— Рациональное, значит, применение, — сказал шофер, выбираясь из огромной выбоины. — За морем телушка полушка… Повозил бы ваш рационализатор железобетон по этой дорожке, что бы он запел… Машины же гробим… Примуса же из МАЗов на такой дороге получаются, мать вашу за ногу… Это вы, что ли, в науке придумали кирпич по боку?

— Не мы собственно, — пробормотал Лешка, цепляясь за сиденье и с опаской поглядывая на приближающуюся выбоину. — Но таково научно-техническое направление индустриализации строительства на данном этапе… Кирпич ориентирует на отсталую технологию. Ручная кладка и прочее…

— Что прочее? — водитель повернул к Лешке лицо. На лбу у него блестели бисеринки пота. — Вон ваше прочее, труба за лесом торчит… Соображаешь?

Утехин отрицательно качнул головой.

— Так разъясню, — водитель крутнул баранку, и Лешку отбросило к дверце кабины. — Кирпичный завод это, в трех километрах от Грохотова… Прикрыли его. Придумала чья-то башка завод рядом со стройкой прикрыть. А колонны я знаешь откуда везу? С Ревякинского комбината. Сто пятьдесят семь километров по спидометру да четверть дороги вот такой компот с косточками… Полгода назад новенькую машину принял, а теперь она всеми гайками тарахтит. Довела нас с ней наука.

— При чем же здесь наука?

— А при том, что сапоги одного размера на всех не подходят… У тебя штиблеты который номер?

— Сорок первый.

— То-то… А мне вот сорок третий требуется… От твоих у меня враз мозоли будут.

Утехин промолчал. В данном конкретном случае водитель, может быть, и прав. Но наука не ориентируется на частности. Она ищет общие закономерности, исследует вопросы в их масштабной перспективе и поэтому свободна от утилитаризма, ползучего эмпиризма и прочих шор, стесняющих ее развитие.

На этот счет Лешка мог с ходу прочесть двухчасовую лекцию, так как недавно сдавал кандидатский экзамен по философии. Но поймет ли водитель МАЗа все тонкости материалистического понимания роли науки в современном обществе?

В конце концов самое существенное было то, что Лешка ехал куда ему требовалось, да при этом еще экономил восемьдесят копеек, которые ему пришлось бы платить в автобусе.

Специфика научной деятельности по организации материала давала Утехину самостоятельность и свободу действий, но требовала оперативности, сообразительности, индивидуального подхода, знания человеческой психологии и дополнительных материальных затрат.

Судите сами. Является некто подающий надежды вроде младшего научного сотрудника Утехина к такому занятому сверх головы товарищу, как начальник строительного участка, и за здорово живешь подваливает бедняге целую охапку забот. Дай такие-то сведения, собери этакие данные, организуй необходимые науке материалы, вывороти из архива отчеты за пять лет.

И все это, изволите ли, за синие глаза, во благо науки и ее туманных перспектив.

Раз дадут материалы, справки, сведения, два дадут, три, а потом вежливенько намекнут, что, мол, не отрывайте, уважаемый, от дела, уходите потихоньку на все четыре стороны. А то и хуже бывает. На прошлой неделе начальник второго строительного участка Ересько велел вахтеру вывести Утехина из конторы и впредь его за километр к участку не подпускать.

Второй год занимается Лешка «организацией материала». Ресурсы синих глаз и благих призывов помочь науке уже истрачены им, слизаны, как эскимо в жаркий день, до деревянной палочки.

Поэтому теперь для сбора материалов приходится употреблять сугубо индивидуальные ресурсы. К числу их относятся личное обаяние, институтские знакомства и экономия на командировочных расходах.

Личное обаяние интеллигентного, неженатого научного сотрудника со спортивной фигурой безотказно действует на заневестившихся младших экономистов и девиц с десятилетним образованием, вынужденных после очередного фиаско на вступительных экзаменах заниматься счетоводством, картотеками и учетом материалов. Но, к сожалению, эта многочисленная категория отзывчивых товарищей, имея горячее желание дать материалы, не имеет фактической возможности осуществить это желание. Большей частью она может быть использована только для мелких справок.

