— Зачем же откладывать, дорогуша, такое хорошее дело, — отечески рассматривая фотографию, сказал Зиновий Ильич — Будешь умницей, раньше защитишь. Я тебе условия создам. Не надо тебе отвлекаться посторонними делами… Рост молодых кадров — это первостепенная задача. Бросишь свои командировки и займешься исключительно диссертацией.

В голове Зиновия Ильича складывался четкий план действий. Смущало его лишь одно непредвиденное обстоятельство, что Утехин имел первый разряд по бегу. Но, поразмыслив, Лаштин отнес это к невинным увлечениям молодости.

Увлеченные научными исследованиями, сотрудники института вдруг обнаружили, что в энергичный шелест бумаг, рокот арифмометров и ритмичное гудение машин вплетаются звуки отходящего лета.

Течение времени было неумолимо. За радужным отпускным периодом накатывалась трудовая осень. Неслышными шагами она подходила к парадному подъезду института, возле которого мозолистые руки инженеров, экономистов и старших техников-лаборантов устроили во время субботников, проводимых в рабочие вторники, ухоженный скверик с голубыми скамейками, молодой сиренью и бордюром из оранжевых ноготков. Легкий румянец уже тронул узорчатые листья молодых кленов и подсушил листву берез. Ночные понижения среднемесячной температуры раз за разом оставляли на скверике суровые следы. Недавно еще шелковистая и нежно-зеленая трава стала жесткой. Белые флоксы осыпали лепестки. Пожух горошек, весело обвивавший голубые скамеечки. Лишь терпеливые и выносливые ноготки по-прежнему оставались ярко-оранжевыми, как бы подчеркивая контраст недавнего лета и наступающей осени.

Вскоре самые заядлые оптимисты вынуждены были признать, что волнующая летняя пора осталась позади. В один прекрасный день сотрудников института встретило у входа яркое, как афиша кинобоевика, объявление. Оно извещало, что в ближайшее воскресенье коллектив института выезжает в подшефный колхоз на уборку ранней моркови. Сбор был указан в половине седьмого утра в сквере института.

— Наука — сельскохозяйственному производству! — бойко воскликнула Инна Замараева, обожавшая всякое отключение, особенно массовое, от основной работы. — Протянем руку помощи труженикам села!

И сразу же стала прикидывать экипировку для такого важного мероприятия. Инна знала, что в любой обстановке женщине следует помещать собственную красоту в надлежащую оправу. Женщина должна одеваться так, чтобы все лучшее в ней было умело подано эстетическим взглядам знатоков и ценителей прекрасного.

Инна прикинула, что у Ляльки она одолжит цветные сапожки производства голландской фирмы резиновых изделий и постарается довязать к воскресенью рукав нового свитера.

Розалия Строкина тоскливо подумала, что на воскресенье ей придется оставить троих малолетних детей под ненадежной опекой родителя, которому по установившейся практике она выдавала три рубля на культурное проведение выходного дня. «Дам рубль с полтиной», — твердо решила она. Розалии в голову не пришло, что она, как мать многодетного семейства, может и не принимать участия в шефском мероприятии.

Петр Петрович Восьмаков подумал, что работа на свежем воздухе окажет укрепляющее влияние на дыхательные органы, нервную систему и брюшной пресс. Как и Строкиной, ему не пришло в голову просить освобождения от подшефного мероприятия по причине пенсионного возраста. Старший научный сотрудник Восьмаков систематически оказывал шефскую помощь колхозу и совхозу. Это выработало у него стойкую привычку к подобным мероприятиям.

Освобождаться от ранней морковки помчался младший научный сотрудник Алексей Утехин и, конечно, получил отказ.

В коллектива института, как во всяком высокоорганизованном обществе, наряду с правовыми нормами действовали и написанные правила. Одно из них категорически запрещало освобождать молодых, здоровых и неженатых сотрудников от подшефных, культурных, спортивных и прочих мероприятий.

В первый же день были решены организационные вопросы поездки. Отдел кадров доложил руководству института и местному комитету о количестве сотрудников, сумевших освободиться от поездки. На оставшуюся часть коллектива были заказаны автобусы.

