— С делом мы ознакомились в Светлоярске, — сообщил Семёнов. — Исходя из последних случаев, в которых отметилась вражеская группа, прослеживается определённый маршрут её движения: Дыбино — Вечево — Старогорск — Плужаны. Соответственно, и район теперешнего её пребывания с большой вероятностью можно считать, начиная от Плужан и по вектору на юго–восток с сектором от Костенцы до Старые Ясенцы.

Генерал–майор согласно кивнул и сказал:

— Мы пришли к такому же выводу. Одно только донельзя осложняет нам жизнь: у нас нет радиоперехвата.

— Что вовсе не означает, что группа не имеет связи.

— Согласен. Мы склоны полагать, что эта группа использует какие–то иные диапазоны, к которым глухи наши передвижные пеленгаторы.

— Вероятно, так и есть. И посему надеяться на триангуляцию бессмысленно. Остаётся либо «гоняться за ветром», либо… — Кочевник многозначительно умолк.

Усов его прекрасно понял. «Гоняться за ветром» на их языке означало ожидание очередного налёта, при известии о котором все ближайшие оперативные группы контрразведки срываются в указанный район в попытке поспеть к развязке события или, на худой конец, организовать загон «дичи» по свежим следам. Этот метод скорее от бессилия, пока что ни разу не удавалось прибыть вовремя и даже помощь армейцев, как правило егерей, задействовавшихся для оцепления того или иного участка местности, результатов не давала. Второй вариант, про который недосказал полковник, это старый–добрый метод «живца».

Усов вытащил из стола планшет и выложил свёрнутую карту. Спокойно и неторопливо развернул и, взяв карандаш, прочертил озвученную раннее линию по населённым пунктам. Полковник заинтересованно наблюдал за его действиями и наконец ткнул пальцем в деревню Новосерповка.

— Достаточно ценная приманка, — сказал он. — Как вы считаете?

Генерал прикусил нижнюю губу, оценивая задумку гостей.

— Штаб двадцать девятого армейского корпуса… — раздумчиво произнёс он. — Да, приманка — что надо. Но Новосерповка лежит в стороне от предполагаемого маршрута. Весьма даже сильно в стороне.

— Об этом мы успели позаботиться.

— Мне, право, интересно узнать, как? Инспекция Генштаба? Или двадцать девятый корпус выведен из резерва фронта?

— Второе, — ответил Семёнов. — Корпус теперь придан четвёртой армии.

— Понятно.

Усов улыбнулся и слегка позавидовал возможностям гостей. То, что ради интересов Главного разведупра армейский корпус передают в 4–ю армию — это, конечно, вряд ли, но вот поторопить это решение Главразведупр мог. А в преддверии предстоящего наступления, командующий 4–й армией генерал–фельдмаршал Веретенников не преминёт приехать в Новосерповку дабы скорректировать сроки переформирования 29–го корпуса, дивизии которого сейчас пополняются техникой и людьми после июльских и августовских боёв.

— И в самом деле жирная приманка, — оценил Усов. — И как скоро во всей четвёртой армии будут знать о передаче корпуса?

— Думаю, скоро. Это вопрос ближайшего времени. Увы, это неизбежная жертва…

— Представляю, как взбесится Веретенников… Какого рода содействия вы ждёте от меня?

— Нам нужны две хорошо натасканные, нигде сейчас не задействованные опергруппы.

— Это я вам предоставлю. Что ещё?

— Это всё.

— Да? Что ж, ладно. Группы, как я уже сказал, я вам предоставлю. Люди опытные, спаянные. Одна сейчас без командира, он погиб… Командир второй… будьте готовы к тому, что он и его бойцы не захотят подчиняться вашим офицерам.

— Этого не требуется. Пусть командует он, а мои орлы будут как усиление. А теперь, господин генерал, — Кочевник оглянулся на своих офицеров, — мы обсудим с вами детали.

Усов прошёлся по гостям взглядом и сказал:

— Ну, детали так детали… Придвигайтесь поближе, господа.

— Бррр! — вырвалось у Торгаева. — Хороша водица!

Он стоял по пояс обнажённым у колодца и плескался водой из ковшика, черпая из ведра. Масканин, стоявший рядом, уже закончил утреннее умывание и теперь растирался полотенцем до красна. Было раннее утро — начало седьмого, после знойного лета ночи теперь всё больше прохладные и в этот час воздух ещё оставался зябким. Этой ночью спать не пришлось — вернулись недавно, а что может послужить лучше холодной воды для одоления сонливости? Хозяева на ночные шатания внимания не обращали, главное чтоб спать не мешали средь ночи.

Между тем, деревенские жители начало седьмого часа ранним утром не считали, для семьи, на постое у которой находились офицеры, утро начиналось в пятом часу. Впрочем, и спать деревенские ложились рано — около девяти вечера. Хозяйские дочери к этому времени успели покормить кур и гусей да натаскать в дом воды, а единственный мальчонка в семье сейчас помогал отцу в хлеву, где держали свиней. До этого он выгнал коз и коров на пастбище. Здесь в Новосерповке пастбище было общинным — несколько лугов по–над речкой, пастухами ходили по очереди — по человеку со двора. А поскольку деревня хоть и небольшая, но дворов под триста в ней имелось, то очередь, распределявшаяся по улицам, выпадала не каждую неделю.

— Умылись уже, соколики? — вышла на крыльцо бабка Миланья. — Одевайтесь к столу, завтрак поспел.

Она скрылась в доме. А из хлева уже шли к рукомойнику хозяин с сыном.

— Идём, — Максим хлопнул Торгаева по плечу.

За столом у каждого было своё строго определённое место. Тридцатипятилетний хозяин Радослав Сергеевич сидел во главе, по обе руки от него старшие дочери и десятилетний сын. Шестилетняя дочь и жена на сносях сидели поодаль, мать хозяина — бабка Миланья или просто баба Миля, напротив сына рядом с постояльцами. Свою мать Радослав взял к себе после похорон отца, выиграв это право в «интригах» у старшего и младшего братьев. Собственно, в этом не было ничего удивительного: отцовский дом, в котором жил его старший брат Никита Сергеевич, лишился двух работников — старшие сыновья призваны в армию и теперь где–то на фронте, а дочери после замужества разъехались по соседним и дальним уездам. У младшего брата хозяина — Степана Сергеевича ещё не подросли помощники и потому содержать мать ему было бы трудновато. Бабка Миланья это понимала и откликнулась на приглашение среднего сына. И ей были весьма рады, ну а сама она быть обузой не желала: делала пряжу и ткала одёжку для внучат, помогала выпекать хлеб и давала советы внучкам как правильно и покрасивее делать вышивки к приданному. И те её слушали и вечерами вышивали узоры на многочисленных платьях, юбках и сорочках.

По заведённому порядку у каждого в семье имелась своя тарелка, в которые сейчас одна из дочерей накладывала гречневую кашу на молоке. Первым к еде приступил глава семьи, все ели молча и не спеша. А Масканину вспомнилось, как он с Торгаевым, придя на постой, помимо денег преподнесли Радославу Сергеевичу маковых пряников, купленных накануне в кондитерской в волостном городке. Как и ожидалось, к угощенью хозяин с хозяйкой не притронулись, все пряники распределили между детьми и бабкой Миланьей. Так повелось издревле: всё лучшее детям и старикам, а дети, наблюдая такое отношение, «мотали на ус».

После завтрака семья разошлась. Хозяин с сыном ушли на сенокос; хотя заготовленного ими, по прикидкам Максима, животине для зимнего прокорма вполне хватало. Но коли до первого снега есть возможность дополнительно подзапастись сеном, то почему бы эту возможность не использовать?

— Пора нам, — откланялся Масканин хозяйке.

Женщина улыбнулась. Максима она воспринимала старшим над Торгаевым, тот снова для легенды ходил в прапорщиках. Ну а сам Масканин для той же легенды щеголял не вольногором, а армейским штабс–капитаном, правда, все боевые Знаки Отличия — Добровольческий крест, «штыковые» и солдатскую «Вишню» ему разрешили оставить. А вот бебут приказали не брать, вместо неё выдали саблю, дабы не выпадать из образа, а древний клинок был упрятан в вещь–мешке.

— К обеду не опоздайте, — строго напутствовала хозяйка. — Радослав порядок любит.

— Увы, — развёл руками Максим, — обещать не могу. Наше дело — служивое. Может уже сегодня мы вас покинем.