– Ты согласна?

Я слабо улыбаюсь, киваю и разворачиваю свой стол обратно, считая секунды до того момента, когда ночью смогу погрузиться в озеро.

Вечером я сижу за обеденным столом напротив бабушки. Позади меня в камине потрескивает огонь, пригревая мне спину. Я беру крендель с тарелки, что стоит между нами, и разжевываю куски соли. Бабушка тянется, двигая четыре плитки, идущие перед И. «Лодки». Какая ирония.

Она смотрит на меня, выстраивая слово на доске для «Скраббла», и на секунду мне кажется, что она собирается что-то сказать. Но бабушка молчит.

– Чем сегодня занималась? – спрашиваю я.

Она закусывает губу, доставая из пакета новые буквы.

– Ничем особенным. Была на одном из своих занятий в центре. Как твои дела?

Я переставляю свои плитки, выбрав две согласные буквы и только одну гласную – У.

Когда разгораются дрова, в камине снова потрескивает огонь, и освещение в комнате приобретает оранжевый оттенок.

– Мы получили новое задание по английскому языку. Групповое. Нам нужно прочитать роман, а затем обсудить его перед классом.

– Правда? – она изгибает бровь.

Я составляю слово «суета» на доске и получаю ничтожное количество очков.

Моя бабушка не очень хороша в этой игре, но я поддамся ей, старательно пытаясь не выдать себя.

– Да. Учитель объединил меня с Сиенной и Коулом.

Она возится со своими плитками, переставляя их, подбирая слово на своем участке доски.

– Приятно работать в группе со своими друзьями.

Она поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. Я пытаюсь не реагировать, смотрю вниз в пакет и вытягиваю несколько букв на замену, надеясь, что моя уклончивость не выдаст меня.

В последнее время она становится подозрительной. Еще летом бабушка заметила, что все время я провожу одна, читая учебники и смотря документальные фильмы по Дискавери. Я сказала, что Сиенна уехала на лето во Францию со своей семьей. Эта отговорка работала до тех пор, пока она не столкнулась с мамой Сиенны в банке. Бабушка помнила, что я ей сказала, хотя мне бы хотелось, чтоб она забыла об этом. Мне пришлось выкручиваться, придумывая причину, почему они вернулись домой раньше. И до сих пор я не уверена, поверила ли она мне тогда.

– Конечно, замечательно. Задание должно быть легким.

– А как же остальные ваши занятия?

Я пожимаю плечами.

– Как обычно. Некоторые действительно интересные, а некоторые нет.

Она кивает, наконец, формируя слово «свинина».

– Вам как-нибудь нужно собраться на ночевку с фильмами, как раньше, когда вы были помладше. А если Сиенна откажется, пообещай ей попкорн с любимым вкусом, – бабушка оценивающе смотрит на меня, изучая мою реакцию. Она может быть забывчивой, но она не глупа.

Я подавляю в себе желание сглотнуть, поскольку знаю, что это не ускользнет от ее внимания.

– Конечно. Было бы здόрово.

– Прекрасно. Поговори об этом с Сиенной, а я позабочусь об остальном. Вам следует выбрать фильм.

– Ага. Конечно, – я еще раз киваю и складываю слово «дворик».

Моя бабушка торжествующе улыбается, выкладывая последнюю плитку и проговаривая «предназначенный».

– Я победила!

И думаю, не только в этом.

В последующие дни миссис Дженсен дает нам время, чтобы работать над проектом в классе. Лучше бы она этого не делала. Тогда я, возможно, смогла бы отправить Коулу некоторые идеи для дискуссии по электронной почте, а он бы сделал то же самое для Сиенны, и мы смогли бы избежать общения до самой презентации. Я до сих пор не могу поверить, что учитель английского вообще позволила нам выбрать «Манхэттенскую подготовку», но, думаю, миссис Дженсен была заинтригована идеей с дебатами.

Очень тяжело находиться рядом с Сиенной и не думать обо всем, что нас раньше объединяло. Не думать о том, как мы хохотали до упаду, расплескивая содовую по ее обеденному столу. Не думать о том, как ее мама первый раз отпустила нас одних в торговый центр, и мы чувствовали себя такими взрослыми, самостоятельно покупая одежду для школы без родительского надзора.

