Да, были в этом деле неясные моменты, о которых комиссар подумал только сейчас. Став невольным свидетелем телефонного разговора Пуана с президентом, Мегрэ начал думать о Мальтере, по совместительству министре внутренних дел, а значит, и главе Совета национальной службы безопасности. Если предположить, что Мальтер каким-то образом разузнал о появлении Пикемаля на бульваре Сен-Жермен и установил слежку за Огюстом Пуаном… Или даже непосредственно после беседы с ним…

Здесь можно было дать волю фантазии. Злополучный документ мог понадобиться Мальтеру как для того, чтобы его уничтожить, так и для того, чтобы сохранить в качестве козыря, и какого козыря! Термин, придуманный журналистами, точно отражал ситуацию: отчет Калама был настоящей бомбой, дававшей тому, кто владел ею, практически неограниченную власть.

– Да, мой президент… Повторяю, никакой полиции…

Президент, судя по всему, засыпал министра вопросами, окончательно выбивая у несчастного почву из-под ног. Пуан взглядом призывал комиссара на помощь, но что тут можно было поделать? В конце концов он сдался.

– Человек, который находится сейчас в моем кабинете, прибыл не в качестве официального…

А ведь министр был сильным человеком и физически, и морально. Мегрэ тоже считал себя сильным и тоже вот так сломался, оказавшись когда-то втянутым в политический конфликт. Кстати, куда менее значительный. Комиссар прекрасно знал, ибо запомнил это на всю жизнь, что больше всего сбивало его с толку и даже приводило в ужас ощущение, будто он имеет дело с некоей могущественной силой, у которой нет ни лица, ни имени и которую нет никакой возможности не только побороть, но даже обозначить. И что Силу эту – именно так, с большой буквы – люди называют Правом.

Пуан тем временем уступил:

– Это комиссар Мегрэ. Я попросил его прийти в качестве частного лица. Уверяю вас…

Его снова перебили. Трубка вибрировала.

– Нет, пока никаких следов… Нет, жена тоже не знает… И секретарша не в курсе… Уверяю вас, господин президент…

Министр, чувствуя себя окончательно униженным, даже забыл о принятом у вышестоящих чинов обращении «мой президент».

– Да… Ровно в девять… Уверяю вас… Вы хотели бы с ним поговорить? Минутку…

Пуан пристыженно посмотрел на Мегрэ:

– Президент желает…

Комиссар взял трубку.

– Слушаю вас, господин президент.

– Насколько я понимаю, мой коллега поставил вас в известность о произошедшем инциденте?

– Да, господин президент.

– Думаю, мне нет необходимости повторять, что дело должно сохраняться в строжайшей секретности. Иными словами, начинать обычное расследование нельзя. Совет национальной службы безопасности также останется в стороне.

– Я понял, господин президент.

– Разумеется, если в частном порядке, не прибегая к каким-либо официальным каналам, вы сумеете, не вызывая подозрений, хоть что-то разузнать об отчете Калама, вы мне немедленно…

Тут он спохватился.

– …вы сообщите моему коллеге Пуану.

– Да, господин президент.

– У меня все.

Мегрэ хотел протянуть трубку министру, но услышал короткие гудки.

– Прошу прощения, Мегрэ. Он просто вынудил меня раскрыть ваше имя. Говорят, прежде чем заняться политикой, он был известным адвокатом по уголовным делам, и я этому охотно верю. Мне очень неловко, что втянул вас в такое…

– Вы встречаетесь с ним завтра утром?

– В девять. Он не хочет, чтобы другие члены кабинета были в курсе. Больше всего его беспокоит, что Пикемаль заговорит, если уже не заговорил. Будучи единственным человеком, не считая нас троих, который знает, что документ был найден.

– Я попытаюсь разузнать, что он за человек.

– Инкогнито, да?

– Я честно вам признаюсь, что мне в любом случае придется переговорить со своим шефом. Мне не обязательно вдаваться в подробности, а значит, и об отчете Калама я постараюсь не упоминать. Но ему придется узнать, что я буду работать на вас. Если бы я мог справиться в одиночку, то занялся бы этим делом в частном порядке. Но, боюсь, мне понадобится помощь моих сотрудников…

– Они будут знать?

