Когда наконец договорились о приеме, Василий Петрович проглотил какую-то таблетку и уныло сказал Жебелеву:

— Вот так и живем, Николай Павлович… Так на чем мы остановились?

— Мы еще не начинали, Василий Петрович.

— Ах да, — спохватился директор, — приношу извинения… Значит, есть мнение…

Но в эту минуту в дверь просунула голову секретарша. Глаза у нее были испуганные.

— Михаил Терентьич из комитета, — выпалила она, — возьмите трубку!

Бортнев послушно взял трубку и долго объяснял, что данными об эксплуатационных расходах современных промышленных зданий по сравнению с дореволюционными институт не располагает и не может располагать, так как он создан всего двадцать лет назад, дореволюционных архивов, естественно, не имеет и вообще трудно сказать, что при самодержавии существовали сводные данные по такому вопросу.

Разговор кончился тем, что справку Бортнев обещал подготовить.

— Да, Михаил Терентьевич, лично привезу… Договорились, Михаил Терентьевич. Лектора тоже найдем… Желаю здравствовать.

В настольном календаре появилась еще одна запись, обведенная красным карандашом с восклицательным знаком, похожим на увесистую дубинку.

— Одолевают справками, вздохнуть некогда, — пожаловался Бортнев. — Вот так с утра и до вечера. А наука лежит…

Василий Петрович безнадежно кивнул на пухлую папку с неоконченной монографией по решению уравнений строительной механики. Эту папку он теперь каждое утро упрямо клал на стол и вечером уныло прятал в сейф.

Как Харлампиеву удалось проникнуть в директорский кабинет, осталось неизвестным.

Но когда плечистая фигура пенсионера-экономиста возникла возле стола, у доброго и интеллигентного Василия Петровича побелел нос, задрожали пальцы и вспотели очки.

— У вас срочное дело, товарищ Харлампиев? — сдерживая себя, с тихим бешенством спросил Бортнев.

— Так точно! — зычно ответил Харлампиев и шлепнул на директорский стол желтую бумажку, проклеенную на сгибах коленкором. Древнюю, как церковное свидетельство о рождении дедушки. — Вот, не признает отдел кадров.

— Что не признает? — Бортнев обалдело уставился на бумажку с расплывшейся лиловой печатью. Бумажка удостоверяла, что тридцать лет назад нынешний старший экономист Харлампиев успешно окончил годичные кавалерийские курсы в городе Мелекесе.

— Не признает отдел кадров среднего образования, — сказал Харлампиев и без приглашения сел, приготовившись к обстоятельному разговору.

Второй месяц Сергей Потапович мыкался, добывая справки, необходимые для назначения персонального оклада. Он терпеливо переписывал анкеты, приносил характеристики с места жительства, с места предыдущей работы, добывал выписки, копии, копии с копий, отзывы и прочие требуемые отделом кадров документы.

Надо признать, что на сей раз кадровику попался достойный противник. Измочаленный Харлампиевым начальник отдела кадров прибегнул к последнему испытанному средству. Он потребовал подлинник документа о среднем образовании. Тогда на свет появилась эта древняя справка, вызвавшая принципиальные разногласия.

— Вы прочитайте, Василий Петрович, что здесь написано. — Харлампиев требовательно ткнул пальцем в справку. — Вот здесь внизу, прочитайте!

Бортнев сменил очки и прочитал полустертое примечание, утверждающее, что лица, окончившие вышеозначенные курсы, приравниваются к лицам, имеющим среднее военное образование.

— Нужно общее среднее, — сказал директор и отодвинул справку.

— Все равно же среднее, — Харлампиев придвинул справку.

— Поймите же, что это военное, — Бортнев хотел снова отодвинуть бумажку, но проворная рука Харлампиева прижала ее к столу.

— Все равно же среднее, — упрямо повторил пенсионер-экономист. — У нас в ВОХРе этот документ уважали… Дискредитировать хотите?

— Ну, знаете ли, товарищ Харлампиев! — Бортнев сдернул очки, приложил ладони к вискам и побагровел.

