– Подождут, – возразила я, продираясь сквозь траву и чувствуя, как под ногти набивается грязь.

– Они уже достаточно долго ждали, – решительно заявила Хелена. – Да и вы, честно говоря, тоже. Хватит уклоняться от неизбежного. Пошли!

Я прекратила ползать по полю. Это слово – «уклоняться» – так часто звучало в устах Грегори. «Перестань уклоняться, Сэнди…» Но разве я когда-нибудь уклонялась? Как я могла, если полностью концентрировалась на чем-то одном и отказывалась бросить начатое? Это всегда было выше моего понимания. Ведь уклоняться значит двигаться в другую сторону. Если кто и уклонялся, то как раз они – Грегори, мои родители, теперь вот и Хелена с Иосифом. Это они не желали взглянуть в лицо фактам и признать, что вещь пропала и ее невозможно найти. Я покосилась на Хелену, которая рядом с огромным Иосифом походила на куклу.

– Но мне действительно нужно отыскать эти часы.

– И найдете. – Такое спокойствие было в ее голосе, что я сразу поверила. – Здесь вещи всегда находятся. Иосиф обещал поискать, и, может, Бобби что-то разузнает.

– Кто этот Бобби, о котором я только и слышу? – спросила я, поднимаясь на ноги.

– Он работает в бюро находок, – объяснила Хелена и протянула мне чемодан, который я бросила посреди дороги.

– Бюро находок, – засмеялась я и покачала головой.

– Удивляюсь, почему вас до сих пор не выставили в тамошней витрине, – съехидничала Хелена.

– Вы имеете в виду Амстердам? – ухмыльнулась я.

Она наморщила лоб.

– Амстердам? О чем это вы?

Отряхиваясь, я покинула место поисков.

– Вам еще предстоит многое узнать, Хелена.

– Особенно приятно слышать это от человека, который последние полчаса ползал на четвереньках в грязи.

Мы оставили Иосифа посреди дороги. Он стоял подбоченившись и, опустив на землю бревна и топор, пристально вглядывался в пыльную тропинку.

В Дом коммуны я явилась в наряде Барбары Лэнгли из Огайо. Похоже, у нее были не такие уж длинные ноги, к тому же она питала явное пристрастие к мини-юбкам и легинсам, которые я даже не решилась примерить. Еще среди вещей, которые она, к сожалению, не надела, собираясь лететь в Нью-Йорк, оказались полосатые свитера с подплечниками, щекотавшими мочки ушей, и пиджаки, украшенные значками с символами мира, эмблемами инь и ян, желтыми смайликами и американскими флагами. Я и в первый-то раз ненавидела восьмидесятые, так что переживать их заново мне хотелось меньше всего.

Хелена расхохоталась, увидев меня в обтягивающих вареных джинсах, едва доходивших до лодыжек, белых носках, моих собственных кроссовках и черной майке с улыбающейся желтой рожицей.

– Как по-вашему, Барбара Лэнгли была членом клуба «Завтрак»[8]? – спросила я, нехотя покидая ванную комнату, словно ребенок, которого ради воскресного обеда со скучными родственниками заставили поменять привычную и удобную одежду на ненавистное нарядное платье.

Хелена растерялась.

– Понятия не имею, в каких клубах она состояла. Хотя я встречала здесь людей, которые носят такую одежду.

В результате я дошла до того, на что, как думала, никогда не решусь: стыдясь самой себя, набрала несколько более-менее приличных тряпок, лежавших вдоль дороги, по которой мы шли в поселок.

– Потом мы сможем зайти к Бобби, – попыталась подбодрить меня Хелена. – У него куча одежды, и всегда можно что-то выбрать. Да и портные у нас есть.

– Возьму пару-тройку вещей секонд-хенд, – предпочла я. – Не оставаться же здесь, пока мне сошьют полный гардероб.

В ответ она только хмыкнула, что мне совсем не понравилось.

Дом коммуны оказался величественным зданием из дуба с широкой двустворчатой входной дверью, похожей на другие. Ее тоже украшала резьба: многочисленные фигуры людей с развевающимися на ветру волосами и одеждами держались за руки, касаясь друг друга плечами. Хелена распахнула двери высотой не меньше двенадцати футов, и вырезанная из дерева шеренга расступилась, чтобы пропустить нас.

