<1914> Волошин М. А. Луна восходит над заливом Акварель. 1926 Государственная Третьяковская галерея Тризна Гол и наг лежит строй трупов, Песни смертные прочли. Полк стоит, глаза потупив, Тень от летчиков в пыли. И когда легла дубрава На конце глухом села, Мы сказали: «Небу слава!» — И сожгли своих тела. Люди мы иль копья рока, Все в одной и той руке? Нет, ниц вемы [305], нет урока, А окопы вдалеке. Тех, кто мертв, собрал кто жив, Кудри мертвых вились русо. На леса тела сложив, Мы свершали тризну русса. Черный дым восходит к небу, Черный, мощный и густой. Мы стоим, свершая требу, Как обряд велит простой. У холмов, у ста озер Много пало тех, кто жили. На суровый, дубовый костер Мы руссов тела положили. И от строгих мертвых тел Дон восходит и Иртыш. Сизый дым, клубясь, летел. Мы стоим, хранили тишь. И когда веков дубрава Озарила черный дым, Стукнув ружьями направо, Повернули сразу мы. <Между 1914 и 1916> Курган[306] Копье татар чего бы ни трогало — Бессильно все на землю клонится, Раздевши мирных женщин догола, Летит в Сибирь — Сибири конница. Курганный воин, умирая, Сжимал железный лик Еврея [307]. Вокруг земля, свист суслика, нора и — Курганный день течет скорее. Семья лисиц подъемлет стаю рожиц, Несется конь, похищенный цыганом, Лежит суровый запорожец Часы столетий под курганом. 1915 В лесу Словарь цветов На эти златистые пижмы Росистые волосы выжми. Воскликнет насмешливо «только?» Серьгою воздушная ольха. Калужниц больше черный холод, Иди, позвал тебя Рогволод. Коснется калужницы дремя, И станет безоблачным время. Ведь мною засушено дремя На память о старых богах. Тогда серебристое племя Бродило на этих лугах. Подъемля медовые хоботы, Ждут ножку богинины чеботы. И белые ель и березы, И смотрят на небо дерезы. В траве притаилась дурника, И знахаря ждет молодика. Чтоб злаком лугов молодиться, Пришла на заре молодица. Род конского черепа кость, К нему наклоняется жость. Любите носить все те имена, Что могут онежиться в Лялю. Деревня сюда созвана, В телеге везет свою кралю. Лялю на лебеде Если заметите, Лучший на небе день Кралей отметите. И крикнет и цокнет весенняя кровь: Ляля на лебеде — Ляля любовь! Что юноши властной толпою Везут на пути к водопою Кралю своего села — Она на цветах весела. Желтые мрачны снопы Праздничной возле толпы. И ежели пивни захлопали И песни вечерней любви, Наверное, стройные тополи Смотрят на праздник в пыли. Под именем новым — Олеги, Вышаты, Добрыни и Глебы, Везут конец дышла телеги, Колосьями спрятанной в хлебы, — Своей голубой королевы. Но и в цветы запрятав низ рук, Та смугла встает как призрак. «Ты священна Смуглороссья», — Ей поют цветов колосья. И пахло кругом мухомором и дремой, И пролит был запах смертельных черемух. Эй! Не будь сурова, не будь сурова, Но будь проста, как вся дуброва. <1916>
«Усадьба ночью, чингисхань!» Усадьба ночью, чингисхань [308]! Шумите, синие березы. Заря ночная, заратустрь [309]! А небо синее, моцарть [310]! И, сумрак облака, будь Гойя! Ты ночью, облако, роопсь [311]! Но смерч улыбок пролетел лишь, Когтями криков хохоча, Тогда я видел палача И озирал ночную смел тишь. И вас я вызвал смелоликих, Вернул утопленниц из рек. Их незабудка громче крика Ночному парусу изрек. Еще плеснула сутки ось, Идет вечерняя громада. Мне снилась девушка-лосось В волнах ночного водопада. Пусть сосны бурей омамаены И тучи движутся — Батыи, Идут слова — молчаний Каины, И эти падают святые. И тяжкой походкой на каменный бал С дружиною шел голубой Газдрубал [312]. <1916> Смерть в озере За мною взвод, И по лону вод Идут серые люди — Смелые в простуде. Это кто вырастил серого мамонта грудью, И ветел далеких шумели стволы. Это смерть и дружина идет на полюдье, И за нею хлынули валы. У плотины нет забора, Глухо визгнули ключи. Колесница хлынула Мора, И за нею влажные мечи. Кто по руслу шел, утопая, Погружаясь в тину болота, Тому смерть шепнула: «Пая, Здесь стой, держи ружье и жди кого-то». И, к студеным одеждам привыкнув И застынув мечтами о ней, Слушай. Смерть, пронзительно гикнув, Гонит тройку холодных коней. И, ремнями ударив, торопит, И на козлы гневна вся встает, И заречною конницей топит, Кто на Висле о Доне поет. Чугун льется по телу вдоль ниток, В руках ружья, а около — пушки. Мимо лиц тучи серых улиток, Пестрых рыб и красивых ракушек. И выпи протяжно ухали, Моцарта пропели лягвы, И мертвые, не зная: здесь мокро, сухо ли, Шептали тихо: «Заснул бы, ляг бы!» Но когда затворили гати туземцы, Каждый из них умолк. И диким ужасом исказились лица немцев, У видя страшный русский полк. И на ивовой ветке извилин, Сноп охватывать лапой натужась, Хохотал задумчивый филин, Проливая на зрелище ужас. вернуться Ниц вемы — ничего не знаем (польск.). вернуться Курган. — Поводом к написанию стихотворения послужил найденный при раскопках в кургане старинный крест. вернуться Железный лик Еврея — икона с изображением Христа. вернуться Чингисхань — от имени монгольского хана Чингисхана (ок. 1155–1227). вернуться Заратустрь — от имени Заратустры, мифического пророка. вернуться Роопсь — от имени бельгийского художника Ф. Роопса (Ропса; 1833–1898). вернуться Газдрубал — имя нескольких карфагенских полководцев. |