Побушевав половину дня в коридорах, оставшаяся часть смирилась с шефским мероприятием и кинулась готовиться к воскресной поездке. Работа в институте была парализована. Стихийно возникали и тут же распадались, чтобы снова возникнуть, раздираемые внутренними противоречиями группы, ячейки и компании. Шепотом велись таинственные переговоры, шелестели рубли, и звякали полтинники, мобилизуемые на неизвестные цели. Под могучим натиском коллектива местком срочно провел внеочередное заседание и перебросил двести рублей со статьи «Приобретение спортивного инвентаря» на статью «Оказание единовременной помощи членам профсоюза». Касса взаимопомощи была вывернута наизнанку.

В воскресное утро к подъезду института стали стекаться шефы. Бодрые и энергичные, со следами насильственно прерванного воскресного сна на припухших лицах. Самым трудным в оказании шефской помощи колхозу была необходимость подняться ни свет ни заря в воскресный день с угретой постели. Когда же эта основная трудность осталась позади, все прочее казалось розовым и интересным.

Тем более что утро было тихое, ясное и свежее. На небе, не затуманенном ни единым облачком, величественным шаром плыло раннее солнце. Легкий ветер перебирал листву кленов и нарядных берез в институтском сквере.

Соседи по служебным столам, сотрудники, не один год проработавшие бок о бок; люди, знакомые не только по институту, но и вне его, не сразу узнавали друг друга.

Женская половина сработала под туристок, явившихся на зимние Олимпийские игры. В их одежде преобладали эластичные брюки африканских расцветок, куртки и пестровязаные свитеры, подпирающие модными воротниками элегантные подбородки нестареющей половины человечества.

Фурор произвела Инна Замараева. Голландские сапожки, которые Лялька, до боли сжав предсердие и оба желудочка, все-таки одолжила подруге, были зеленого цвета с синими пальмами на голенищах и хромированными заклепками по шву. Крупная вязка нового свитера терракотового тона поддавалась оценке лишь с позиций сюрреализма. Особенно хороши были тигр на спине, скопированный Инной с рекламной обложки заграничного журнала, и абстрактные многоугольники по низу.

Эластичные брюки были цвета черноморской волны, с карманчиками, отделанными тисненым сафьяном. Все это дополнялось курткой с замшевым воротником и изящным платочком, повязанным так, чтобы угадывалось его парижское происхождение.

Инна сразу же попала под перекрестный огонь мужского восхищения и женской зависти. В это мирное утро она получила охапку комплиментов от сотрудников и нажила новых врагов из числа сотрудниц.

Мужская половина экипировалась под рабочий класс времен восстановления народного хозяйства. Из темных углов, из чуланов, с чердаков были извлечены заплатанные ватники, вылинявшие гимнастерки, кепочки с укороченными козырьками и безнадежно вышедшие из моды шевиотовые картузы защитного цвета.

Один лишь Утехин явился в плаще «болонья», в костюме цвета «звездная пыль», остроносых штиблетах и в мятом галстуке, криво повязанном на изжеванной белой рубашке. Лешка понимал, что на фоне рабочих ватников, трудолюбивых кирзачей и заслуженных гимнастерок он выглядит белой вороной.

Виной тому было стечение обстоятельств, проклятая цепь опозданий, сжимавшая Лешку в железных тисках со дней его розового детства.

Попытка увильнуть от поездки в подшефный колхоз объяснялась отнюдь не леностью или, тем более, политической несознательностью Утехина. В субботний вечер Лешка был приглашен на день рождения к другу, хлебосольному и общительному парню, работающему художником по рекламе, что позволяло ему вести безбедную жизнь.

Не получив освобождения от шефского мероприятия, Лешка отправился к другу с твердым намерением преподнести ему комплект шариковых карандашей, выпить пару рюмок, станцевать под магнитофон традиционный шейк и в десять вечера возвратиться в собственный «угол» у пенсионерки Гликерии Федоровны, чтобы морально и физически подготовиться к уборке ранней моркови.