На главных бухгалтеров в сатиновых нарукавниках и старших плановиков с лысинами ото лба до затылка, на затурканных производителей работ и прочих нужных людей личное обаяние младшего научного сотрудника действует, как кукареканье петуха на работающий бульдозер.

Институтские же знакомства не могут объять все тресты, управления, конторы, участки, отделы, подотделы и прочая и прочая, откуда настырный шеф требует добыть материалы. Зачастую Лешка грудь в грудь сталкивается с выпускниками других институтов или закоренелыми практиками, не ведающими, кто читал сопромат и кто резал на экзаменах.

«Се ля ви» — такова жизнь, — говорят французы, умудренные превратностями исторического развития, И ищут выход из положения.

Так поступал и Алексей Утехин. Иногда он нахально звонил из ближайшего автомата и выдавал этот звонок за министерский. Начальственным баском он приказывал подготовить материалы для научного сотрудника Утехина, который посетит организацию завтра, во второй половине дня.

На этот прием шли, как язи на моченый горох, все новоиспеченные начальники. Те, кто имел опыт руководящей работы, начинали допрашивать, кто говорит, из какого отдела, интересоваться номером телефона, именем и отчеством. Тогда приходилось позорно вешать трубку.

Безотказнее всего действовали представительские расходы. Пара бутылок пива во время обеденного перерыва, дружеские сто граммов после трудового дня, пачка сигарет, по-приятельски оставленная на столе, или пробный флакончик духов.

Но в перечне командировочных издержек не была предусмотрена такая необходимейшая статья, как представительские расходы. Хотя бы по рублю в сутки, на двадцать четыре часа. Вероятно, те, кто устанавливал перечень расходов по командировкам, были оторваны от жизни и не знали простой истины, что общение людей порой тоже стоит денег.

На скромную зарплату младшего научного сотрудника, отягощенную налогом за бездетность и ежемесячной платой за «угол», представительские расходы ложились такой же тяжестью, как содержание танковой дивизии на бюджет княжества Монако.

Утехин знал, что путь в науку тернист, что он требует не только творческих мук, но и материальных лишений. Так учит история, а эту мудрейшую отрасль человеческого познания он любил и уважал. Но, как всякий практически мыслящий человек, Лешка не упускал случая ослабить тяжкий гнет этих лишений продуманной системой экономии законных командировочных расходов и обращения сэкономленных сумм во благо научных идей. Тем более что скромные суммы, истраченные сейчас, с лихвой возместятся Утехину в будущем, когда он защитит кандидатскую диссертацию и станет старшим научным сотрудником — на первом этапе…

МАЗ остановился возле темного, с покосившимися окнами щитового барака, выстроенного в начальные годы индустриализации народного хозяйства.

— Приехали, наука, — хмуро сказал водитель и распахнул дверцу кабины. — Вылазь!

— Спасибо, что довезли, — Лешка с облегчением выбрался из жаркой кабины. — Спички можете себе оставить.

— Ну-ну, — водитель покосился на Лешку и газанул. — Бывай здоров!

Лешка стряхнул с куртки дорожную пыль, вытер клочком газеты пакистанские штиблеты, заплатанные на сгибах, и пошел к бараку, где находилась контора начальника участка.

Старший прораб Коршунов сидел в закутке за фанерной перегородкой и подписывал документы.

Бумаги ему подавала плановик участка Лида Ведута — существо малорослое, колючее, как чертополох, с глазищами неопределенного цвета, то ли темно-коричневого, то ли светло-карего — Лешка так до сих пор и не мог разобрать. В двадцать один год плановик Ведута имела уже сформировавшийся характер, представляющий собой гибрид неуживчивой африканской антилопы и сварливого воробья. Кроме того, Ведута была еще и студенткой второго курса заочного экономического института. Это прибавляло ей самомнение примы-балерины.