Сколько времени Дюше сидел так, прежде чем принять решение? Ему пришлось подняться в спальню, на второй этаж, чтобы взять револьвер в ночном столике, ящик которого он оставил открытым.
Он снова сошел вниз, опять сел в кресло и выстрелил себе в голову.
Утром в газетах было объявлено жирным шрифтом:
«По делу Жоссе обнаружена еще одна жертва».
У читателей создалось такое представление, как будто Жоссе убил отца Аннет собственными руками.
Говорили о том, что начальник отдела был вдовцом, что он вел достойную и одинокую жизнь, о том, как он любил свою единственную дочь, и какой это был для него удар, когда он, придя в квартиру на улице Коленкур, узнал о связи Аннет с ее патроном.
Это означало, что Жоссе почти наверняка будет осужден. Сам Комелио, который должен был бы смотреть на факты с чисто профессиональной точки зрения, был очень возбужден, когда позвонил по телефону Мегрэ.
– Вы читали?
Это было утром в четверг. Комиссар, который только что пришел к себе в кабинет, уже успел прочесть газеты, пока ехал в автобусе.
– Надеюсь, Жоссе выбрал адвоката, потому что я хочу вызвать его к себе сегодня утром и быстро повести дело. Публика возмутится, если мы станем тянуть…
Мегрэ, следовательно, больше нечего было говорить.
Судебный следователь решил взять дело в свои руки, и теоретически комиссар мог отныне действовать только по его указаниям.
Может быть, он теперь и не увидит Жоссе до самого суда. А из его показаний на допросах он узнает только то, что следователь захочет ему сообщить.
В этот день он не поехал ни в Ниор, ни в Фонтенэ, потому что Комелио непременно узнал бы об этом и строго призвал бы его к порядку.
По правилам ему запрещалось даже самое невинное вмешательство в следствие за пределами Парижа.
Даже то, что он позвонил доктору Лиорану, который жил на улице Рабле в Фонтенэ-ле-Конт и которого он когда-то встречал в этом городе, было нарушением правил.
– Говорит Мегрэ. Вы меня помните, доктор? Ему ответили холодно, осторожно, и он сразу сильно встревожился.
– Я позволю себе, как частное лицо, попросить у вас одну справку.
– Слушаю вас.
– Мне хотелось бы знать, не был ли Мартен Дюше одним из ваших пациентов?
Молчание.
– Я думаю, вы не нарушите профессиональной тайны, если…
– Случалось, что он заходил ко мне.
– Он был серьезно болен?
– К сожалению, я не могу вам ответить.
– Минутку, доктор… Не сердитесь на меня за то, что я настаиваю… Дело, может быть, идет о жизни человека… Я узнал, что Дюше случалось внезапно останавливаться на улице или еще где-нибудь, как если бы он страдал грудной жабой.
– Вам говорил об этом какой-нибудь врач? Если да, то ему не следовало бы…
– Это был не врач.
– В таком случае это только праздные разговоры.
– Вы не можете мне сказать, была ли в опасности его жизнь?
– Мне совершенно нечего сказать. Я сожалею, комиссар, но меня ждут человек десять пациентов…
Потом Мегрэ говорил с ним еще раз, и так же безуспешно, иногда ездил в Ниор и в Фонтенэ, в промежутке от прибытия до ухода поезда, тайком от Комелио и даже от Уголовной полиции.
Глава 6
Старик, страдающий бессонницей
Редко весна бывала такой сияющей; газеты наперебой сообщали о рекордах жары и засухи. И никогда еще Мегрэ не приходил на набережную Орфевр таким мрачным и раздражительным. Те из его коллег, которые не были и в курсе дела, с беспокойством спрашивали о здоровье его жены.
Комелио взял на себя инициативу ведения дела. Следуя букве закона, он как бы похитил Жоссе, и у комиссара даже не было возможности поговорить с фабрикантом медикаментов.
Каждый день или почти ежедневно Жоссе водили из тюрьмы Сантэ в кабинет судебного следователя где его ждал адвокат, мэтр Ленэн.
