— Ладно, переживу как–нибудь. Ты лучше о себе расскажи. Как жонка, как наследники?
— Замечательно. Приедешь, увидишь…
— А дома как? Митька с Иркой? Как Надюха? — спросил Максим про младших сестёр и брата.
— Всё по–старому, Макс, всё по–старому, — Владимир свернул с проспекта и сбавил скорость. Впереди показалась кавалькада. — Иринка по стопам Надьки решила пойти, в медицинский готовится. Митька всё также по горам носится. Кажется, он служить надумал. В горных егерях.
— Давно пора.
— Ты не понял. Он о военной карьере мечтает.
— И что?
— Что значит: "и что"? С его–то успехами в точных науках? Да с его мозгами…
— Эх, любишь ты за всех решать. Митька не малец давно, шестнадцать на носу… Слушай, что там с Надькой? Я писем давно от неё не получал. Деньги отсылаю, а не знаю… Она адрес не сменила?
— Тебе что, никто не сообщил? Хотя, да… думали вот, как ты писал: из госпиталя прямиком домой. В общем, поссорилась она со всеми. В смысле, со мной и отцом. Стукнуло ей, видишь ли, на фронт. Можно подумать, в Вольногорске у неё работы нет. Её из больницы тоже отпускать не хотели, врачей не хватает. Так она что отчебучила? Главврачу надерзила.
— Понятно, — сказал Максим, рассматривая дневную иллюминацию магазинных вывесок. — Раз с вами поссорилась, значит не блажь. И в больнице мосты сожгла.
— Замнём. Тебя куда подбросить, на вокзал?
— Нет. На Шелкопрядную. Там, где фонтан, знаешь?
— Знаю, конечно. Комнату что ли снял?
— Не-а. Вещички мои в мастерской у портного остались. Забрать хочу.
Дальше ехали, болтая о мелочах. За окном проплывала нескончаемая вереница двух — трёхэтажек и заснеженные дворики.
— Может всё–таки почавкаем вместе? — не потерял надежду Максим.
— Да спешу я, пойми… Не обижайся, но во–первых, я по твоей милости полтора часа у префектуры потерял, пока протискивался со своим протезом… Во–вторых, встречу назначил не я, а мне. В "Айсберг" опаздывать, сам понимаешь…
Максим кивнул. Брат нисколько не изменился, дела для него превыше всего. "Айсбергом" в Старграде называли шестиэтажную несимметричную высотку, выкрашенную в чистейший белый цвет. В шестиэтажке этой размещалось представительство купеческой гильдии. Купцы — люди серьёзные, пунктуальность почитают за добродетель. Да, брат нисколечко не изменился. Может так и надо? Осуждать Владимира, а тем паче обижаться на него — глупо. Ведь он наследник, с виноградниками управляется, заводиком с недавних пор без вмешательств отца руководит. Прирождённый винодел. Максим не знал даже, что бы делал, доведись родиться ему, а не Владимиру первым. Тяги к семейному делу он не ощущал никогда. Но хочешь, не хочешь, а пришлось бы управляться, так как по закону все семейные предприятия наследовались старшими сыновьями. Когда ирбис подкатил к зданию мастерской, они крепко обнялись.
— До скорого, — сказал Максим, открывая дверцу.
— До скорого. Ты, главное, как приедешь, ни во что больше не вляпывайся.
У портного Масканин пробыл меньше часа. Успев в магазине по пути обзавестись чемоданом, сложил в него полевуху и прочие пожитки. Даже ППК в чемодан влез. Потом приоделся в новенькую повседневку и долго разглядывал себя в зеркале. Китель, брюки и шинель — всё в точь по меркам. Наконец, прикрутил звёздочки к новеньким погонам. Ну вот теперь при параде, как говорится. А то до поручика дорос, а погон ещё не носил. Остался последний штрих — тюбик с телесным гримом. Спасибо ротмистру, не подвёл.
Как оказалось, заказ мастер выполнил только позавчера, все предыдущие дни мастерская была закрыта. Во время беспорядков кто–то забросал окна камнями и портной решил переждать. Расплатившись, Максим пожелал мастеру всего наилучшего и приплатил сверху. Формой он остался доволен, вещички хозяин сберёг, отчего ж не вознаградить порядочного человека?
