Я смотрю на него через плечо.

– Мне жаль. Но это правда. Сирены, кажется, не настолько хорошо справляются с этим, как никсы. Может быть, это разница между мужчинами и женщинами. Может быть, это разница между нашими проклятиями. Просто очень трудно найти сирену, которая живет достаточно долго, чтобы передать легенду своей дочери. С другой стороны, никсы передают ее из поколения в поколение. Мы растем, зная, что нас ожидает. Что мы должны сделать, прежде чем достигнем восемнадцатилетия.

– Когда твой восемнадцатый день рождения?

– Через двадцать семь дней.

Я разворачиваюсь и смотрю на него, моя челюсть отвисает.

– Через месяц? Менее чем через месяц?

Он моргает и снова смотрит на свои грязные ладони.

– Да. Поэтому я так отчаянно искал тебя. Потому что без тебя... Мне нет жизни.

Когда наши глаза встречаются, я замолкаю. Надежда. Вот все, что я вижу там. Он на самом деле хочет быть со мной, хочет, чтобы я поняла, что он прав. Хочет, чтобы я спасла его от того, что ему предначертано.

Я всегда была тем, кто причиняет боль. Я никогда не была тем, кто спасает другого от этого.

– Если я соглашусь... что будет дальше?

Когда он встает, я чувствую досаду, глядя на грязь, покрывающую его сзади. Он подается вперед, так что его обувь достигает кромки воды. Он настолько выше меня, что мы стоим плечом к бицепсу вместо плечом к плечу.

– Мы проведем некоторое время вместе. Я не могу пообещать тебе, что это сработает. Но если мы влюбимся... – Мы стоим несколько секунд в тишине, глядя друг на друга, множество мыслей повисает между нами. Он прочищает горло. – Если мы влюбимся, проклятие будет снято.

Каким-то образом его взгляд заставляет все внутри меня расслабиться. Я, наконец, вижу его таким, каков он есть: прόклятый, как и я. Обреченный. С ним происходит одно и то же. Он надеется, что, так или иначе, у нас все в порядке. Каким-то образом мы можем быть такими, как и все остальные.

Но он так же, как и я, боится, что ничего не получится.

– Так что... мы просто общаемся?

Он снова пожимает плечами, теми прекрасно очерченными размера-как-у-греческого-бога плечами.

– Думаю... думаю, мы должны узнать друг друга. Посмотрим, получится ли из этого что-то.

Я сглатываю и делаю большой шаг в воду. Странно, но это не приносит своего обычного успокаивающего воздействия. Моя физическая потребность в ней утихает, но нервы не успокаиваются.

– Хорошо, – говорю я, при этом чувствуя, как будто теряю что-то любимое и обретаю что-то новое. Вместо Коула – Эрика... и жизнь, полную возможностей. – Давай попробуем.

– Правда?

– Да. Как я могу жить дальше, не узнав, каково это? Завтра я скажу Коулу, что все кончено. Мы можем... Мы можем попробовать. Посмотрим, что из этого выйдет. Посмотрим, сможет ли из этого что-то получиться.

Он широко улыбается мне. После сегодняшнего мрака его улыбка опаляет меня, словно солнце, согревая изнутри. Я хочу погреться в ее лучах, наслаждаться ею вечно. Возможно, с Эриком

... возможно, я смогла бы.

Не буду вынуждена плавать снова? Мы могли бы делать что угодно. Быть кем угодно. Я смогу избавиться от всей этой драмы и по-настоящему сосредоточиться на колледже. Учебе. На том, чтобы кем-то стать.

Как я могу не хотеть этого сделать? Как я могу не попробовать? Я должна.

И все же, принимая объятья Эрика, все, что я чувствую, – это свое предательство.

Потому что я все еще хочу Коула.

На следующее утро я устало иду по школьному холлу. Знаю, в конце концов, я бы потеряла Коула, но я страшусь того, что должно произойти. За 250 лет ни у одной из сирен в моей семье никогда не было парня, который бы остался с ней, узнав правду. И не то чтобы я была настолько наивной, полагая, что Коул станет первым.

