— Что?

   — Прощать врагам своим, любить их, не мстить им, молиться за них... Разве это возможно?

   — Возможно, Ольга...

   — Мне порой кажется, что прикидываетесь вы, что волки вы, одетые в овечью шкуру, что трусы вы и прикрываете вашу трусость хорошими речами...

   — Ошибаешься, Ольга, — покачала головой Ирина, — или не видела ты, что христиане и делают так, как говорят...

   — Видела! — согласилась княгиня. — Но всё поверить не могу, как это прощать врагам можно...

   — Я живой пример этого...

   — То ты!

   — И всё так... Почему ты только меня отделяешь?

   — Ты христианка с рождения, а я говорю про тех, кто принял крещение в зрелых летах. Ты вот говоришь, что Олег убил у тебя мужа...

   — Ты сама знаешь это...

   — Да! И ты простила?

   — Простила...

   — Ну, вот! А знаешь ли ты, что я сделала, когда Мал, древлянский князь, убил моего Игоря? Знаешь ли ты? Не знаешь? Так я тебе скажу... Слушай... Мал любил меня, очень любил... Больше, пожалуй, чем Игорь, муж мой, любил он меня. И... хочешь я тебе скажу то, что никто не подозревал?! Хочешь? Любовь Мала тронула меня... Моё сердце сказало мне, что Мал искренен... Ничего он для меня не жалел, ничего — даже себя... Он в жёны меня звал к себе... Я у него любимейшей из любимых была бы... Удалой был Мал воин, тронул он моё сердце женское... А я с ним вот что сделала... Он сватов ко мне прислал — я их живыми в землю закопать приказала. Он, не зная о первых, вторых послал, я их заживо сожгла. А его самого я всё отстраняла, не звала к себе, потому что горшую участь ему готовила... Я его всё манила да на себя поваживала, а настоящим словом ни разу не обмолвилась — что говорю, понимай, дескать, как сам знаешь... Умаливала зовя его так, убаюкивала, а потом пошла будто бы по убитому им Игорю тризну править да всю древлянскую дружину и перебила... Крови-то, крови-то сколько было! Земля долго на том месте не просыхала... Вот как я за Игоря мстила!

   — И что же, легче тебе стало? — тихо спросила Ирина, — вернула ты к жизни супруга?

   — Постой, не перебивай! — крикнула Ольга.

Она вся ушла в воспоминания и переживала заново все испытанные впечатления.

   — Слушай дальше. На последний Малов город, Искоростень, я с великою ратью пошла, осадила его... Зову Мала... Только поманила, а он и бежит... «Люблю тебя», — говорит. Он-то думал, что я на его любовь склоняюсь, а я на сердце своём таю... Пока он о любви своей думал да обо мне мечтал, я Искоростень-то сожгла... И всех, кто там был... Мала в предсмертном издыхании уже увидела да в глаза ему и говорю, что склонно моё сердце к нему...

   — Зачем это? — вырвалось у Ирины.

   — А затем, чтобы горше умирать ему было...

Ольга зло засмеялась.

   — А он, — продолжала Ольга, — он, умирая, смотрел на меня и говорил: «Прощаю...»

Голос Ольги прервался от судорожных рыданий, она вся дрожала.

   — С тем и умер! — послышался её прерывистый, хриплый шёпот.

Ирина видела, что эта женщина страдает, ей от души стало её жалко.

   — Бедная ты, бедная! — подошла и обняла она Ольгу, — какая тягота на сердце у тебя...

   — Да, тяжело, — созналась Ольга.

   — И себя покоя лишила, — продолжала Ирина, — и стольких обездолила, жаль мне тебя, жаль!

   — Тебе жаль меня?

   — Жаль, от всего сердца жаль! Вижу я, как мучаешься ты, и конца нет твоим мукам.

   — Ты сама страдала, — простонала Ольга, — скажи, что мне делать?

Уверуй в Того, Кто завещал нам, людям, любовь и прощение, — услышала она ответ, — и Он поможет тебе... Он, только Он один!

О, как прозорлив был мудрый патриарх Феофилакт, когда он направил на Днепр инокиню Ирину.

С первого же появления в княжеских покоях, с первого же разговора с Ольгой Ирина приобрела в ней ревностную ученицу, с великой радостью внимавшую всем её наставлениям.