Это был неудачный выбор, и если бы Мегрэ имел возможность, он отсоветовал бы Жоссе приглашать его. Ленэн был одной из звезд адвокатуры, специалист по громким уголовным процессам, и если он брал на себя нашумевшее дело, его имя занимало в газетах больше места, чем имя какой-нибудь звезды экрана.
Репортеры ждали его почти ежедневных заявлений, его метких словечек, порой довольно жестоких, и потому что он два или три раза добился оправданий, которые считались невероятными, его называли адвокатом безнадежных дел.
После этих допросов Мегрэ получал от Комелио неожиданные приказания, чаще всего без объяснений: разыскать свидетелей, проверить что-нибудь – работа тем более скучная, что она, по-видимому, была лишь отдаленно связана с преступлением на улице Лопер.
Судебный следователь поступал так не из личной неприязни к Мегрэ, и если Комелио никогда не доверял комиссару и его методам, это происходило из-за того, что их точки зрения были в корне противоположны.
Не сводилось ли это, в сущности, к их принадлежности к разным социальным слоям? Хотя окружающий мир беспрерывно изменялся, судебный следователь оставался человеком определенной среды. Его покойный дед был президентом Третьей Палаты в Париже, отец и теперь еще заседал в Государственном Совете, а дядя представлял Францию в Хельсинки.
Сам он готовился к службе в Финансовой инспекции и только после того, как провалился на экзамене, переключился на судебное ведомство.
Он был человеком своего круга, приверженцем своих привычек, своих жизненных правил и даже особенностей своей речи.
Казалось бы, что опыт, ежедневно приобретаемый им во Дворце правосудия, должен был повлиять на него, но этот опыт ничему его не научил, и взгляды его среды неизменно оказывали на него решающее влияние.
В его глазах Жоссе был подозрительной личностью, если не преступником от рождения. Разве не втерся он обманным путем, при помощи предосудительной связи, а потом неравного брака, в среду, к которой не принадлежал? Разве его связь с Аннет и обещание жениться на ней не подтверждали этого мнения?
Напротив, отец девушки, Мартен Дюше, который покончил самоубийством, только бы не жить опозоренным, в представлении сурового Комелио и в соответствии с традиционными взглядами был типичным честным служакой, скромным, незаметным, который никак не мог утешиться после смерти своей жены.
Правда, он позволил себе напиться в тот вечер на улице Коленкур, но Комелио отмахивался от этого факта, по его словам, не имеющего значения, тогда как в глазах комиссара это была очень важная деталь.
Мегрэ мог бы поклясться, что отец Аннет был болен, давно страдал неизлечимой болезнью.
А его достоинство, не основывалось ли оно главным образом на гордости?
Он вернулся в Фонтенэ обесчещенным, стыдясь в глубине души своего вчерашнего поведения, и вместо того, чтобы обрести мир и тишину, уже на перроне вокзала столкнулся с журналистом и фотографом.
Такие мысли не давали покоя Мегрэ, так же, как и поведение доктора Лиорана. Комиссар решил еще вернуться к этому вопросу, выяснить его, даже несмотря на то, что руки у него были связаны.
Его люди целыми днями бегали по Парижу, чтобы проверить различные факты, и Мегрэ составил себе таблицу времяпрепровождения Жоссе в течение той ночи, когда было совершено преступление, не зная еще, что эта таблица должна будет сыграть решающую роль.
В тот единственный раз, когда Мегрэ допрашивал его на набережной Орфевр, Жоссе заявил, что после того, как он около половины девятого ушел с улицы Коленкур, поехал куда глаза глядят и первую остановку сделал у бара близ площади Республики.
Этим баром оказалась «Добрая кружка» на бульваре Тампль, где кто-то из официантов даже помнил Жоссе. Один из клиентов ежедневно являлся туда ровно в девять часов; его еще не было, когда Жоссе ушел; это помогло установить, что Жоссе был на бульваре Тампль от восьми часов сорока пяти минут до девяти.
Это, следовательно, совпадало с его показаниями.
Установить время его пребывания в «Селекте» на Елисейских Полях было еще легче, потому что бармен Жан уже много лет знал фабриканта, производящего медикаменты.