Неужели прошло целых два года, с тех пор, как мы все это делали?

Мы втроем сдвигаем столы, и Сиенна достает свой экземпляр «Манхэттенской подготовки» с загнутыми страницами.

Коул вытаскивает свою книгу и кладет ее на стол. Очевидно, что они купили свои экземпляры недавно, потому что у них уже обновленные обложки с героями телевизионного сериала, вместо оригинала.

– Надеюсь, никто не видел, как ты ее покупаешь, – говорю я.

Я стараюсь выглядеть надменно и неприступно. Интересно, получается ли? Но он смотрит на меня не как все остальные. Я чувствую себя совершенно голой, каждый раз, когда он рядом.

Коул не воспринимает мое оскорбление всерьез.

– Не-а. Я позаимствовал книгу у сестры, – улыбаясь, заявляет он.

Сиенна выкладывает две стопки карточек: одна – розовая, другая – желтая. Большинство из них исписано ее наклонным женственным почерком.

– Аргументы «за» мы будем писать на одном цвете, а «против» – на другом. Так будет нагляднее.

– Как хочешь, – говорю я. – Вы, ребята, будете дискутировать. А я буду ведущей.

Сиенна тасует карточки, как будто начинает турнир по покеру.

– Ни за что. Мы должны разделить работу поровну, и раз я... – она останавливается и указывает на себя пальцем с идеальным французским маникюром, – спланировала уже добрую половину, то ты, – она показывает на меня, – участвуешь в дискуссии. Вы с Коулом можете сами решить, кто будет «за» Манхэттенскую подготовку, а кто – «против».

Хочется уронить голову на стол. Такое чувство, что она наказывает меня. Эта дурацкая дискуссия даже не была моей идеей, а теперь мне придется стоять перед классом и высказываться.

Вместо этого я говорю:

– Кто умер и сделал тебя королевой?

Слишком поздно я понимаю, что не следовало так говорить, и лихорадочно пытаюсь сообразить, как все исправить.

Сиенна наклоняется вперед и пронзительно смотрит на меня, сжав губы в тонкую линию и сузив глаза. Отсюда мне видно ее каждую накрашенную ресницу.

– Ты.

Я смотрю на нее, это крошечное слово прокручивается снова и снова у меня в голове. Потому что это правда. Для всех этих людей я все равно, что мертва. Много лет назад я была практически королевой для своих одноклассников, но после смерти Стивена, Сиенна вместе с Никки взяли бразды правления в свои руки. Теперь они решают, какая одежда приемлема, какие вечеринки имеют значение.

Она отводит взгляд и начинает рассматривать свои ногти, давая понять тем самым, что ей надоедает наш разговор.

– Знаешь, как раньше правительство поступало с предателями?

Я просто смотрю на нее, не двигаясь, с опасением ожидая ее дальнейших слов.

Она переводит свое внимание на идеальный маникюр на другой руке.

– Их вешали. Топили и четвертовали. Или обезглавливали. – Она поднимает взгляд на меня, так сильно сужая глаза, что я с трудом могу рассмотреть ее большие синие глаза. – Но женщин сжигали на костре.

Голос Сиенны сочится ядом. Каким-то образом, свою боль от потери брата она перенаправила ​на достижение единственной цели – уничтожить меня. И не представляю, что она будет делать, когда достигнет желаемого.

– Позор предателям. Им лучше умереть.

Мое сердце колотится где-то в горле. Я чувствую на себе пронзительный взгляд Коула. В его глазах так много невысказанных слов, он едва сдерживает себя. Позволяя ей задирать меня.

Сиенна прочищает горло и возобновляет перетасовку исписанных карточек. Словно она нажала переключатель и вернула хладнокровную, собранную, абсолютно беспристрастную версию себя.

– Я передумала и помилую тебя, – говорит она, раскладывая передо мной несколько карточек. – В общем, ты будешь «за» Манхэттенскую подготовку и скажешь, что она задумывалась как сатира над элитой. Логичнее, когда парень думает, что это полнейшая бессмыслица.