До железнодорожного вокзала добрался, наняв извозчика. Расплатился целковым, да спрыгнул на утоптанный тысячами ног снег, в уме подсчитывая оставшиеся деньги. Их пока хватало. Даже с лихвой. Не то что в студенчестве, когда зачастую одна мелочь в карманах. Тогда денег было катастрофически мало, не смотря на скромные запросы и периодические подработки репетиторством или ночными шабашками на станции, где всегда были рады лишним рукам на разгрузке товарняка. Конечно, можно было бы у отца попросить, он дал бы, слова худого не сказав, но что–то внутри не давало Максиму просить. Потому жил, как и многие, снимая в складчину комнату, питался в столовой, да с извозчиками люто торговался. А сейчас можно не торговаться, не любил он этого.
— Н-но, родимая! — тронулся извозчик к скоплению народа, рассчитывая на нового клиента.
Циферблат часов, висевших на углу здания вокзала, был облеплен снежками. Детвора, видать, поиграла. Масканин глянул на наручные, прикидывая, не рано ли припёрся. Скучать в ожидании поезда не хотелось.
Внутри вокзала было тепло и как всегда многолюдно. Старград — крупный ж/д узел, отсюда по всем направлениям постоянно шли составы. Потому и проезжего–переезжего народа полно.
У кассы собралась очередь. Максим пристроился за сухопарым старичком в клетчатом пальто. Импозантный тип. Не комплекцией, конечно. Внимание к нему привлекали бронебойные очки. Видимо, без них он слеп как землеройка. Когда подошла очередь, Масканин взял билет в общем вагоне, отдав за него трёшку. Место сидячее, ну да чёрт с ним, захочется спать — поспим и так. За червонец можно было б СВ взять, но смысла в этом Максим не видел.
До отправления оставалось минут двадцать. Это хорошо, не придётся долго торчать на вокзале.
В зал ожидания Максим направился через вестибюль, в центре которого стояла группка скучающих полицейских. Стояли они обособленно, потоки людей их огибали. У лестницы на второй этаж дежурили ещё несколько правоблюстителей.
Зал ожидания оказался переполнен. Длинные, сплошь забитые народом ряды сидений. Масканин неспешно прошёлся, в надежде отыскать пустующее местечко, но такового не нашлось. Невольно он прислушивался к разговорам, чаще на личные темы, но не мало болтали об отшумевших беспорядках. О погромах магазинов в центре, о том, зачем каким–то идиотам понадобилось их громить, о попытках чего–то там поджечь, о массовой драке где–то на окраине города в районе сталелитейного завода. Если верить разговорам, то беспорядки прокатились и по нескольким другим городам. А ещё судачили об утреннем происшествии на вокзале, мол, некий злоумышленник пытался подложить самодельную бомбу под локомотив. Как всегда передавались слухи и домыслы. Одни говорили, что злоумышленник был одет путейцем, другие утверждали, что он был в полицейской форме.
Максим как бы невзначай задержался, прислушавшись к истории, как брали бомбиста, а тот смог то ли застрелить, то ли ранить трёх жандармов.
По репродуктору объявили о прибытии очередного поезда. В зале поднялась суета. Масканин взял курс на освободившееся место, покинутое неопрятным мужиком, с кряхтением закинувшим за спину невероятно большой баул. Разместившись, Максим осмотрелся. Рядом расположился тот самый старичок из очереди. Старик читал газету, покусывая нижнюю губу, отчего его козлиная бородка то и дело подрагивала.
— Простите, а вы не в Памфилион едете? — неожиданно обратился он, пряча очки в футляр.
— Нет, сударь. В Вольногорск.
— Жаль. Я почему–то решил, что вижу земляка… — старик близоруко прищурился и улыбнулся.
Болтать Масканину не хотелось, но он решил соблюсти приличия. И однако с чего этот господин захотел увидеть в нём земляка? Какой он ему земляк? Впрочем, он и не обязан разбираться в шевронах и эмблемах, а может без очков вообще не видит, что перед ним вольногор.
— …у нас на побережье климат теплее, — продолжал рассуждать старик, — в мехах нет никакой надобности. Всего два дня здесь в командировке провёл и успел порядком устать от холода.
— Ну что вы, сударь, зима в Старграде мягкая, — брякнул Масканин первое, что пришло в голову.
