Лапуан сверился с записями.
– Также принадлежал к Международному теософическому обществу, штаб-квартира в Швейцарии. Вам это известно?
– Да.
– Забыл сказать, еще нашел две книжки по йоге, а рядом лежало практическое руководство по дзюдо.
Проще говоря, Пикемаль поочередно побывал приверженцем всех религий, а также всех социальных и философских теорий. Это был тот типаж, который часто встречается на митингах экстремистских партий. Они обычно несут плакаты, глядя прямо перед собой невидящими глазами.
– Всё?
– В том, что касается комнаты, – да. Но есть еще письма. Я спустился вниз и спросил у хозяина, часто ли Пикемаль получает письма. Тот ответил, что никогда не получает. Только проспекты и приглашения на те или иные собрания. Тогда я пошел в бар на углу. К сожалению, был как раз час аперитива, за стойкой толпился народ. Пришлось долго ждать и пропустить пару стаканчиков, прежде чем представилась возможность поговорить с барменом будто бы невзначай, чтобы он не догадался, что я из полиции. Я рассказал ему ту же историю, мол, только что приехал из провинции и хочу повидаться с Пикемалем. «Профессор?» – поинтересовался бармен. То есть в некоторых кругах Пикемаль представляется не смотрителем, а профессором Школы. «Если бы вы пришли часов в восемь, вы бы его застали. А сейчас у него, наверное, лекции. Уж не знаю, где он обедает…» – «А утром он приходил?» – «Да, пришел, устроился рядом с корзиной с круассанами, как обычно. Всегда съедает ровно три штуки. Хотя сегодня утром его тут дожидался посетитель, которого я в первый раз видел. Подошел, они поговорили. Обычно господин Пикемаль не очень-то разговорчив. У него голова, по-моему, слишком загружена серьезными вещами, чтобы тратить время на пустые разговоры. То есть он вам ответит, конечно, вежливо, но холодно, понимаете? «Доброе утро!.. Сколько с меня?.. Всего хорошего». Меня лично это не задевает. У меня тут немало клиентов, которые занимаются интеллектуальным трудом, я хорошо представляю себе, что это значит. Но что меня действительно удивило, так это то, что господин Пикемаль ушел вместе с незнакомцем, да еще, выйдя на улицу, повернул не налево, как обычно, а направо».
– Описание незнакомца удалось получить?
– Более или менее. Ничего конкретного. Мужчина лет сорока, выглядит как госслужащий или коммивояжер. Зашел и молча сел у стойки, когда еще не было восьми часов, заказал кофе с коньяком. Ни бороды, ни усов. Телосложения скорее мощного.
Мегрэ поймал себя на мысли, что такое описание как нельзя лучше подходит к дюжине инспекторов с улицы Сосэ.
– Больше ничего не удалось узнать?
– Удалось. После обеда я снова позвонил в Школу мостов и дорог, спросил, можно ли поговорить с Пикемалем. На этот раз я не стал представляться, но у меня ничего и не спросили. Только ответили, что он сегодня не появлялся. «Взял отгул?» – «Нет. Просто не пришел. Странно, что даже не предупредил о своем отсутствии. Такое с ним впервые». Тогда я вернулся в «Отель де Берри», поднялся к себе в комнату. Потом постучал к Пикемалю. Открыл дверь. Никого. И ничего не изменилось с момента моего утреннего визита.
Так как вы просили у меня как можно больше подробностей, я отправился в Школу. Разыграл из себя друга Пикемаля, который только что приехал из провинции. Удалось узнать, где он обедает. В ста метрах от Школы, на улице Сен-Пер, в ресторане, который держат нормандцы. Я пошел в ресторан. Пикемаль там сегодня не появлялся. Я видел на одном из столиков его салфетку в кольце с номерком и заранее подготовленную бутылку минеральной воды. Всё, шеф. Что, были ошибки?
Лапуан обеспокоенно задал последний вопрос, потому что лицо Мегрэ явно омрачилось, приняв озабоченное выражение. Неужели с этим делом будет так же, как и с тем, другим политическим делом, которым комиссар вынужден был заняться и в результате которого оказался изгнан в Люсон? В тот раз все случилось именно из‑за возникшего соперничества между улицей Сосэ и набережной Орфевр. Обе полиции получали противоречащие распоряжения и были вынуждены, вольно или невольно, защищать противоположные интересы вышестоящих.
В полночь президент узнал, что Пуан обратился к Мегрэ…
В восемь часов утра к Пикемалю, человеку, обнаружившему отчет Калама, подошел незнакомец. Подошел, пока ничего не подозревавший смотритель спокойно пил кофе с круассанами в привычном баре. И Пикемаль пошел за незнакомцем без единого слова или возражения…
– Ты отлично поработал, малыш.
– Что, без помарок?
– Ни единой помарки.
– А теперь?
– Не знаю. Пожалуй, тебе стоит оставаться в отеле на тот случай, если Пикемаль вернется.
– И тогда мне связаться с вами?
– Да. Звони сюда или на квартиру.
Один из двух человек, державших в руках отчет Калама, исчез… Оставался Пуан, который тоже успел ознакомиться с отчетом, но который все-таки был министром, а значит, заставить его исчезнуть было не так легко.
