Годэну захотелось увидать говорившего. Он нащупал замок у двери, вынул ключ из замка, стал смотреть в замочную скважину и у него вырвалось невольное восклицание: он не ошибся, его предположение было верно. Но тут же мороз пробежал по коже, он вспомнил нечто ужасное. Несмотря на другую одежду, на многие годы, прошедшие с тех пор, поручик признал в отталкивающей наружности Мореля, того самого возницу, который вез его и Тонно в Лондон; вспомнил, как они спали на темном чердаке и как он всадил нож в грудь спящего старика. Вот он, этот убийца, в нескольких шагах от Годэна!.. Сомнения не было, это был тот самый возница.

Поручик перевел дух; отошел на шаг от двери, обнажил свою шпагу, и взялся за дверную ручку.

— Ну, скажите, сколько платите Вы за мое письмо? Назовите сумму! — с насмешливой, торжествующей улыбкой произнес он, обращаясь к Марии.

Маркиза признала себя побежденной. Она склонила голову и пролепетала:

— В таком случае, сударь…

Больше она не успела ничего сказать, дверь внезапно отворилась, и Сэн-Круа стремительно вошел в комнату с обнаженной шпагой в руке.

Маркиза вскрикнула, Морель отшатнулся в испуге.

— Вот моя шпага, убийца! — крикнул поручик. — Наконец-то я нашел тебя, чудовище! Теперь ты не уйдешь от меня.

Испуганный внезапным появлением человека со шпагой наголо, Морель вначале не разглядел лица. Несколько оправившись, он взглянул на вошедшего и в глазах у него потемнело, колена задрожали — он признал в Сэн-Круа того мальчика, который сопровождал Тонно.

— Убийца Жака Тонно, я тебя арестую! — заревел поручик и бросился на Мореля, который одним прыжком спрятался за оттоманку и таким образом избежал удара. — Это — разбойник, убийца! — неистово кричал Годэн, — звоните скорее, маркиза!

Мария стояла как прикованная; ее руки опустились; из боязни разоблачений Мореля она не решалась позвонить. Поручик бросился на Мореля, но тот ловко отпарировал его удары стулом. Наконец он сделал такой ловкий прыжок, что очутился почти у выходных дверей. Тут он с быстротой молнии выхватил из кармана пистолет и направил его на поручика. Сэн-Круа отшатнулся, а преступник воспользовался этим движением, выскользнул за дверь и быстро спустился по лестнице.

Все это произошло в одно мгновение, гораздо быстрее, чем можно пересказать происшедшее.

— Годэн, — пробормотала Маркиза, — что это? Мне кажется, я брежу.

— Нет, это — настоящая, ужасная действительность. Это — тот самый негодяй, который однажды в туманную ночь доставил меня в корчму в Лондоне; там он убил старика Тонно, которого ты также помнишь. Я побегу за ним…

Маркиза держала рассвирепевшего поручика.

— Останься, Годэн, прошу тебя! — ласково произнесла она. — Не бросайся в опасность! Ты знаешь, такие люди на все способны; ты видел, как он направил в тебя дуло пистолета? Подумай, что сталось бы со мной, если бы тебя не было больше в живых. Обещай мне не преследовать злодея.

— Пусть будет по-твоему, — сказал Годэн дрожащим от волнения голосом. — Я оставлю его. Но нужно поднять на ноги жандармерию, он должен быть найден. Зачем он был здесь? Мне казалось, он говорил о письмах, о деньгах.

— Только предлог; он попрошайничал. То, что он собирает деньги на больницу в Мэдоне, было, конечно, обманом.

— Ах, так!.. Ну, я отправлюсь к поручику Артюсу, он должен мне разыскать этого плута.

— Конечно, конечно, — поспешно заметила маркиза. — Только будь осторожен. Твоя шпага слишком благородна, чтобы пачкать ее кровью мошенников, не правда ли? Обещай мне держаться подальше от него!

— Обещаю, — сказал Годэн, целуя руку маркизы.

Мария вздохнула с облегчением и прошептала про себя:

— Какое счастье! Артюс, чиновник полиции, поможет мне. Годэн ничего не должен узнать про это письмо.

Она позвонила, вошла Франсуаза.

— Готово все? — спросила маркиза.

— Коляска подана.

— В таком случае пойдемте, господин Сэн-Круа! — сказала Мария, подавая руку офицеру, и они вышли из библиотечной комнаты.

