Максим бросил карабин, отстегнул меч и крутнул навершие. Вот и настал момент проверить клинок в бою. А клинок, к восхищению наблюдавших эту схватку Дрика и Михалыча, показал себя во всей красе. Мутант напал в прыжке, метя дубиной в голову Масканина. Дубина описала полукруг и встретилась с древним мечом, который укоротил её ровно вдвое. Масканин едва на ногах удержался, настолько мощным был удар. Но удержался и обрушил меч на подставленный щит. Клинок вспорол щит, как нож натянутую тряпку, обрубив державшую его руку. А после снёс голову. Вот и всё, стая ублюдков перестала существовать.

"И впрямь многоликие", — подумал Максим, прохаживаясь среди трупов. Ему не попадалось ни одного похожего, все с теми или иными изъянами или особенностями. Кроме последнего убитого, сплошь безобразные выродки, все как один голые и грязные. И откуда они берутся только? Как размножаются? Это было непонятно, у большинства мутантов половые органы выглядели атрофированными.

— Кажись, баба! — удивлённо уставился на труп крепыш. — А вон тот и не баба, и не мужик, у него вообще ничего нет. Тьфу! А эта — точно баба. Ох, и юродина!

— Все они юродивые, — сказал Масканин, — особенно вон тот, с женскими грудями до самых яиц.

— Если бы мнохоликие победили, — заметил подошедший ашоми, — они бы вас съели. И меня. Я не умею так быстро бехать, как они.

— Так они на нас от голода попёрли? — спросил крепыш. — Ты же вроде говорил, что они велгонцев сожрали.

— Друхих людей было не мнохо. На всех бы не хватило. А потом им помешали летающие машины.

— А если бы многоликие не были голодны? — поинтересовался Масканин.

— Они всё равно бы напали. Они всехда нападают. И всехда едят. Даше своих убитых.

— Ох, и мрази! — крепыш плюнул на ближайший труп. — Скорей бы дойти. На них патронов не напасёшься.

Голоса. Не тихие и не громкие. Вкрадчивые и равнодушные. Кажется, они звучат прямо в голове. Чёрт бы их побрал! Если не знать, что это аппаратура всему виной, в пору считать себя сумасшедшим. Они, те которые сумасшедшие, вроде тоже голоса слышат. Хотя… Говорят, умалишённым не дано осознать собственное отклонение от нормы.

Вот прицепились… Всё в памяти поковырять норовят. Хрен вам, дорогие соотечественники, а не информацию. Ласково вы встречаете, аж прибить вас охота. И кресло это гадское с колпаком раздолбать к едрене матери…

Всё? Отстрелялся? Ёпрст… опять по новой! Нее… То что вам надо, я и сам не помню. А что помню, то вам не извлечь. Те суки велгонские своего не добились, так и вам пусто будет. Нет бы по–хорошему, с душой и заботой… Так нет же, вам, умникам, надо эту хреновину на меня напялить, под арестом держать… Впрочем, потерпим ваши наукообразные измывания. Главное, можно сказать, домой добрался. Почти…

Масканин проснулся и некоторое время лежал не шевелясь и не открывая глаз. Только что ему снился приятный и на удивление яркий сон. Он попытался уловить его смысл, но без успеха. Всё куда–то ускользало, сколько бы он не старался поймать и зафиксировать убегающие образы, от которых оставались только красочные фантомы. Фантомы ли? Нет, не фантомы, во всяком случае один из образов был вполне определённым. Полуразмытый облик прекрасной женщины. И чёткая убеждённость, что женщина эта реальна. Что существует некая непостижимая связь с нею. Убеждённость, что она его… ждёт! Да, именно ждёт. Что–то близкое и родное их связывало. Проклятая память! Кто же она? Мысли текли вяло и как–то лениво и по правде ему и думать–то не хотелось сейчас ни о чём, а хотелось окунуться обратно в недавний сон. Давно, ох как давно ему не снилось ничего подобного, а вернее вообще ничего не снилось, если не считать тех тревожных сновидений и снов–воспоминаний из детства, когда он спал урывками после побега.

Он открыл глаза и тут же зажмурился. С непривычки свет полоснул словно бритвой. Щурясь, повторил попытку и долго силился понять, где находится. Первое, что сбивало с толку — это свежий воздух, словно бы находишься где–то на лугу или лесной поляне, в нормальном, а не в том кошмарном лесу, по которому он был вынужден бродить недавно. Так и кажется, что стоишь на поляне, а чистый несмелый ветерок овивает лицо и колышет траву под ногами. Но вдруг, несмотря на всю заторможенность, понимаешь, что и поляну, и ветерок несомненно нарисовало воображение, как и слегка горьковатый запах травы… А ещё здесь было тепло. И спокойно из–за непривычной уверенности, что именно в этот момент не грозит никакая опасность.

Он осмотрелся. На вид — стерильное помещение. Всё в белых тонах, рассеянное освещение от странной, невиданной раннее лампы, упрятанной в плоский длинный кожух. Рядом с его единственной здесь койкой, необычный корпус аппарата, судя по всему, медицинского. И капельница над самой головой, тоже, кстати, необычная, уж их–то он повидал достаточно на своём коротком веку. Сейчас капельница была отсоединена, а на правой руке, у самого локтевого сгиба, желтел накрест наклеенный пластырь.

Неплохо здесь, решил он, и хватит пока что новых впечатлений. Он почувствовал себя уютно и расслабленно и не стал сопротивляться новому погружению в сон.

Со следующим пробуждением он понял, что думать может более чётко. Эффекта чугунной головы не ощущалось, заторможенность от долгого сна развеялась сразу. Теперь он разглядывал свое обиталище с интересом, пока не почувствовал, что изрядно голоден. Мысли сию же минуту переключились на еду. В животе резанули голодные спазмы. И как по волшебству, дверь помещения отошла в сторону, пропуская тележку с выставленным на ней подносом, на котором рядком стояли небольшие тарелочки, накрытые металлическими колпаками. За тележкой неторопливо вошла немолодая пышнотелая женщина, облачённая во всё белое.