— Сумасшедшая… Задавят же тебя, дуру.

Тамару не задавили. Пометавшись в потоке машин, она нырнула в серую «Волгу» и скрылась за углом.

— Ну, вот и все, — сказала сама себе бригадир Готовцева и стала медленно снимать рабочий халат.

Истину, что человеческая душа — потемки наверняка первым провозгласил мужчина, осознав на собственном опыте, что в схему его прямолинейной логики не укладываются сложные движения женских душ, что мужской ум не в состоянии проникнуть в таинственные цепи причин и следствий, определяющих поступки лиц противоположного пола. Мужская сила чаще может разрубить таинственный узел женской логики, чем распутать его.

Андрей Алексеевич, ожидающий в аэропорту Тамару, не мог предположить, что такси высадит еще одно, провожающее его в командировку лицо.

Расплатившись с водителем, Нателла Константиновна заторопилась.

— Простите, пожалуйста…

— Извините…

— Будьте добры…

Как игла в умелых руках прошивает стежками складки ткани, Нателла прошила вокзальную толчею и высмотрела Готовцева. Вскинула руку, хотела устремиться к нему, но неожиданно ее остановила поза Андрея. Чуть наклонившись вперед в ожидающем внимании, он стоял у стеклянной двери запасного выхода, внимательно наблюдая подъезжающие автобусы, машины и такси. Нервно оглянувшись на световое табло, информирующее о посадке на очередной рейс, Андрей вытащил сигарету, сломал, прикуривая несколько спичек, сделал пару торопливых затяжек и тут же ткнул сигарету в пепельницу ближайшего столика.

Нателла опустила вскинутую рук, догадавшись, что Андрей кого-то ждет.

Ждет не ее.

На минуту она окаменела от растерянности и нахлынувшей обиды, от страшного и неожиданного открытия. Смешалась, рванулась обратно, но через несколько шагов остановилась, не замеченная Готовцевым. Смятенность перебило любопытство, горькое и рассудочное, какое появляется у человека порой в минуты душевных потрясений. В потоке пассажиров Нателла Липченко поднялась на второй этаж и, устроившись в кресле у барьера, стала незаметно наблюдать за Готовцевым. Понимала, что низко и недостойно заниматься соглядатайством, и ничего не могла поделать с собой.

Хрипящий, как все репродукторы на свете, динамик объявил знакомый рейс и попросил пассажиров пройти к выходу на посадку.

Андрей с заметной неохотой покинул место у запасной двери и, поминутно оглядываясь, пошел к выходу на аэродромное поле.

Лишь тогда Нателла спустилась со второго этажа и пошла к барьеру, отделявшему провожающих от летного поля. Смотрела на Андрея, подошедшего уже к трапу самолета, и думала, как много человек делает глупого и унижающего.

Нателла медленно повернулась, чтобы уйти от барьера, но тут в разношерстной толпе провожающих она заметила светловолосую девушку в простеньком платье с короткими рукавами, которая энергично пробивалась вперед.

Сердце торкнулось где-то под самым горлом и остановилось в мгновенном оцепенении, ошарашенное догадкой.

Девушка в платье с короткими рукавами оказалась возле барьера и успела разглядеть Готовцева, делающего последние шаги по трапу.

— Андрей Алексеевич!..

Девичья рука взлетела над головами уже расходившихся от барьера провожающих, но тот, кто делал по трапу последние шаги, не увидел девушку, не услышал ее голоса.

Нателла Липченко в упор, с враждебной, все подмечающей пристальностью, разглядывала свою соперницу. С тайным удовлетворением отметила короткий, не классической формы нос и тяжеловатый для девичьего лица подбородок. Рассмотрела запудренные на переносице веснушки и слабые морщины на лбу. Втайне позавидовала припухлости молодых губ, легкой покатости плеч, не набравших еще зрелой женской силы.

Подумала, как нелепо иной раз выбирают мужчины себе женщин. Еще нелепее, чем они собственных обожателей.

— Раньше надо было приезжать, — с мстительным удовлетворением, ощущая, как слабнет внутреннее напряжение, сказала Нателла Константиновна. — Не увидел он вас.

— Кто не увидел?

— Готовцев… Андрей Алексеевич.