В дальнем конце зала длиной футов сорок возвышалась сцена. С трех сторон вокруг нее стояли ряды прочных дубовых кресел; такие же кресла разместились на балконе. Красный бархатный занавес, сейчас поднятый, по бокам перехватывал толстый золоченый канат. Задником служил туго натянутый холст, покрытый отпечатками ладоней, обведенными черной краской. Разного размера – от младенческих ладошек до рук взрослых мужчин – они тянулись рядами: не менее сотни по горизонтали и столько же по вертикали. Над ними виднелись надписи на разных языках. Найдя английский текст, я поняла, что все они означают одно и то же: «Сила и надежда». Знакомые слова.

– Тут отпечатки ладоней всех, кто жил или живет здесь в последние три года. В Доме коммуны каждого поселка есть такая стена. Они теперь стали чем-то вроде нашей эмблемы.

– Я их узнала, – подумала я вслух.

– Не может быть, – покачала головой Хелена. – Дом коммуны – единственное место в поселке, где вы могли их увидеть.

– Нет, я знаю их по дому. Похожий памятник стоит в парке замка Килкенни. На нем тоже отпечатки ладоней – их оставили родственники пропавших без вести – по одному от каждого. И большой камень с надписью. – Я прикрыла глаза и процитировала выгравированные слова, по которым так часто проводила пальцами: «Этот памятник и уголок для размышлений посвящаются всем пропавшим без вести. Пусть их родственники и друзья, приходя сюда, вновь обретут силу и надежду». Отпечаток ладони вашей матери тоже там.

Хелена напряженно вглядывалась в меня, задержав дыхание, словно пыталась отыскать на моем лице намек на то, что это шутка. Но я не шутила, и она медленно выдохнула.

– Господи, даже не знаю, что сказать. – Ее голос дрогнул, и она отвернулась к стене. – Это Иосиф предложил идею, подумал, что всем понравится. – Она покачала головой, все еще не веря в реальность происходящего. – Представляю, что с ним будет, когда он услышит, что вы мне рассказали.

– Класс! – воскликнула я, оглядывая помещение.

Оно больше походило на театр, чем на зал собраний коммуны.

– Зал вмещает две с половиной тысячи человек, – объяснила Хелена, которая вроде бы переключилась на новую тему, но все равно выглядела слегка растерянной, что было вполне понятно. – Если народу ожидается больше, мы приносим дополнительные стулья, но чтобы весь поселок собрался на какое-то мероприятие – такое случается очень редко. Мы используем этот зал для самых разных вещей. Проводим здесь выборы, устраиваем дискуссии с членами Совета, организуем выставки, обсуждения и так далее. Ну и в качестве театра – в тех редких случаях, когда ставим пьесы.

– А кто входит в Совет?

– По одному представителю от каждой нации. Только в нашем поселении свыше ста наций. У нас здесь десятки поселков, и в каждом из них собственный Совет.

– А что происходит на заседаниях Советов? – Услышанное казалось мне забавным.

– Да все то же, что и во всем мире: обсуждают разные вопросы и принимают решения.

– А какой здесь уровень преступности?

– Минимальный.

– Как это у вас получается? Что-то я не замечала на улицах ни патрулей, ни стражей порядка. Как вам удается держать всех в узде?

– Здешняя система правосудия разработана сотни лет назад и действует весьма успешно. У нас есть суд, исправительные учреждения и Совет безопасности, однако не всегда легко заставить представителей разных наций подчиняться одним и тем же правилам. В любом случае, Совет поощряет обсуждения и переговоры.

– То есть это такой орган для ведения переговоров? А какая-нибудь власть у этого Совета есть?

– Та власть, которой мы его наделили. Каждый новичок может прочесть об этом в информационном пакете, который ему выдают сразу по прибытии. – Хелена взяла брошюру со стойки на стене. – У вас тоже есть такая. Если не поленитесь заглянуть в свою папку. Там и рекомендации по участию в выборах.

Я пролистала брошюру и прочла вслух: