– Какие?

– Жоссе признался?

– Нет.

– Он не говорил вам о кинжале?

– О каком кинжале?

– Мы с мадам Сиран осматривали комнату Жоссе, как вдруг я вижу, она что-то ищет и очень удивлена… Мне с трудом удалось выяснить у нее, в чем дело, потому что она, по-моему, симпатизировала хозяину, а о хозяйке была не очень высокого мнения. Но в конце концов мадам Сиран прошептала: «Немецкий кинжал!» Речь шла о немецком ноже, оружии десантных отрядов, который Жоссе мог хранить на память о войне…

Мегрэ это удивило.

– Разве Жоссе воевал в десантном отряде?

– Нет. Он вообще не воевал. Жоссе освобожден от воинской повинности по состоянию здоровья. Просто один служащий его фирмы, некий мсье Жюль, привез этот нож и подарил ему.

– Что он с ним делал?

– Ничего. Нож лежал на маленьком бюро в его комнате и, видимо, иногда служил для разрезания бумаги… Так вот, он исчез…

– И давно?

– Только сегодня. Мадам Сиран в этом не сомневается. Это она убирает комнаты хозяина, тогда как испанка ведает комнатой и вещами мадам Жоссе.

– Вы поискали как следует?

– Обшарил весь дом, сверху донизу, включая погреб и подвал.

Мегрэ чуть было не кинулся к себе в кабинет, чтобы спросить об этом у Жоссе, но сдержался. Прежде всего его ожидал судебный следователь, человек не очень-то покладистый. Кроме того, нужно было еще подумать.

Он дошел до застекленной двери, отделявшей помещение Сыскной полиции от Дворца правосудия, миновал несколько коридоров и, наконец, постучал в хорошо знакомую дверь.

– Садитесь, Мегрэ!

На столе лежали дневные газеты, пестревшие кричащими заголовками и фотографиями.

– Читали?

– Да.

– И он все же отрицает?

– Да.

– Но не может же он отрицать, что сцена на улице Коленкур происходила вчера, за несколько часов до убийства его жены?

– Он сам рассказал об этом.

– Он, конечно, утверждает, что это совпадение? Как всегда в таких случаях, Комелио вспылил, усы у него зашевелились.

– В восемь часов вечера отец застает его со своей двадцатилетней дочерью, которую Жоссе сделал своей любовницей. Они поспорили, и отец потребовал, чтобы Жоссе женился на ней.

Мегрэ устало вздохнул.

– Жоссе пообещал ему разойтись с женой.

– И жениться на его дочери?

– Да.

– Но для этого ему прежде всего пришлось бы отказаться от своего состояния и положения в обществе.

– Это не совсем так. Вот уже несколько лет, как Жоссе владеет третьей частью предприятия по производству медикаментов.

– Вы думаете, что его жена согласилась бы на развод?

– Я ничего не думаю, господин судебный следователь.

– Где он сейчас?

– У меня в кабинете. Мой инспектор печатает протокол допроса. Как только он закончит, Жоссе его прочтет и подпишет.

– А потом? Что вы собираетесь делать с Жоссе?

Комелио чувствовал, что комиссар чего-то не договаривает, и это выводило его из себя.

– Заранее могу сказать, что вы попросите оставить его на свободе, чтобы ваши инспектора могли установить за ним наблюдение в надежде, что так или иначе он себя выдаст.

– Нет, не собираюсь.

Это сбило судебного чиновника с толку.

– Вы считаете его виновным?

– Не знаю…

– Послушайте, Мегрэ… Ведь здесь все яснее ясного… Мне уже звонили по телефону несколько моих знакомых, которые хорошо знали Жоссе и его жену…

– Они настроены против него?

– Просто они всегда знали ему цену.

– Что они имеют в виду?

– Честолюбец, не слишком разборчивый в средствах, который воспользовался страстью Кристины… Но когда она начала стареть и увядать, он завел себе молодую любовницу и не колеблясь…

– Как только протокол будет отпечатан, я вам тут же его пришлю.

– А что это изменит?

– Я держу Жоссе у себя в кабинете. Вам решать.

– Никто, слышите, никто не поверит в его невиновность. Я, конечно, прочитаю ваш протокол перед тем, как подписать ордер на арест, но считайте, что с этой минуты я принял решение.