Комната, которую Лашоссе занимал в особняке Дамарр, находилась в заднем строении и имела отдельный вход через сад. Лашоссе позаботился о том, чтобы прочие обитатели дома не могли мешать ему.

При наступлении сумерек Лашоссе ушел из главного строения в свою комнату и поджидал товарища Мореля, как то было условлено между ними. Часы пробили семь, а его все еще не было. Тогда Лашоссе начал беспокоиться, и им овладело сомнение.

Но вскоре скрипнули ворота, и Лашоссе вышел навстречу ожидаемому гостю. Он отворил дверь, выглянул во двор, но там никого не было; послышались громкие шаги Мореля, уже поднимавшегося по лестнице.

— Это — ты, Морель? — спросил он.

— Да, я, — ответил хриплый голос товарища, и вскоре Морель появился в комнате камердинера.

При огне, который Лашоссе зажег, лицо вошедшего казалось мертвенно-бледным и искаженным. Глаза Мореля, обыкновенно тусклые и бесцветные, горели лихорадочным блеском, а руки беспокойно шевелились.

— Дай стул, Лашоссе, поскорее стул! — произнес он задыхаясь. — Я целое утро хожу, здесь возле дома. Вот так!.. Дай отдохнуть, а затем слушай, я буду рассказывать.

Он продолжал стонать. Лашоссе налил ему стакан вина; Морель взял его дрожащей рукой и залпом выпил.

— Ну, говори, Морель. Был ты у маркизы?

— Да, — прошептал злодей, боязливо оглядываясь. — Дверь у тебя на запоре?

— Конечно. Никого нет поблизости, можешь смело говорить. Застал ты ее дома?

— Да, Но она была не одна.

— Это можно было предполагать. А кто же был у нее? Пенотье или кто-либо иной?

— Был какой-то офицер, — простонал Морель.

— А это я подозревал, — сказал Лашоссе про себя. — Ну, а что было дальше? — спросил он громко. — Офицер?

— Пьер, — прошептал Морель, пододвигаясь к товарищу. — Я скажу тебе, чего еще никто не знает. Офицер, которого я встретил у маркизы, был поручик Годэн де Сэн-Круа.

— Ну, конечно, об этом знает весь свет, и если маркиза ничего не имеет против этого, то никому нет до этого дела.

Морель сильно закашлялся, затем, приложив рот к уху Лашоссе, сказал:

— Пьер, этот поручик де Сэн-Круа знает, что я — убийца.

Лашоссе вскочил как громом пораженный.

— Кто, ты? — спросил он.

— Я — убийца, — произнес Морель с расстановкой.

Лашоссе пристально посмотрел на него, затем сказал совершенно спокойным тоном:

— Право, я не считал тебя способным на такую отвагу.

Морель, переведя дух, сказал:

— Это было давно, Лашоссе; я должен тебе исповедаться во всем, для того, чтобы ты понял положение вещей.

— Ну, исповедывайся.

Морель несколько отодвинулся и начал свой рассказ об убийстве Тонно, которое читателю уже известно.

— Ну, а теперь, — заключил Морель, — этого самого мальчика я встретил вчера у маркизы. Он бросился на меня и закричал: “разбойник!”. Это был поручик де Сэн-Круа.

— Ох, любезный Морель, — заметил Лашоссе, — это — скверная штука; ну, впрочем подумаем, как бы направить дело в твою пользу. Прежде всего откуда ты знаешь, что этот офицер именно и есть Сэн-Круа? — спросил он, зорко глядя на товарища.

— Я мог бы сказать, что и до меня дошел слух о том, что он — любовник маркизы, но я хочу быть откровенным; быть может, это поможет делу. Вот посмотри: это — бумаги, которые я нашел в кармане у старика. Они были привязаны к его руке. Из этих бумаг явствует, что молодой Годэн носит имя де Сэн-Круа, а старика звали Жак Тонно; затем из этих же бумаг видно, что родители молодого человека…

— Давай-ка сюда! — крикнул Лашоссе, вскакивая с места, — давай сюда! Это дороже десяти кошелей, набитых деньгами.

Он так быстро выхватил бумаги у Мореля, что те рассыпались по полу. Затем он подобрал их, разложил на столе и стал быстро пробегать написанное. Наконец его взор остановился на одном месте, и, прочитав его, он громко воскликнул:

— Вот оно, вот оно! Вот — самое главное. Теперь он у меня в руках. Эти бумаги я оставлю у себя.