– Обещаю, о докладе они ничего не узнают.

– Я готов был немедленно подать в отставку, но он опередил меня. Сказал, что не имеет возможности лишить меня портфеля, потому что это значило бы если не признать правду, то по крайней мере навести на подозрения любого, кто хоть немного интересуется политикой. С этого момента я – паршивая овца в стаде, и мои коллеги…

– А вы совершенно уверены, что тот отчет, который вы держали в руках, действительно был отчетом Калама?

Пуан удивленно поднял голову:

– Вы думаете, это была фальшивка?

– Я ничего не думаю. Просто перебираю все возможные гипотезы. Предоставив в ваше распоряжение отчет Калама, настоящий или фальшивый, а затем выкрав его у вас, злоумышленник автоматически бросает тень на вас и на все действующее правительство, которое, разумеется, обвинят в том, что оно уничтожило документ.

– В таком случае это завтра же будет во всех газетах.

– Не обязательно. По крайней мере, не сразу. Я бы хотел узнать подробнее, при каких обстоятельствах был обнаружен отчет.

– И вы думаете проделать это таким образом, чтобы никто не догадался, о чем речь?

– Я попробую. Полагаю, господин министр, вы рассказали мне все, что хотели? В данных обстоятельствах я позволю себе настаивать на том, что крайне важно хранить…

– Я понимаю. Маленькая деталь, о которой я еще не упомянул. Я уже говорил об Артуре Нику. Познакомился я с ним на каком-то званом ужине, когда был обычным депутатом. Мне тогда и в голову не могло прийти, что когда-нибудь я окажусь во главе министерства общественных работ. Я знал, что он является одним из учредителей фирмы «Нику и Совгрен», больших дельцов с площади Республики. Впрочем, Артур Нику держался не как хваткий предприниматель. Скорее как светский лев. Против всяких ожиданий, он был вовсе не из породы нуворишей и даже не из банковских воротил. Образованный человек. Умеет пожить в свое удовольствие. В Париже он завсегдатай лучших ресторанов, неизменно появляется там в окружении хорошеньких женщин, в основном актрис и кинозвезд. Думаю, не будет преувеличением сказать, что любой человек, имеющий какое-то отношение к миру науки, искусства или политики, хоть раз да был приглашен на один из знаменитых воскресных приемов в Самуа. Я неоднократно встречал там своих коллег по кабинету, главных редакторов известных изданий, ученых, большинство из которых, могу поклясться, люди честные и неподкупные. А Нику в своем загородном поместье производит впечатление хозяина, для которого нет ничего важнее, чем предложить своим гостям самые редкие и дорогие яства и напитки в самой что ни на есть изысканной обстановке.

Жена никогда его не любила. Мы были у него раз шесть, не меньше, но никогда в качестве друзей семьи, исключительно как одни из многочисленных приглашенных. Бывали воскресенья, когда у него собиралось до тридцати человек. Сначала обед за множеством отдельно стоящих круглых столиков, затем вся компания собирается в библиотеке или у бассейна.

А вот, собственно, то, что я не успел вам рассказать. Года два назад, если не ошибаюсь… Да, два года назад моя дочь получила в подарок на Рождество миниатюрную золотую авторучку, изящнейшую вещицу, со своими инициалами. Подарок был сопровожден поздравительной открыткой, подписанной Артуром Нику. Я чуть было не отправил подарок обратно. Уж не помню, с кем именно из своих коллег я поделился своим раздражением, зато помню, что тот рассмеялся и посоветовал не придавать этому значения. Мол, есть у Артура Нику такая привычка – в конце каждого года отправлять такого рода подарки всем женам или дочерям его гостей. В этом году то были авторучки, и он наверняка заказал их несколько десятков. В прошлом году он рассылал пудреницы. Тоже золотые, у него особенное пристрастие к золоту. Одним словом, дочь оставила ручку себе. Кажется, она до сих пор ею пользуется. Но когда завтра в прессе разразится скандал и кто-нибудь обязательно опубликует, что дочь Огюста Пуана получила в подарок и приняла…