Подумав об этом, Мегрэ вновь ощутил неприятный привкус вчерашней самодельной водки, и ему страшно захотелось выпить пива где-нибудь там, где можно посидеть бок о бок с обычными людьми, занятыми своими обычными повседневными делами.
Глава 4
Лукас недоволен
Мегрэ как раз возвращался из закусочной «Дофин», куда заходил выпить пива, когда завидел Жанвье, быстрыми шагами направлявшегося в сторону здания судебной полиции.
Сейчас, после полудня, было почти жарко. Солнце припекало совсем по-весеннему, впервые в этом году Мегрэ оставил пальто в кабинете. Комиссару пришлось окликнуть Жанвье два или три раза, прежде чем тот заметил его.
– Выпить не хочешь?
Почему-то Мегрэ не хотелось сразу возвращаться к себе в кабинет. Наверное, на его решение повлияла прекрасная погода. Хотя и тревожная атмосфера, сгущавшаяся над ним со вчерашнего вечера, тоже сыграла свою роль.
У Жанвье было странное выражение лица. Как у человека, подумалось Мегрэ, который сам не знает, что его сейчас ждет – выговор или поощрение. Вместо того чтобы присесть у стойки, они направились в глубину зала, где в этот час никого не было.
– Пива?
– Пожалуй.
Оба замолчали до того момента, пока не принесли заказ.
– Мы не единственные, кто интересуется этой дамой, шеф, – тихо проговорил наконец Жанвье. – У меня даже сложилось впечатление, что интересуются ею очень и очень многие.
– Рассказывай.
– В первую очередь я отправился побродить по окрестностям министерства, на бульвар Сен-Жермен. Не успел я пройти и сотни метров по бульвару, как завидел Ружье, который стоял на противоположном тротуаре и с огромным интересом наблюдал за возившимися в пыли воробьями.
И комиссар, и Жанвье прекрасно знали Гастона Ружье, инспектора с улицы Сосэ, с которым, кстати, оба поддерживали отличные отношения. То был славный малый, живший в пригороде и вечно носивший в кармане многочисленные фотографии своих то ли шестерых, то ли семерых детишек.
– Он тебя заметил?
– Да.
– Заговорил с тобой?
– На бульваре почти никого не было. Развернуться и уйти я не мог. Когда я с ним поравнялся, он воскликнул: «Как, и ты тоже?» Я начал разыгрывать дурачка: «Что тоже?» Тогда он подмигнул: «Да так, ничего. Я ведь не прошу тебя болтать. Вот только не устаю удивляться, сколько знакомых лиц пришлось мне сегодня встретить на этом бульваре. Беда лишь в том, что рядом с этим треклятым министерством нет ни единого бистро». С того места, где мы стояли, я мог видеть внутренний двор министерства, где тут же заметил Рамире из Дирекции общей разведки, который благодушно болтал с консьержем. Решив разыграть комедию до конца, я пошел дальше. Лишь на улице Сольферино я набрел на кафе, где, полагаясь на чистую удачу, решил полистать телефонный справочник. И нашел там Бланш Ламотт с указанием адреса: улица Вано, дом 63. Это было в двух шагах.
– Люди из Службы безопасности еще попадались?
– Сложно сказать. Вы ведь знаете улицу Вано. Очень тихая, почти провинциальная, даже садики с деревьями имеются. Дом 63 оказался скромным, но респектабельным доходным домом. Консьержка чистила картошку. «Мадемуазель Ламотт у себя?» – спросил я. Она уставилась на меня, не скрывая насмешки. Стараясь не обращать внимания, я продолжил: «Я инспектор страховой службы. Мадемуазель Ламотт решила застраховать свою жизнь, и я провожу стандартное расследование». В лицо мне консьержка, конечно, не расхохоталась, но желание у нее такое явно имелось. Потом она спросила напрямик: «Сколько же полиций в Париже?» – «Не понимаю, о чем вы». – «Ну, перво-наперво вас лично я прекрасно помню. Я вас уже видела в обществе толстого комиссара, не помню, как его зовут, когда дамочка из 57‑го два года назад переборщила со снотворными. А во-вторых, ваши коллеги, в отличие от вас, не стали особенно скрываться». – «А много их здесь побывало?» – поинтересовался я. «Один был вчера утром». – «Жетон вам показал?» – «Я не спрашивала. И вашего жетона не спрашиваю, если вы заметили. Я полицейского издалека вижу». – «И сколько вопросов он вам задал, много?» – «Не особенно. Живет ли она одна. Принимает ли иногда у себя крупного мужчину лет пятидесяти на вид… Я ответила, что нет». – «И это правда?» – «Да. Потом спросил, всегда ли у нее при себе портфель, когда она возвращается домой. Я призналась, что не обращала внимания. Тогда он сделал вид, что ушел. Я поднялась на второй этаж, где каждый день прибираюсь в комнате одной пожилой дамы. Через несколько минут я услышала, как он поднимается по лестнице. Я не стала показываться, но все равно знаю, что он поднялся до четвертого этажа, где живет мадемуазель Ламотт, и проник к ней в квартиру». – «И вы позволили?» – «Я достаточно давно работаю консьержкой, чтобы успеть научиться не вмешиваться, когда работает полиция». – «Долго он там пробыл?» – «Около десяти минут». – «Вы его еще видели?» – «Нет, этого не видела». – «А постоялице что-нибудь рассказали?»