Полковник д’Арвиль, состоявший в то время комендантом пиньерольского форта и цитадели, примерный служака, старался утешить нас и младших офицеров. По его словам, он завидовал нам в том, что мы увидим опять прекрасный Париж. Когда мы готовились уже к выступлению, 28-го марта 1661 года в Пиньероль прибыл курьер с известием, что кардинал Мазарини скончался поутру девятого марта в Венсенне, близ Парижа.

Такая новость, понятно, произвела большое впечатление. Все чувствовали, что предстоит важный переворот в государственном строе. Так как я в то время уже подумывал об отставке, то будущее не особенно заботило меня, и в день получения известия я еще отправился в форт, чтобы поболтать о случившемся с Арльвилем за стаканом вина.

Я застал добрейшего коменданта в страшном волнении. Он, видимо, что-то скрывал.

— Черт возьми! — воскликнул я. — Что такое с Вами, Арльвиль? Неужели смерть скаредного министра касается Вас так близко?

— Нет, дружище, — ответил комендант, — дело не в том. Я расстроен странным приказом, который привез мне курьер. Я должен лишиться командования цитаделью и вместо этого заведовать городским гарнизоном. Это — понижение по службе. Разве я в чем-нибудь провинился?

— А кто назначен Вашим преемником? — спросил я.

— Никому неведомый офицер. Я никогда не слыхивал его имени. Это — некий де Сэн-Марс.

Я слыхал эту фамилию в армии и вспомнил, что в годы моей молодости один де Сэн-Марс служил в королевских мушкетерах, но пропал без вести, скрылся и никому из нас не было ничего известно о его дальнейшей участи.

— Не тот ли это самый? — спросил я д’Арльвиля, после того как рассказал ему о своем знакомстве с Сэн-Марсом.

— Весьма возможно, — ответил комендант. — Посмотрим, что принесет нам предстоящая перемена.

Приказ о нашем выступлении не заставил долго ждать себя, и вскоре я распрощался со своим добрым приятелем Арльвилем. Мой эскадрон состоял из заслуженных людей и всегда вел себя примерно. Таким образом я не имел повода тревожиться в пути и мог останавливаться на дневку в том или другом встречном городе, тогда как мои офицеры и ефрейторы надзирали за солдатами. Наш маршрут лежал через Лион, небольшую часть Бургундии и далее через Нивернуа и Куртенэ на Париж.

Стоял необычайно жаркий день, когда мы достигли Шато-Шинона, где скрещиваются дороги в Дижон и Оксерр. Я с младшим поручиком остался в монастыре бернардинцев, где монашеская братия угостила нас наславу. Этот монастырь лежит на полчаса пути от Шато-Шинона. Осушив еще несколько стаканов превосходного бургундского за здоровье гостеприимных монахов, мы пошли к своим лошадям, поправили седла и вскочили на них. Дело было часу в десятом вечера; проехав с четверть часа, мы заметили, что сбились с дороги. Такое открытие уже само по себе раздосадовало нас, и наше неприятное приключение становилось еще фатальнее в виду того, что над нашими головами грохотал гром, сверкали молнии и вскоре хлынул проливной дождь. Напрягая все чувства, чтобы увидать хоть какого-нибудь избавителя или найти помощь в нашем критическом положении, сопровождавший меня поручик де Беллэ заметил мерцавший вдали огонек. Он указал мне на него, и, пристально всмотревшись, я действительно различил светлую точку, которая то разгоралась ярче, то тускнела, иногда двигалась, потом останавливалась опять, то удалялась, то приближалась.

— Поедемте в ту сторону, Беллэ, — сказал я. — Во всяком случае там должны быть поблизости люди.

Мы пустили вскачь своих лошадей, держась все время на огонек, и, наконец, попали на какое-то подобие дороги. Светящаяся точка, правда, пропадала иногда на несколько секунд, но снова появлялась и, наконец, сделалась настолько яркой, что, несмотря на ненастье, мы ясно различили здание, из окон которого лился свет, послуживший нам путеводным маяком.

Обрадованные перспективой укрыться от ливня, мы храбро пустились к этому дому. Насколько можно было рассмотреть в темноте, перед нами возвышалось дворянское жилище, похожее на крепость, как все господские усадьбы четырнадцатого и пятнадцатого веков.

