Ольга возвратилась на Днепр.

Пресвитер Григорий стал её духовным отцом.

Святослав, любивший и почитавший мать, уступая её просьбам, воевал только с печенегами, ходил покорять яссов и ятвягов, но Византию оставлял в покое, хотя не скрывал, что после смерти Ольги он сейчас же отправится на Дунай.

Ольга, помня советы Ирины, приняла на своё попечение малютку Владимира, и он, находясь всегда со своей мудрой бабкой, присутствовал и при её беседах с Григорием, и даже нередко бывал на христианских богослужениях, усердно посещаемых начавшею уже стареть киевскою княгинею.

Византийские властители, не видя с её стороны намерения поспешить с заключением договоров, решили напомнить киевской княгине об её обещаниях.

К Ольге из Византии было прислано посольство, которому император приказал сказать киевской княгине:

   — Я тебе много дарил, потому что ты говорила мне: «Вот возвращусь я на Русь и пришлю тебе богатые дары: рабов, воску, мехов и пришлю тебе и войско на помощь». Когда же вспомнишь ты это?

Ольга велела ответить императору:

   — Когда ты столько же постоишь у меня на Почайне, сколько я стояла у тебя в гавани цареградской, тогда дам тебе обещанное...

Князь Святослав Игоревич возвращался из похода. Он был не из удачных. Княжеская дружина сильно поредела. Много воинов полегло на берегах Дуная, но ни князь Святослав, ни его соратники над этим не печалились. Как-никак, а всё-таки они из всех боев вышли победителями и возвращались на родимый свой Днепр по доброй воле.

Был уже близок и желанный отдых. Дружина киевского князя, пройдя морем из Дунайских гирл в устье Днепра, теперь поднималась вверх по течению реки.

Струги двигались медленно: трудно было грести против сильного течения. Близость Киева заставляла гребцов забывать усталость; они взмахивали вёслами, не обращая внимания на пот, градом катившийся по их щекам. Испарина вымочила их рубахи, жар томил, но никто из гребцов даже и не думал оставить весла.

Святослав сам был для всех примером неутомимой выносливости. Он шёл на передовом струге и правил его кормовым веслом. Князь сидел на кормовом возвышении, ни на мгновение не выпуская из рук тяжёлого «правила», которым он так искусно управлял. Судёнышко скользило по волнам, не уклоняясь от прямой, будто заранее проведённой по Днепру, линии.

Как и все обитатели Крайнего Севера, Святослав был русоволос. Густые, нависшие над запавшими глазами брови были седы, длинные усы, словно змеи спускавшиеся на грудь князя, также были тронуты сединой; клок волос, единственно остававшийся на выбритой голове, выцвел под лучами солнца.

Ближе всех к Святославу, на корме, полулежал, опираясь на подогнутую руку, совсем молодой воин. В чертах его красивого лица было отдалённое сходство с чертами лица Святослава. Голубые глаза его смотрели ласково и весело; иногда на губах красавца вдруг появлялась весёлая улыбка, делавшая его ещё более привлекательным, ещё более милым. В чертах этого юноши уже проглядывала почти чистая славянская кровь, только немного сдобренная кровью холодного сурового Севера.

Это был младший из сыновей Святослава — Владимир, любимый воспитанник матери своего отца, княгини Ольги.

Мало обращал суровый отец внимания на этого своего сына. Он как будто не замечал Владимира, пока тот был ребёнком. В то время, как старших своих сыновей он, лишь только поднялись они на ноги, стал приучать к трудностям походной жизни, учил проводить дни на коне, брал с собой на охоту, Владимир словно ускользал от его внимания. Когда Святослав бывал у матери в тереме, напрасно старалась княгиня Ольга показать своему сыну любимого внука. Святослав холодно смотрел на мальчика и равнодушно отворачивался от него.

Такая холодность беспокоила престарелую княгиню. Как-никак, а Владимир вместе с другими братьями всё-таки являлся наследником. Ольге страстно хотелось, чтобы именно её любимец, а не другие сыновья Святослава, стал великим князем киевским, но при всей своей мудрости и изворотливости княгиня не знала, как это сделать, и заботилась пока только о том, чтобы Святослав не обошёл Владимира при наделении своих наследников уделами.