— Не имеете права не признавать. Раз написано среднее, значит, так и нужно считать… Я на эти курсы с помкомвзвода ушел… Год занимались. Вольтижировка три часа в день, устав караульной службы, После армии меня в ВОХРе сразу на отряд поставили!

Бортнев вызвал секретаря и попросил принести из отдела кадров заявление старшего экономиста Харлампиева. Тот повеселел.

— По рубке лозы я на курсах второе место занял… Тонкая, между прочим, штуковина эта рубка… Шенкеля надо уметь держать и направление клинка… Точно по полуокружности, слева — вниз — направо, — словоохотливо рассказывал Харлампиев.

Жебелев улыбался. Бортнев молчал, выкатив на скулах желваки. Когда начальник отдела кадров принес папку с делом о назначении персонального оклада старшему экономисту Харлампиеву, Василий Петрович вытащил многоцветную шариковую ручку, не спеша установил красный стержень, написал на заявлении «отказать», расписался и поставил дату.

Харлампиев споткнулся на полуслове и заморгал редкими белыми ресницами. Потом, осознав случившееся, взял заявление вместе с пухлой пачкой приколотых к нему документов и сказал караульным басом:

— На конфликт толкаете? Три месяца за нос водили, обещали, понимаете, справки требовали… А теперь отказать? Не выйдет, товарищ Бортнев, не на того нарвались… Будьте спокойны, я добьюсь, что мне по закону положено.

— Освободите кабинет! — рявкнул интеллигентный директор, надел очки и закурил сигарету.

— Приношу извинения, Николай Павлович, — заговорил он нормальным голосом, когда за Харлампиевым закрылась дверь и намертво защелкнулся язычок замка. — Короче говоря, есть мнение назначить вас заместителем по научной работе тире начальником отдела экономической эффективности.

— Меня? — удивился Жебелев.

— Вас, Николай Павлович, — подтвердил Бортнев. — Собственно, вопрос о вашей кандидатуре уже решен министерством. Мне поручено предварительно переговорить. Полагаю, что возражений не будет.

— Будут, Василий Петрович, — хмуро сказал Жебелев и дернул себя за ухо.

Потом он вздохнул, поглядел на три телефонных аппарата на директорском столе и покосился на наглухо захлопнувшуюся дверь. Вспомнил японцев, справки, волевого пенсионера-экономиста и «Полюстровскую» воду. Его вдруг неудержимо потянуло в собственный кабинетик, где не появлялись иностранные делегации, не звонили из вышестоящих инстанций, где так уютно погромыхивал мусоропровод и не надо было запирать дверь на замок.

Николай Павлович поблагодарил за предложение и отказался от должности заместителя но научной работе, заявив, что он желает заниматься наукой.

Ни его самого, ни Бортнева не смутило логическое противоречие, прозвучавшее в формулировке отказа.

— Некого, кроме вас, Николай Павлович, — сочувственно сказал Бортнев. — Надо же науку организовывать… Вы поймите меня правильно, но мы должны перевалить через этот бугор.

Василий Петрович постучал карандашом по настольному календарю, густо исписанному заданиями и срочными поручениями.

— Лаштин — хороший оперативник, но наукой от него ведь не пахнет. В доктора хотел выбиться — вот и вся его наука. А нам, Николай Павлович, настоящая наука нужна… Никто ее готовенькую не подаст, сами должны сделать… Через текучку, через звонки…

— Через «Полюстровскую» воду, — невесело хмыкнув, добавил Жебелев.

— А куда денешься, — сокрушенно согласился директор, — если «Боржоми» в продаже нет.

Через два часа Жебелев вышел из директорского кабинета замом по науке и руководителем нового отдела, объединяющего пять экономических секторов.

После Октябрьских праздников выпал снег. Пушистая пелена его легла на землю тихой ночью и утром ошарашила проснувшихся людей искрящейся белизной.

Снег настроил сотрудников научно-исследовательского института на лирический тон и помог забыть жаркие баталии, совсем еще недавно бушевавшие в стенах этого высокого учреждения.

Обиженный Сергей Потапович Харлампиев искал работу в родственных научно-исследовательских учреждениях.