Андрей был гордостью и надеждой семейства, и кто из матерей ради такого сына не выложит без остатка собственное время, энергию и силы, чтобы ему просторнее шагалось по избранной дороге. Да и как иначе, если у сына не хватало времени даже для устройства собственных личных дел. Пребывал Андрей, к огорчению матери, в холостяцком положении, хотя изредка и позванивал сослуживице по имени Нателла.

Младший, Николай, был полной противоположностью брату. Образованием он не блистал, трудился на том же заводе, где и отец, расточником пятого разряда, а личными делами занимался с такой активностью, что у него тоже не было времени для руководства ремонтом. Оно без остатка поглощалось таинственными, часто меняющимися особами, которым требовались посещения кино и стадионов, прогулки на лыжах и летние байдарочно-палаточные вояжи. Кроме того, Николай был глубоко убежден, что с ремонтом мать явно поторопилась, что его запросто можно было отложить на год-другой, а вот пропуск очередного свидания или культурного мероприятия в самом деле может иметь для Николая Готовцева катастрофические последствия по той причине, что именно в этот момент упорхнет от него та самая «синяя птица», за которой он старательно охотился, перебирая сих пернатых в надежде отыскать единственный нужный экземпляр.

Была еще на свете Ольга Готовцева, но на нее бремя ремонтных работ возложить тоже было нельзя. Дочь проживала отдельно от родителей в кооперативной квартире, находящейся в полутора часах езды от центра, и разрывалась между работой врача в родильном доме, трехлетней дочкой, находящейся на воспитании у бабушки в Коломне, и мужем-геологом, правда недавно укатившем на Ямал, но отчаянно тосковавшем по любимой жене и требовавшем ежедневных и подробных писем. Кроме того, Ольга находилась в том лучезарном возрасте, когда женщину единодушно признают не только слабым, но и прекрасным полом и оберегают от ненужных треволнений. Особенно их матери.

Было совершенно очевидно, что тяжесть ремонта могла принять на собственные плечи только Екатерина Ивановна, хотя ей и перевалило уже за пятьдесят и имелся выработанный пенсионный стаж. Но об этом хозяйка никогда разговоры не заводила, полагая, что для работы у нее достаточно сил. И времени у нее тоже хватало. После смены на заводе электровакуумных приборов, где Екатерина Ивановна бригадирила вот уже полтора десятка лет, после ежедневного похода по магазинам, кухонных дел и мелких постирушек, пришивания пуговиц на мужские сорочки, заседаний в завкоме и проведения утешительных бесед с членами собственной бригады, состоящей в большинстве из тех «синих птиц», которые иной раз попадались в руки таких ловцов, что впору было им кидаться головой в омут, у Екатерины Ивановны оставалось еще время провернуть в доме очередной ремонт. Осилить очередную каторгу, когда побелка потолка растягивается на неделю, когда с великими трудами добытые обои становятся после оклейки пятнистыми, словно шкура леопарда, когда у маляров случаются именины двоюродной тетушки и ремонтные работы, как автомобиль на раскисшей лесной дороге, начинают буксовать, а напоследок обнаруживается острейший дефицит белил и за очередную их порцию приходится платить втридорога.

Никому не признаваясь в том, Шевлягин подражал начальнику ОКБ. Подражал не из лести, не из угодничества, а из внутреннего признания широты конструкторского мышления Андрея Алексеевича, остроты его инженерного ума и других качеств, которые Шевлягин, несмотря на все старания, пока еще не мог обрести. Василий Шевлягин старался ходить такой же, как у начальника ОКБ, размеренной походкой, твердым, большим шагом; быть сдержанным в словах и жестах. И все-таки до шефа Шевлягину было пока далеко, как до синего неба.

— Зачем понадобилось хорошую дорогу портить? — спросил Готовцев чернявого человека, громогласно распоряжавшегося возле экскаватора.

— Это мы портим? — обидчиво откликнулся чернявый и сбил на затылок оранжевую пластиковую каску. — Мы, дорогой товарищ, дома строим. Мы дело делаем. Не надо задавать глупых вопросов, если в строительстве не понимаешь!

— Может, и не понимаю, зато вижу.

