображена Солнечная система со всеми известными планетами и звездами. Кроме той, где сейчас находился Бобби.

На заваленном всякой всячиной письменном столе лежали компакт-диски, CD-плеер, наушники и журналы, тоже с фотографиями женщин и автомобилей. Несколько учебников, задвинутых в угол, явно занимали нижнюю ступеньку в иерархии ценностей Бобби. Полки над столом ломились под грудами CD и DVD-дисков, журналов, футбольных медалей и кубков. Джек подозревал, что здесь ни к чему не прикасались с того момента, как Бобби покинул эту комнату, чтобы больше в нее не вернуться. Он старался ни до чего не дотрагиваться и перемещался по ковру на цыпочках, чтобы не оставлять своих следов. Все в этой комнате существовало лишь в качестве бесценных музейных экспонатов.

Между постерами с автомобилями и обнаженными женщинами проглядывали обои с рисунками по мотивам «Паровозика Томаса»[11]. Ребенка от подростка отделяла почти незаметная граница. Джек оказался в жилище человека, который уже не был мальчиком, но еще не стал юношей, человека, застрявшего между невинностью и самореализацией, в самом начале пути к открытиям.

Ему снова почудилось, что он уже бывал в этом доме. Будто угодил в ловушку времени и не мог пошевельнуться. Приказ на листе бумаги, пришпиленном к двери, – «Комната Бобби: НЕ ВХОДИТЬ!» – строго выполнялся: плотно прикрытая, она хранила все сокровища не хуже настоящего сейфа. Джек погрузился в мысли о Бобби: жив ли он, где может сейчас находиться, следуя прихотям своей судьбы, и насколько изменился по сравнению с тем образом, за сохранение которого Мэри так отчаянно сражалась. А может, его земной путь уже закончен. Обречен ли он отныне на существование в облике уже не мальчика, но еще не юноши, в каком-то промежуточном месте в качестве промежуточного создания, у которого ничего не завершилось, ничего до конца не осуществилось?