— Всё будет по-твоему, Рогволдовна, всё! — воскликнул Владимир. — Я принесу жертвы на могильном кургане, и мои воины справят великую тризну по убитым... Всё... Приказывай ещё...

   — Не разоряй Полоцка.

   — Здесь ты родилась и жила: Полоцк останется. Эй, Эрик, пусть твои воины не трогают города. Я приказываю! Горе тому, кто ослушается. Рогволдовна, иди же... Плачь, рыдай, но помни, что горе не вечно, что после горя всегда наступает радость... Ты горюешь, и я разделяю твоё горе, но я полон ожидания радости.

   — Какой? — тихо спросила княжна.

   — Я уже говорил... Ты не ответила только... Слово, лишь слово скажи мне, гордая Рогволдовна... Но пусть это слово из души идёт... Пусть оно будет свободно. Такого я хочу от тебя слова... Не можешь сказать его — лучше молчи... Я пойму твоё молчание.

   — Моё слово будет свободным... Что желаешь ты знать?

   — Да? Ты скажешь мне? Так скажи — помни, ты от свободной души обещала мне сказать, — скажи мне, Рогволдовна, меня, рабынича, разуешь ли ты?

Он устремил молящий взор на лицо Рогнеды. Тихий вздох, подобный шелесту набежавшего ветра, вырвался из груди гордой дочери полоцкого князя; потом она вся зарделась, и Владимир услыхал, как тихо-тихо прошептала она одно только слово:

   — Разую!..

Князь смотрел на неё. Лицо его пылало, глаза сияли радостью, сознанием победы.

   — Иди же, иди, великая княгиня киевская! — громко крикнул он, — иди плачь о своих мёртвых... А вы, дружина моя, — обратился он к своим воинам, — знайте, беру я за себя супругою Рогнеду Рогволдовну. По мне чтите её и величайте. Полоцк же её родиною будет, и никто не смей разорять его. Каждый же часть добычи своей от меня получит, ибо не хочу никого обижать я...

Владимир в пояс поклонился Рогнеде:

   — Отныне я тебе и отец, и братья, и горе тому, кто осмелится пойти против меня...

В Киеве шли торжественные приготовления к встрече полоцкой княжны.

Там ещё не знали о том, какая участь постигла её, и продолжали считать Рогнеду невестой князя Ярополка, будущей княгиней киевской.

Первыми узнали о половецком разорении христиане храма святого Илии. Известие об этом вызвало там большую печаль.

   — Какие времена настали, православные, — восклицал старичок священнослужитель, — брат восстаёт на брата, Владимир идёт на Ярополка; что будет далее, никому из смертных неведомо, единому только Господу...

Многие выражали удивление жестокости Владимира, вспоминая, что в Киеве он был совсем иным.

   — Да, да, великой Еленою, равноапостольной, бабкой своей, Владимир был возращён, — поддерживали другие, — святые семена Христовой веры посеяны были в душе его; и рос он и юношей стал, вполне готовый к святому крещению. А как прибыл в Новгород, так словно другим человеком стал.

   — Но разве не известно вам, — воскликнул один из общинников, — что Владимир в Арконе уже успел добывать и с тамошним жрецом-правителем дружбу и союз заключил?

   — Ну, что ему Аркона, — послышались голоса. — Арконский Святовит для него то же самое, что и Перун киевский... Думается, что Святовита, как и Перуна, он знать не хочет.

   — Хочет ли он, или не хочет, глубоко то в его душе сокрыто, а только во всех его действиях перст Божий виден, — авторитетно заявил священник.

   — Как это так? — раздались удивлённые голоса.

   — Вот как. Послушайте меня. Божья воля всеми поступками и делами человеческими управляет... Сказано в писании, что ни единый волос не упадёт с головы человеческой без воли Божией. Случай хороший, православные, напоминаю я вам из прошлого. Не с великой ли силой князья наши Аскольд и Дир пришли к беззащитной Византии — незаметно налетевшая буря разметала их воинство. Разве слепцы только не увидели в том руку Всевышнего. Вот точно так и теперь: князь Ярополк убил своего брата Олега древлянского, и младший брат их Владимир, сам того не понимая, выстудил мстить братоубийце. Знаю, что вы возразите мне, скажете, что это дело не Божие, а я вам отвечу, что смертным не дано знать пути Божии, почему мы не можем ведать, откуда идёт всё то, что переживать нам приходится. Ярополк шёл на Олега, Владимир идёт на Ярополка; что будет, если Владимир верх возьмёт и станет стольным нашим князем. Припомним, православные, что премудрою бабкою своею Еленою-Ольгой взращён был Владимир, Елена же по воле Творца просветилась светом Христовой истины, и слышал я, что семена Христовой веры глубоко посеяны в душе новгородского князя. Он не христианин теперь, он кланяется Перуну и живёт так, как жили его отцы и деды, но чувствую я и духовными очами вижу то время, когда семена христианства взойдут на добротной ниве и тот самый новгородский князь Владимир, на которого вы так негодуете теперь, станет великим светочем Христовой веры!..