Комелио не нравилось, когда у комиссара бывало такое выражение лица. Когда Мегрэ уже выходил, он окликнул его:

– У вас есть какой-нибудь аргумент в пользу Жоссе?

Мегрэ предпочел промолчать. Никаких аргументов у него не было, если не считать уверений фармацевта, что он не убивал свою жену.

Быть может, и в самом деле все это было очень просто и очевидно?

Когда комиссар вошел к себе в кабинет, Жанвье жестом указал ему на Жоссе, заснувшего сидя на стуле.

– Можешь идти. Скажи Лапуэнту, что я у себя.

Мегрэ уселся на свое место и стал перебирать трубки, потом выбрал одну, и, пока он зажигал ее, Жоссе открыл глаза и молча посмотрел на комиссара.

– Вы хотите еще поспать?

– Нет. Простите меня. Вы уже давно вернулись?

– Несколько минут назад.

– Видели судебного следователя?

– Я пришел от него.

– Меня собираются арестовать?

– Думаю, что да.

– Это неизбежно?

– Знаете ли вы какого-нибудь хорошего адвоката?

– Среди наших друзей есть много адвокатов, но мне кажется, я предпочел бы обратиться к человеку совсем незнакомому.

– Скажите мне, Жоссе…

Тот вздрогнул, почувствовав, что сейчас услышит что-то неприятное.

– Что?

– Куда вы спрятали нож?

Жоссе несколько мгновений колебался.

– Виноват… Нужно было об этом рассказать…

– Вы пошли на мост Мирабо, чтобы бросить нож в Сену? Не так ли?

– А его нашли?

– Пока еще нет, но завтра утром этим займутся водолазы и, конечно, найдут.

Жоссе молчал.

– Вы убили Кристину?

– Нет.

– И все же вы не поленились дойти до моста Мирабо, чтобы бросить нож в Сену?

– Мне теперь никто не поверит. Даже вы.

Словами «даже вы» он выразил свое уважение к Мегрэ.

– Скажите мне правду.

– Это случилось, когда я вошел в комнату, чтобы поставить на место чемодан… Мне сразу бросился в глаза нож.

– На нем была кровь?

– Нет. Но в эту минуту я представил себе, что мне придется говорить в полиции. Я прекрасно понимал, что моя история покажется всем неправдоподобной… Хоть я и старался не смотреть на труп, то немногое, что я увидел, заставило меня подумать о ноже… И теперь, заметив лежащий на виду у меня на столе нож, я сразу подумал, что полиция может сопоставить…

– Ну, раз на нем не было крови!

– Если бы я убил и на ноже оставалась кровь, разве я не постарался бы ее вытереть? Я раздумывал об этом не больше, чем когда складывал вещи и решился ехать на аэродром… Нож в нескольких шагах от трупа показался мне страшной уликой, и я его унес. Наверное, о нем вспомнила Карлотта? Она меня ненавидела.

– Нет, мадам Сиран.

– Это меня немного удивляет… Впрочем, в моем положении следует всего ожидать… Теперь я ни на кого не могу рассчитывать…

В кабинет вошел Лапуэнт и положил на стол комиссару отпечатанный на машинке протокол. Мегрэ протянул первый экземпляр Жоссе, а сам стал просматривать копию.

– Договоришься на завтрашнее утро с водолазом… Пусть начнет работу на рассвете, в районе моста Мирабо…

Через час фотографы могли, наконец, запечатлеть Адриена Жоссе, выходившего из кабинета комиссара. Он был в наручниках. На этом настоял Комелио. Судебный следователь предвидел, какой эффект это произведет на репортеров и фотографов.

Кое-какие подробности этого дела глубже других запечатлелись в памяти Мегрэ, и несколько лет спустя он с такой же остротой, как если бы это было воспоминание детства, ощущал вкус и аромат ливня, под который он попал на улице Коленкур.

Наступал вечер, и когда в половине седьмого начался дождь, ярко-красное солнце, уже садившееся за крыши домов, не спряталось за облака, небо по-прежнему пылало, словно охваченное пожаром, окна пламенели, и только одно жемчужно-серое облако со светящимися краями, слегка лишь потемнее в середине, с легкостью воздушного шара проносилось над кварталом.