– Не могу поверить, что ты вынуждаешь меня к этому, – Элиана была зла на всех: Закарию, себя, учителя, на неизвестных ей старейшин, отдавших этот глупый приказ.

– Не я, а звезды, – Натан бен-Исаак указал на свитки, лежащие на столе. – Я давал тебе обещание, что составлю гороскоп и укажу тебе путь к рождению младенца. Звезды дали мне ответ, и тебе он не понравится. Но поверь, это единственный путь. Иначе бы я сам отправился к Закарии. Мне ли не знать, что ненависть ослепляет тебя и лишает разума. Но в этот раз ты сама должна решить свою судьбу. Не ради ордена, но ради наследника.

Элиана села прямо на пол. Она смотрела перед собой, снова и снова мысленно повторяя то, что только что услышала, и ее губы шевелились, бесшумно произнося слова.

– Что это? – спросила она тусклым голосом, поднимая на учителя полные боли и ярости глаза. – Шутка? Ты смеешься надо мной? Или твои звезды?!

– Ни то, ни другое, – с сожалением произнес Натан бен-Исаак. – Однажды я пообещал, что ты познаешь силу веры. Хочешь ли ты пройти этот путь до конца, зависит только от тебя. Я могу лишь указать направление. И я говорю тебе: Закария ибн-Дауд станет отцом твоему ребенку. Он или никто более.

Мимо города Ямния, что принадлежало сеньории Рамлы,[22] двигался богатый караван со щедрой охраной. Эти места со времен первого крестового похода принадлежали крестоносцам, и было удивительно, что мусульмане, ведущие караван, подошли так близко к этим землям. Только знатный человек мог позволить себе такую повозку, столько верблюдов и бесстрашных воинов. Конечно, это не могло остаться незамеченным. Как бесшумно скользит тень орла, взлетевшего высоко к самому солнцу, чтобы упасть приговором судьбы на беспечную жертву, так незаметно путников сопровождали прячущиеся в тенях охотники. Они выжидали удобный момент, чтобы солнце не выдало их приближения. Когда день склонился к своему завершению, и сумерки невесомыми шелками опустились на хребты холмов, всадник на черном скакуне поднялся на вершину самого высокого из гребней. Он поднял лук, натянул тетиву, приложил стрелу и поверх наконечника посмотрел на повозку, с которой сняли небольшой шатер, в котором, вероятно, находилась некая знатная персона. Он слышал о том, что несколько жен Салах ад-Дина, крадущегося к Иерусалиму, точно шакал к сонному буйволу, следовали за армией обходными путями, чтобы сохранить свое передвижение в тайне. Что неудивительно: владыка столько лет проводил в походах, что им следовало бы демонстрировать ему и свои животы, и новорожденных, чтобы не возникало сомнений, а также зачинать новых наследников, пока султан испытывает страсть к чему-то, кроме войны.

Капелька пота скользнула от виска по острой скуле, через уродливый шрам, и упала на оперенье стрелы за миг до того, как та отправилась в полет. Он все еще держал пальцы согнутыми, а лук поднятым, когда наконечник пронзил грудь одного из воинов. На крик раненного обернулись все, кто был рядом, они выхватили оружие. Напавшие со всех сторон ассасины застали их врасплох. Победа – вопрос нескольких минут. Главное, захватить живого заложника, за которого можно получить солидный выкуп от мусульман или от христиан. Смотря кто предложит большую сумму.

Он развернул лошадь, чтобы спуститься и проконтролировать своих людей, но тут его внимание привлекло развернувшееся у подножья холма сражение. Неожиданно растерянные охранники оказали яростное сопротивление его бойцам. Удивительно, но сейчас их силы уравнялись, и среди мертвых и раненых все больше оказывалось людей в серых одеждах ассасинов. Он снова вскинул лук, собираясь опустошить весь колчан, но подавить дерзкое сопротивление, и неважно, сколько своих умрет от его руки. Это давно не имело значение, когда стояла иная задача.