Мы считали себя совершенно вправе, прежде всего, в качестве солдат короля, явиться к благородному владельцу (на его знатное происхождение указывал высеченный из камня герб над воротами маленького замка) и просить ночлега. С этим намерением приблизились мы к воротам. Но едва копыта наших лошадей застучали по мостовой двора, как из потемок внезапно вышло трое людей, которых мы различили при свете фонаря, нам повелительно крикнули: “Стой”, и три ружейных дула направились на нас в упор. Мы осадили коней, и я крикнул стражам с шишаками на голове:

— Мы офицеры королевских войск, которые возвращаются из Пиньероля в Париж. Сбившись случайно с дороги, мы просим отвести нам местечко, где можно было бы просушить наше измокшее платье.

— Можете сушить свое платье хоть у чертова костра, но не в здешнем замке, пока мы тут стоим, — последовал невежливый ответ.

Обращение и речь этих людей показались нам подозрительными. Поэтому я подскакал к ним и крикнул:

— Я — полковник де Вильбуа драгунского полка принца Конде. Согласны ли Вы пустить меня из-под проливного дождя в замок, или нет?

— Нет, господин полковник, — ответил один из стражей, направив в то же время дуло своего ружья мне в голову. Сдержите свою лошадь, господин де Вильбуа, иначе я всажу вам пулю между лбом и носом.

— Посмотрим? — подхватил я и так пришпорил коня, что тот одним скачком очутился среди караульных.

Уклонилось ли при этом ружье в сторону или отсырело, только грянувший выстрел не задел меня; я остался невредим, но так как мне угрожали еще два заряженных ствола, то я счел за лучшее повернуть назад. Кроме того картина после выстрела переменилась. Мы увидали мельканье огней за окнами, услышали голоса, и вскоре из замка высыпало множество людей с факелами, пистолетами и обнаженными саблями в руках. Они как будто готовились к настоящему нападению, причем их обуял такой воинственный пыл, что они потрясали уже оружием, еще не видя своих мнимых противников.

Мы горели настолько же любопытством, насколько и мужеством, нетерпеливо ожидая развязки своего приключения. Стрелявший в нас солдат, как мы могли видеть при свете множества огней, кинулся к высокому мужчине, который казался предводителем остальной ватаги, и громко доложил последнему, как он, исполняя приказ, преградил дорогу дерзким пришельцам и дал по ним выстрел. Мы еще недоумевали, с кем имеем деле: с путешественниками ли, с гарнизоном ли замка, или же с разбойниками, как увидели новую фигуру, спускавшуюся с крыльца. Едва этот человек услыхал мое имя от караульного, как поспешно воскликнул:

— Господа, никакой приказ не может заставить меня оттолкнуть от моего порога почтенного полковника Вильбуа! Оставайтесь, где хотите, я введу его к себе в дом. — Затем, не обращая внимания на дождь, он бросился к нам через двор и крикнул мне: — Эй, Ашиль, идите в мой замок! Вы не должны мокнуть под дождем ни минуты долее. Неужели Вы не узнаете Анри де Буа-Рамэ, своего старого товарища по оружию?

— Буа-Рамэ! — воскликнул я, опустив саблю и бросая поводья. — Вы ли это?

— Разумеется. Вы находитесь в моем замке Буамон.

Я узнал своего старого товарища. Поспешно спрыгнули мы с коней. Хозяин дома кликнул конюхов и ввел нас в замок, тогда как наших лошадей поставили в конюшню. Разумеется, нам пришлось идти мимо всей это вооруженной ватаги.

Когда мы вступили в сени, высокий мужчина, показавшийся нам предводителем, преградил мне дорогу и сказал гнусавым, зловещим голосом:

— Если Вы — офицер королевского войска, то должны знать, что означает приказ короля. Господин де Буа-Рамэ может приютить Вас в своем замке, приняв ответственность на себя, однако я советую Вам помнить, что приказ нашего монарха запрещает Вам входить в нижний этаж этого дома, пока я занимаю его с моими людьми. По этой причине Вы получили строгий и резкий отпор. Итак, Вы — вверху, я — внизу.

Меня возмутили грубый тон и надменное, невежливое обращение этого офицера, показавшегося мне вдобавок знакомым; поэтому, опершись на свою саблю, я весьма решительно ответил.