«Забудет он его, видит редко, — сокрушалась Ольга за своего любимца. — А он из всех внуков лучший!»

Ольга в то время уже была в преклонном возрасте. Вся нежность, на которую она была способна, обратилась теперь на внука. Ольга видела в нём обиженного, и своей нежностью стремилась возместить то, в чём отказывал ему отец.

Но вдруг всё изменилось. Святослав, посетив как-то престарелую мать, заметил сына.

Владимир в то время был уже юношей. Высокий, статный, красивый, он произвёл впечатление на отца. Святослав был мечтателем; это была богато одарённая натура, жаждавшая сильных ощущений.

   — Вырос, поднялся, — говорил Святослав, — за дело пора!

Ольга ясно увидела, что во взоре сына отражается не обычная холодная суровость, а тёплая, нежная ласка.

   — На твоих глазах поднимался малый, — произнесла она.

   — Спасибо тебе мать, такого молодца ты мне вырастила! Только он, быть может, молодец-то только с виду.

Лицо присутствовавшего при этом разговоре Владимира вдруг так и запылало ярким румянцем. Лоб нахмурился, глаза сверкнули недобрыми огоньками.

   — Прежде испытай, батюшка, — твёрдо произнёс он, — а потом уже и охаивай, а себя в обиду я никому не дам.

Святослав засмеялся.

   — Ого, какой... волчонок! — сказал он.

   — Твой он сын, твой, — вступилась за любимца Ольга, — твоя кровь!

   — Знаю! Только рос-то он меж женщин, этого боюсь.

   — Сам виноват!

   — Теперь поздно говорить, кто прав, кто виноват, — нахмурился князь, — а попытать попытаю, каков он...

С этими словами отец махнул рукой, подавая сыну знак, чтобы он оставил его наедине с матерью.

Владимир поклонился отцу и ушёл. Святослав и Ольга остались одни.

Святослав, оставшись наедине с матерью, некоторое время молчал, не решаясь начать разговор.

   — Вырос сын Малуши, — наконец вымолвил он. — Спасибо тебе, мать, это ты подняла мне его.

Святослав заметил, какое впечатление произвели его слова, продолжал:

   — Боюсь только, не обратился ли он и сам в женщину, живя между женщинами.

   — Посмотри прежде, а потом и говори, — воскликнула она, — сказано ведь тебе...

   — Я так и сделаю, мать, так и сделаю!

Святослав засмеялся. Ольга посмотрела на него. Она поняла, что сын уже принял решение относительно её любимого внука.

   — Что ты задумал? — воскликнула она.

   — Посмотрю, каков сын Малуши, — отвечал Святослав, — Ярополком я доволен, Олегом тоже. Молодец! Я ему отдам древлян, — Святослав беззвучно засмеялся, — а о Владимире у меня свои думы... Посмотрю, каков он, да и пусть принимается за дело... Я, мать, может быть, отдам ему Новгород, если только он окажется достойным.

   — Новгород? Владимиру! — воскликнула Ольга.

   — Отчего же ему не сесть в Новгороде?

   — Святослав, он так юн ещё!

   — Я дам ему Добрыню в пособники.

   — Новгород и вся Ильменская земля полна язычников.

   — Я забыл, мать, что ты уже христианка.

   — Да, я христианка, и молю Господа моего, чтобы он и тебя просветил, чтобы и ты стал христианином. Святослав, крестись, умоляю тебя!

Князь покачал головой и сказал:

   — Нет, мать, не будет этого, быть не может!

   — Отчего?

   — Поздно, мать... Потом же я задумал одно дело.

   — Скажи какое, сын?

   — Мне Киев давно уже скучен, я не хочу оставаться в нём. Простору здесь мало, воли мне мало.

   — Что же ты думаешь?

   — Уйду с Днепра!

   — Куда?

   — На Дунай! Там простор, приволье.