Повернулась и быстро пошла от барьера. Уходила стройная и сильная, элегантно причесанная, в летнем бархатном костюме цвета «усталой зелени».

Уходила и ощущала на себе взгляд девичьих глаз.

Сломалась за углом какого-то казенного здания, сложенного из равнодушно-серого силикатного кирпича.

— Девчонка!.. Дрянь такая!.. Ненавижу… Не отдам, все равно не отдам…

Вздрагивали от рыданий плечи под нарядным бархатом. Слезы портили лицо, накрашенные ресницы оставляли следы на пудреных щеках и скапливались в уголках умело подретушированных женских губ.

А в бездонной синеве истаивал самолет, увозящий в рядовую командировку начальника ОКБ Готовцева, не ведающего ни о встрече в аэропорту, ни о бессильных слезах Нателлы Липченко, всегда такой выдержанной и невозмутимой, умеющей с юмором оценивать собственные жизненные ситуации.

Самолет успокаивал Готовцева. Могучие моторы с торжествующим ревом отрывали его от сутолочной земли, оставляя далеко внизу светофоры и надоедливые ряды машин, визгливо скрежещущих тормозами на перекрестках; освобождали от изнуряющей текучки, идей перспективщика Шевлягина и докладных записок заместителя по хозяйственной работе, требующих нудных разбирательств в причинах систематических опозданий молоденьких копировщиц, острого недостатка кадров в машинописном бюро и затянувшегося ремонта водонагревателя в буфете. Самолет освобождал от телефонных звонков и заседаний, забот о пропитании и огорчений по поводу стремительно пролетающего времени.

Внутри и снаружи летящего лайнера шла особая, невидимая пассажиру жизнь. В иллюминаторе сверху сияло в незамутненной синеве ослепительное солнце и неспешно плыли облака. Они напоминали заснеженную, чуть всхолмленную пустыню с лощинами, извилистыми прорывами небесных воздушных рек, с холмами розовеющих облачных башен, с неожиданными вершинами горных пиков, похожих на причудливые острова, вознесенные над облачным морем. Порой облака причудливо пластались друг над другом, словно неведомый небесный дизайнер расстелил их праздничным ковром, чтобы явить взорам летящих неподвластную им красоту небесных высей.

Удобно расположившись в откинутом кресле, Андрей Готовцев думал о двух разновеликих, но одинаково непонятных вопросах: почему Тамара не приехала в аэропорт, и за какой надобностью директор заборского завода вытащил его в командировку?

Проблему, имеющую конкретный результат, всегда анализировать проще. Видимо, мать не нашла сил сказать Тамаре Вяльцевой, что ее старший сын временно тронулся умом и надумал бестолковое провожание в аэропорту. Правильно поступила мудрая мамуля — не укладывались эти проводы в нормальные рамки.

«Нет худа без добра» — этой проверенной истиной должен утешаться Андрей Готовцев. Приехала бы Тамара в аэропорт, чтобы он ей сказал? Молол бы ненужную пустяковину или мычал неопределенные местоимения. Как бы объяснил, зачем потребовались ему вдруг такие проводы? Себе толком объяснить не может, а этой длинноногой пичуге и подавно не растолковать было бы. Ткнула бы она ему в нос что-нибудь еще похлеще, чем прошлый раз. Ткнула, и ответить было бы нечем.

И вторую проблему Андрей Алексеевич, несмотря на все попытки глубокого и детального анализа, тоже не мог разжевать. Даже при остроте мышления, всегда посещающей Готовцева на высоте десяти тысяч метров, выходило, что заборская командировка нужна лично Готовцеву и ОКБ так, как раку штаны.

Голос бортпроводницы, перебивая мысли, с отрепетированной вежливостью объявил, что температура за бортом самолета минус сорок два градуса.

При июльской-то жарище на земле!

— Ну за каким дьяволом ты меня-то вытащил? — сердито откликнулся Готовцев, когда Кичигин наконец членораздельно объяснил причину вызова в командировку. — У меня собственных дел сверх головы, а ты подваливаешь научную фантастику… Выдать проект модернизации и автоматизации расточного участка… Мы-то здесь причем? Пойми, Виктор Валентинович, что это не наш профиль. ОКБ занимается проектированием автоматизированных станочных линий, а тебе вынь да положь проект модернизации…