<Апрель 1903> Душа мира Вечной тучкой несется, улыбкой беспечной, улыбкой зыбкой смеется. Грядой серебристой летит над водою — — лучисто — волнистой грядою. Чистая, словно мир, вся лучистая — золотая заря, мировая душа. За тобой бежишь, весь горя, как на пир, как на пир спеша. Травой шелестишь: «Я здесь, где цветы… Мир вам…» И бежишь, как на пир, но ты — Там… Пронесясь ветерком, ты зелень чуть тронешь, ты пахнёшь холодком и, смеясь, вмиг в лазури утонешь, улетишь на крыльях стрекозовых. С гвоздик малиновых, с бледно-розовых кашек — ты рубиновых гонишь букашек. 1902 Из цикла «Образы» Маг[114] Я в свисте временных потоков, мой черный плащ мятежно рвущих. Зову людей, ищу пророков, о тайне неба вопиющих. Иду вперед я быстрым шагом. И вот — утес, и вы стоите в венце из звезд упорным магом, с улыбкой вещею глядите. У ног веков не стройный рокот, катясь, бунтует в вечном сне. И голос ваш — орлиный клекот — растет в холодной вышине. В венце огня над царством скуки, над временем вознесены — застывший маг, сложивший руки, пророк безвременной весны. 1903 Утро 1 Грядой пурпурной проходят облачка всё той же сменой. В них дышит пламень. Отхлынет прочь волна, разбившись бурной шипучей пеной о камень. Из чащи вышедший погреться, фавн лесной, смешной и бородатый, копытом бьет на валуне. Поет в волынку гимн весне, наморщив лоб рогатый. У ног его вздохнет волна и моется. Он вдаль бросает взгляды. То плечи, то рука играющей наяды меж волн блеснет и скроется… 2 В небе туча горит янтарем. Мглой курится. На туманном утесе забила крылом белоснежная птица. Водяная поет. Волоса распускает. Скоро солнце взойдет, и она, будто сказка, растает. И невольно грустит. И в алмазах ресницы. Кто-то, милый, кричит. Это голос восторженной птицы. Над морскими сапфирами рыбьим хвостом старец старый трясет, грозовой и сердитый. Скоро весь он рассеется призрачным сном, желто-розовой ценой покрытый. Солнце тучу перстом огнезарным пронзило. И опять серебристым крылом эта птица забила. 1902
Москва Из цикла «Багряница в терниях» Осень 1 Огромное стекло в оправе изумрудной разбито вдребезги под силой ветра чудной — огромное стекло в оправе изумрудной. Печальный друг, довольно слез — молчи! Как в ужасе застывшая зарница, луны осенней багряница. Фатою траурной грачи несутся — затенили наши лица. Протяжно дальний визг окрестность опояшет. Полынь метлой испуганно нам машет. И красный лунный диск в разбитом зеркале, чертя рубины, пляшет. 2 В небесное стекло с размаху свой пустил железный молот… И молот грянул тяжело. Казалось мне — небесный свод расколот. И я стоял, как вольный сокол. Беспечно хохотал среди осыпавшихся стекол. И что-то страшное мне вдруг открылось. И понял я — замкнулся круг, и сердце билось, билось, билось. Раздался вздох ветров среди могил: «Ведь ты, убийца, себя убил, — убийца!» Себя убил. За мной пришли. И я стоял, побитый бурей сокол — молчал среди осыпавшихся стекол. вернуться Маг. — А. Белый писал Э. К. Метнеру в июле 1903 г.: «Вы все еще вспоминаете мне, что я назвал «магом» Валерия Брюсова, но ведь «магизм» я понимаю в широком смысле… Брюсов среди магов выдающийся, умный, знающий маг, к которому термин «пророк безвременной весны» подходит, ибо надвременность очень характерна в Брюсове… В своем стихотворении я и постарался дать изображение идей и прототипа Брюсова» (А. Белый Стихотворения и поэмы. М. — Л., «Советский писатель», 1966, с. 582–583). |