— Зачем такие слова говоришь? Гляди, какие дома мы строим. Дворцы, понимаешь, небоскребы…

Чернявый энергично показал рукой на белоснежные корпуса строящегося возле шоссе жилого микрорайона.

— Посмотри, какие красавцы… Настоящие джигиты, а не дома. На двадцать четыре этажа. Половину Москвы с верхнего этажа видно…

— А шоссе здесь причем?

— Эх, дорогой, совсем ты строительства не знаешь, — сокрушенно вздохнул чернявый и натянул на лоб каску. — Посели тебя в такой дом на двадцатый этаж, ты собственными руками асфальт на шоссе разворотишь. Экскаватора не будешь дожидаться, киркой разворотишь, лопатой. А как иначе, если воды нет выше десятого этажа. Канализация не работает, краны в ванне совсем сухие… А ну, ходи веселей, Потапов, — обратился он вдруг к другому рабочему. — Людей задерживаем. У них тоже дело стоит. Давай, навались как следует!

Экскаваторщик примерился губастым ковшом, резко двинул рычаги и выворотил добрый кусок асфальтового покрытия.

— Вот это по-нашему! — похвалил чернявый и повернулся к Готовцеву. — Не волнуйся, дорогой товарищ, через десять минут поедешь.

— Почему же воды нет выше десятого этажа?

— Все правильно. Не может быть там воды. Понимаешь, по первоначальному плану какие здесь должны были строить дома? Пятиэтажки должны были строить. Пятиэтажка какой небоскреб? Так, игрушка для детей… Какие для них трубы положили? Вот такие трубы положили.

Строитель наглядно изобразил двумя пальцами диаметр запроектированных в инженерных коммуникациях водопроводных труб.

— Правильно положили, — сказал он, и глаза его стали невеселыми. — По техническим нормам положили, а у нас на десятом этаже пустыня Сахара получается.

— Кто же такую глупость сморозил?

— Никто… Зачем так смотришь? Я тебе верно говорю. Если у меня на участке стекло разобьют, я виновного найду. Если у меня дом рассыплется, никто виноват не будет.

— Но в данном случае проектировщики виноваты.

— Совсем не виноваты. Им сказали, что здесь будут пятиэтажки. Они правильно трубы предусмотрели. Такие трубы для пятиэтажек полагаются. Техусловия есть…

Прораб, поглядывая на работающий экскаватор, темпераментно излагал случайному собеседнику тонкости технических условий при сооружении инженерных коммуникаций. Шевлягин слушал разговор, и глаза его выдавали живейший интерес.

— Но пересмотрели же план строительства?!

— Правильно пересмотрели… Разве можно на таком месте пятиэтажки строить? Гляди, какой вид, какая перспектива… Это же картина, архитектурный шедевр.

— Значит, надо было и пересмотреть проект инженерных сооружений.

— Нельзя такой проект пересматривать. Такой проект уже в земле лежал. Поверх такого проекта уже шоссе проложили… Совсем в строительстве не понимаешь. Инженерную подготовку территории делают заранее. Так у нас в строительстве полагается…

Экскаватор выворотил еще несколько глыб асфальта и с лязганьем попятился назад, освобождая колею через кювет. Автомашины пыхнули синеватыми выхлопами включенных моторов и заторопились по освободившемуся объезду.

— Интересный разговор с товарищем строителем, — сказал Шевлягин. — Типичный пример для сбоя синхронности систем.

Андрей Алексеевич улыбнулся. Шевлягин умилял категоричностью суждений, опирающихся не на зыбкие и туманные человеческие эмоции, а на постулаты несокрушимых формул математики, на каноны физики, химии и прочих точных наук. Поскольку материя состоит из элементарных частиц, то и быстротекущая жизнь, по убеждению Шевлягина, состояла из набора сигм, интегралов, Т-первых и Т-вторых, неизменной скорости света, энергии, соотнесенной с массой, и прочих величин и зависимостей, на которые, при известном напряжении ума, можно разложить любое явление, в том числе и человеческие эмоции, и установить его первооснову.

Страсть к расчленению сложного на элементарные составляющие обнаружилась у Шевлягина еще в школьные годы, за что он получил от сверстников кличку Головастик.