Лошадь оказалась более чуткой, чем всадник. Она встревоженно фыркнула, дернула головой, а в следующий миг его плечо пронзила боль. Стальное жало деревянной пчелы вонзилось до самой кости. Он чуть не вылетел из седла, но удержался, сжав круп лошади ногами. Багры едва не раскрошили его ключицу, крюки впились в плоть, пронзив плетение кольчуги, и он соскользнул спиной на землю. Сильно ударился о камни, и тотчас оказался придавлен ногами и уткнувшимися в грудь копьями. Сперва он подумал, что вокруг стоят его собственные люди: серая неприметная одежда, защищающая от ветра и солнца, напоминала ту, в которой был он сам. Но нет, эти лица ему незнакомы. Зато хорошо знакома женщина, которую пропустили вперед. Она присела сбоку от него и дернула на себя застрявший в плече лучника арбалетный болт.

Он закричал, зарычал, пытаясь вырваться, от боли помутнело перед глазами, но его надежно держали, не давая даже пошевелить пальцами.

– Клянусь, что так же не рада тебя видеть, как и ты – меня, – произнесла Элиана, только со второй попытки вырывая болт из его плоти.

– Будь ты проклята, шлюха, – прошипел он.

– Да, да, – устало проговорила та, поднимаясь. – Закария, видишь ли, я и так проклята, раз ты все еще жив.

– Что делать с его раной? – спросил один из ее сопровождающих. – Он может потерять много крови.

– Ничего не делай, – ответила она, окинув пленника оценивающим взглядом. – Возможно, Аллах заберет его в райские сады и избавит меня от весьма неприятной обязанности.

Это время скромно описано биографами Салах ад-Дина, зато его смаковали христианские летописцы, не жалея красивых слов.

25 ноября 1177 года огромная армия Салах ад-Дина потерпела крах. Ее разбило малочисленное войско юного Иерусалимского короля Балдуина IV, которому на тот момент исполнилось шестнадцать лет. Правитель, названный Прокаженным ввиду своей хвори, показал себя отважным и готовым к самопожертвованию. Узнав о приближении непобедимого Саладина, он вместе с небольшим войском (в преуменьшении которого сражаются летописцы) выступил на Аскалон – один из важнейших для торговых путей город, желая защитить его от захвата. Но часть верных Салах ад-Дину людей осадили город, буквально пленив в нем молодого короля. Тем временем, египетский правитель продвигался дальше, захватывая сеньорию Рамлу, направляясь к Иерусалиму.

Что же затмило в тот момент разум Салах ад-Дина? Что вынудило его опьянеть от побед и позволить войскам рассредоточиться? Он недооценил Балдуина как противника, не вспомнил себя в том же юном возрасте, свершающим подвиги под командованием своего родного дяди.

Таковы были слова Салах ад-Дина в то роковое время, записанные его биографами: «Мы были готовы к сражению, и враг наступал. Но наши войска вдруг изменили позиции флангов, заботясь о защите тыла с помощью холмов. Во время этих изменений мы были уязвимы, чем и воспользовался враг. Франки атаковали и разгромили наши войска. Такова воля Аллаха». Красивые слова часто приписывают лидерам во время их побед и поражений, но кто слышал, как рычит раненный волк? Как скрежещут от злости его зубы! Как песок и глина вскипают под его когтями!

Никто не увековечил скорбь Салах ад-Дина из-за позорного поражения и его бегство с остатками армии в Египет.

Пленник с тех пор, как его связали, а приспешников убили, не ел и не пил добровольно. Воду и молоко вливали в него через силу, держали недвижимым, чтобы не смог навредить себе, не причиняли боли и не насмехались над ним. С ним вели себя, как с диким зверем ценной породы. Каждый вечер Элиана слышала, как Закария мычит проклятья на их головы, пока Хасим или кто другой заливают ему в глотку воду. Она старалась держаться на расстоянии, на другом краю лагеря, чтобы не видеть его и не попадаться ему на глаза. Слова старика учителя не выходили из ее памяти. Этот дикарь станет отцом ее ребенку? Какая подлая шутка звезд! Неужели им так отвратительна маленькая бедная еврейка, что они столь щедры на беды, которыми одаривают ее?