Кроме того, речь идет не только о Коуле. А обо всех в радиусе тридцати километров. Речь идет о проклятии и о том, чтобы никогда не убить кого-либо снова. И еще о том, чтобы жить, по-настоящему, нормальной жизнью подростка. То, о чем я так давно мечтала.

Вот в чем дело. Я обмениваю одного человека на все, что когда-либо хотела. И все же, я не знаю, как сказать это человеку, который смотрит на меня самым восхищенным взглядом, что я когда-либо видела. С каждой секундой, что он смотрит на меня, я ненавижу себя все больше.

– Коул... – мой голос понижается до жалкого шепота.

Улыбка умирает на его лице, и он смотрит на меня с таким видом, словно знает, то, что последует дальше, не сулит ничего хорошего. Он тянется к моей руке, и все, что я могу сделать, – отдернуть ее.

– Я просто думаю...

Слова застревают в моем горле. Как я могу просто бросить его, когда он первый парень за два года, который мне не безразличен? Первый парень, который может заставить забыть меня о Стивене? Я с трудом нахожу слова.

– Ты не тот, кто мне нужен. Думаю, нам следует встречаться с другими. – Я сглатываю камень в горле. – Думаю, что хочу... кого-то... кем больше увлечена...

Я не могу даже думать о подходящем оправдании. Такого просто нет, чтобы объяснить то, что я делаю.

Коул заботится обо мне, как никто и никогда. Он верит в меня, когда никто больше не делает этого.

Но он никогда не будет моим. И это единственное, что имеет значение.

– Так вот на что это похоже, – говорит Коул, глядя на меня, в выражении его лица смесь боли и страха.

– Что?

– Быть тем, с кем разрывают отношения.

Мои губы поджаты, и я не знаю, что сказать.

Он снова тянется к моей руке. На этот раз я позволяю ему удерживать ее на протяжении одного долгого счастливого мгновения. Затем вырываюсь.

– Не делай этого, Лекси.

– Мне очень жаль, – говорю я. Это единственная искренняя вещь, которую я сказала. – Но мы оба знали, что ничего бы не вышло.

– Это не так! Ты напугана, и бежишь. Ты знаешь, вот это настоящая причина.

В его голосе слышна паника. Он понимает, что уже потерял меня.

– Прости меня, Коул. Все это было ошибкой, – говорю я.

– Как ты можешь так говорить? – спрашивает он, его голос теперь грубый и гневный.

Я притворяюсь рассерженной в ответ.

– Слушай, лишь потому, что ты привык получать то, что хочешь, не означает, что я собираюсь изменить свое решение. Так что можешь заканчивать с этим.

Слова, больше свойственные Снежной-Королеве-Лекси, выходят прежде, чем я могу их остановить. Думаю, я до сих пор хороша в маскировке страдания под видом гнева.

Когда он смотрит на меня, в его глазах светится боль. Просто я задела его там, где больнее всего, намекая, что он все тот же самый парень, что и был два года назад. Если я и хотела удостовериться, что он никогда больше не будет со мной, то я проделала все успешно. Я ухожу от него, не проронив больше ни слова, моя решимость слабеет с каждым шагом, ненавижу себя все больше и больше. Но я сделала то, что должна была. По крайней мере, это то, что я продолжаю говорить себе.

Но это не меняет того факта, что мое сердце разбивается на миллион частей, оставляя после себя зияющую дыру.

Коула нет за столом Сиенны во время ланча. Его отсутствие ощущается сильнее, чем все остальное в комнате.

Эрик сидит на том самом месте, что он занимал на протяжении последней недели, за столом Сиенны. За моим столом. Он сильно жестикулирует руками, рассказывая какую-то историю. Все вокруг него ловят каждое его слово. Менее чем за месяц он завоевал их расположение. Думаю, не трудно быть популярным, когда выглядишь, как Эрик, больше похожий на модель, чем на подростка. Он самый горячий парень, который когда-либо сидел в этой столовой. В старшей школе это означает одно: популярность.

Странно, но я благодарна этому. Тому, что Эрик легко вписался в мое прежнее окружение. Это все упрощает. Я могу вписаться в свою прежнюю жизнь, и он впишется в нее вместе со мной.