Феофилакт был прав, когда рассчитывал на равенство положения Ольги и Ирины. Ольга, открывая свою душу перед Ириной, нисколько не унижала себя перед нею.

   — Уверуй, крестись! — говорила Ирина Ольге, — и ты увидишь, как всё переменится для тебя... Весь мир станет для тебя другим. Каждый человек в твоих глазах будет не врагом, а братом, ты полюбишь людей, и, поверь, легче тебе будет жить...

   — Но как я крещусь?

   — Что же тебя может удерживать?

   — Народ... сын...

   — Народ тебе не помешает.

   — Ты думаешь?

   — Покойный мой муж Аскольд был христианским князем языческого народа, и он и христианином любил его не менее, чем прежде, когда он вместе с ним кланялся одним и тем же истуканам.

   — А сын?

   — Сын твой, быть может, тоже последует за тобой.

   — Нет, нет, это невозможно! — говорила Ольга в ответ.

Свет великой истины загорелся для неё, но Ольга всё ещё стремилась к нему бессознательно.

   — Я не могу креститься! — объявила она однажды Ирине.

   — Почему, дорогая сестра моя? — спросила та.

   — Не у кого поучиться мне новой вере...

   — Есть...

   — У кого?

Ирина указала на настоятеля христианской общины.

Иерей Григорий ещё ни разу не был в княжьих палатах, хотя Ирина часто предлагала ввести его туда. Он отказывался, уверяя Ирину, что не пришло ещё для этого время.

Григорий понимал, что больше будет пользы, ежели княгиня сама придёт в храм, и терпеливо ожидал этого, деятельно занимаясь делами вверенной ему общины. Ирина знала, чего ждёт Григорий, и, пользуясь удобным случаем, напоминала о нём Ольге.

   — Я не знаю его! — качая головой, ответила та, — он новый человек в наших местах, да и не пристало мне, княгине, матери князя, идти к простому жрецу... Это и народу не понравится... Вот, скажут, княгиня, а не нашла никого поважнее, чтобы веру новую принять...

   — Прими тогда святое крещение в великом Константиновом граде, — предложила Ирина.

Ольга вздохнула и ничего не сказала.

   — Что ты? — удивилась Ирина.

   — Думаю, вот хорошо было бы, ежели свершилось бы чудо и Константинов град хоть на единый малый день сюда к нам, на Днепр, перешёл.

   — Кто ищет Христа, — поспешила возразить Ирина, — тот сам должен идти к Нему...

   — В Константинов град?

   — Да, иди туда!

   — А если меня там не примут?

   — Что ты! Всякий, кто приходит с верою во Христа, принимаем святою церковью, как дитя любимое.

   — Не знаю уж, как и быть! — задумалась Ольга.

Она была уверена, что рано или поздно примет святое крещение. Свет истины горел в её сердце. Она была уже христианкой; оставалось закончить её обращение ко Христу только выполнением обряда, но для неё важно было, чтобы этот обряд совершён был не просто, а так, как приличествует великой княгине.

Кроме того, такой важный шаг был не только её личное дело, решить его без Святослава она не решалась...

Ольга сообщила сыну, что хочет креститься.

   — Поступай так, как тебе угодно! — равнодушно отвечал тот, — нравится, так крестись, пожалуй.

   — А ты?

   — Что я?

   — Не разлюбишь меня?

Святослав только усмехнулся.

   — Мне-то что!

   — Разным богам молиться будем.

   — Ну, так что же?

   — Осердишься...

   — За что? Ты мне мать, это я знаю, а там Перуну ли, Одину ли, или Христу ты молишься, не всё ли мне равно? Это уже твоё дело, как тебе лучше, так и поступи.

Эти слова решили всё.

Ольга решила отправиться в Константинов град.

Но и приняв это решение, Ольга осталась верной себе. Окончательного слова сказано не было...

Она терпеливо выжидала время, которое, по её мнению, могло бы быть удобным для исполнения её желания.

А там, куда стремилась киевская княгиня, произошли перемены.

Тихо почил патриарх Феофилакт, и патриарший престол занял Полиевкт, великой проницательности и обширного ума человек.