   — Так, отец, — выступил один из пожилых общинников, — мы верим, что твой духовный взор проницает будущее, но позволь тебе сказать не в упрёк, а ради разрешения недоумения нашего.

   — Говори, сын мой, — кротко сказал старик.

   — Ты говоришь о том, что может сделать Владимир.

Быть может, так и будет, как ты говоришь, но это ещё только будет, а между тем в настоящее время мы имеем на княжеском престоле Святославова сына, Ярополка, который до нас милостив, как ни единый из князей ещё не был; ты говоришь, что Ярополк повинен в смерти брата своего Олега, а мы знаем, что смерть Олега подстроил Свенельд в месть за сына своего Люта, князь же Ярополк ежели и повинен, то в том лишь, что начал братоубийственную борьбу. Вспомним, отец, кто такой был Олег древлянский. Ведь если так судить, то он только один образ человеческий имел, а по нраву своему лютым зверем сказался: он ли был не убийца, он ли был не насильник? И не сделал ли доброго дела Ярополк, не пощадив его?

   — Ой, ой, ой, сын мой! — сокрушённо покачал головой священник с глубокой скорбью, — вижу я, что далеко ещё сияет для тебя свет Христовой истины. Как можешь ты судить брата своего, как можешь оправдывать ты человека, пролившего кровь ближних? Одно только может служить тебе оправданием: лишь Промысл Господний управлял Ярополком, и если бы не было воли свыше на то, не коснулся бы он брата своего.

   — Пусть так, — упрямо ответил общинник, — и спорить я не буду об этом, и не к тому я речь свою вёл. Я вот что хотел сказать. Мы ещё совсем не знаем, каков будет Владимир новгородский, если сядет на престол брата своего. По его делам да поступкам думать можно, что хорошего от него ждать нечего, а от Ярополка мы уже видим хорошее. Разве он не хорош к нам, христианам, не милостив, разве не бывал он здесь, у этого храма, не вёл ли благочестивых бесед со старцами нашими? А потом разве притеснял он тех дружинников, которые были с ним, не покидая веры Христовой, или гнал кого за то, что исповедовал тот эту Христову веру? Нет, отец, мы, овцы твоего стада, от Ярополка видели лишь добро, а увидим ли от Владимира, того не знаем.

   — Сын мой, — перебил его старец, — прав ты во всём, что сказал. Добрый, милостивый к нам князь стольный Ярополк Святославович, куда добрей, чем Олег Вещий, и Игорь, и Святослав, его отец; но только доброта его такая, что пользы народу не приносит: Ярополк добр потому лишь, что не любит он трудов и забот, весь он в деда своего Игоря; его не трогают, и он не трогает, но ежели нашепчет кто ему в уши, что мы вот здесь, все собравшись, вред приносим, так он повелит казнить нас и труда себе не даст разобрать, справедливо он или нет поступил. А нашёптывать ему зло есть кому; все вы знаете Нонне, его первого советчика, все вы знаете, что из Арконы Нонне прислан за тем, дабы нам, исповедникам Христовой веры, вредить. Думаю я, и не только думаю, а и сведения имею, что Владимир новгородский стакнулся с великим жрецом Святовита и действует при помощи ар конских властителей; за тем и Нонне из Арконы прислан. Думают в Арконе, что ежели сядет на стол отца своего Владимир, так уничтожит он нас, исповедников Христа, и восстановит Перуна во всей его мощи. Только, братья мои, не будет этого; стол Ярополка поколеблен, и ежели Богом суждено, то он погибнет; но когда Владимир над Киевом владычествовать будет, помяните вы мои слова, старое время пройдёт, и не останется от Перуна даже и подножия его. Кто свет увидел, тот во мрак не вернётся. Так же будет и с Владимиром: ему ли, воспитанному бабкой своей премудрой, возвращаться к язычеству! Следуя предначертаниям промыслительным, он сам пойдёт и весь свой народ поведёт к Источнику вечного, немеркнущего света...