Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— А, юноша, — сказал он, посмеиваясь, — не хотите ли стакан лафита?

Саша молча поклонился, чувствуя, как тяжкая злоба мутит его разум при сознании, что он в руках этого огромного, лобастого, зловещего орангутанга в ботфортах. Саша стиснул зубы и решился молчать, что бы ни говорил его мучитель.

— Ну, что ж, юноша, придется вас отправить на казенную квартиру, — продолжал Пален. — Такова воля государя императора. А воля монаршая священна. Не унывайте, юноша. Может быть, это спасло вас от шальной пули или удара сталью не в безопасное место. Я знаю, что противник ваш отличный дуэлянт. Он из гейдельбергских студентов, а там не столько пишут на бумаге пером, сколько на человеческих лицах шпагой. Видите, что быть благотворителем небезопасно. Я вас предупреждал. Впрочем, опять говорю вам, не унывайте. К тому же сегодня пришлось вам, а завтра, быть может, и до меня очередь дойдет. Я всем это говорю. Видели, сколько народа ко мне валит? Того высылают, а у него дела не окончены. Просит отсрочки. Разориться должен иначе. Или, положим, больны жена, дети, мать, отец. И мало ли еще что? Невозможно, немыслимо. Воля монаршая священна и должна быть приводима в действие без промедления по точной силе приказа. Ступайте же, милый юноша, в крепость! Я приказал подыскать вам удобную, по возможности сухую келью. Обед вам будет доставляться самый изысканный. Книги — какие пожелаете. Я даже распорядился, чтобы арестовали и вслед за вами отправили вашего лакея Саввушку. Продувной малый. Он будет вам прислуживать в крепости. Государь приказал не слишком сурово вас держать, а отечески, отечески! Э, в крепости вы будете в большей безопасности, нежели на свободе. Теперь же наступает темное, зимнее время. В вашем возрасте к тому же полезно этак побыть наедине с собой, познать самого себя, поразмыслить, сосредоточиться. Посидите до весны. Когда же пройдут иды марта, благорастворенный Фавоний растопит льдяные оковы, земля станет пробуждаться для новой жизни, и наступят светлые дни весеннего освобождения всей природы, тогда и вы, я уверен в этом, покинете свою тихую келью[19].

Часть 5

Le beau coup a faire, ma chere Atropos! Remplissons d'étonnement l'Europe et l'Asie; tranchez ce fil c'est un meurtre digne de nous. Otons la vie et la couronne á ce jeune empereur qui fait concevoir á ses peuples de si belles espérances.

(Прекрасный случай для удара ножницами, моя дорогая Атропос! Исполним удивления Европу и Азию; перережьте эту нить; это покойник достойный нас. Лишим жизни и короны этого молодого императора, который внушил народам столь прекрасные надежды).

Lesage. Une journée des parques

II est dans la destinée des peuples, comme dans celle des individus, de vivre dans un état presque perpétuel de couffrance; aussi les penples, comme les malades, aiment á changer de position: tout mouvement leure donne l'espoir de se trouver mieux.

(Участь народов, как и отдельных личностей, — жить в состоянии почти непрерывного страдания; потому народы, как и больные, любят менять положение: всякая перемена даст им надежду, что им станет от того лучше).

Comte de Ségur

I. Принц из Карлсруэ

Вечером 17 февраля 1801 года объемистая возок-карета остановилась около здания первого кадетского шляхетного корпуса на Васильевском острове.

Двери подъезда с угрюмыми колоннами отворились, и толпа служителей со свечами в руках выбежала на подъезд, толкаясь и спеша.

Ветер задувал оплывавшие и чадившие сальные свечи и засыпал служителей сухим струящимся снегом. Огромное пространство темной Невы дышало ледяным веянием. В небе дрожало и переливалось северное сияние.

Служители стали помогать выйти сидевшим в карете.

Первым вышел или, скорее, был вынесен, некто очень невысокий, закутанный в долгополую лисью шубу с бобровым воротником.

За ним последовала другая столь же невысокая фигурка в такой же шубе. Наконец, вышел иностранный офицер — красивый, складный немец высокого роста в щегольском полушубке, украшенном шкурами на груди…

Прибывшие вступили в вестибюль здания, ярко освещенный и озаренный целым костром дров, пылавших в камине. На лестнице, шедшей прямо и круто, как на колокольне, вверх из вестибюля, стояли шпалерами в полной форме офицеры драгунского полка с их командиром во главе.

Служители раскутали две шубы. Из одной поя вился толстый, коротенький подросток, облеченный однако, в старого образца драгунскую форму генерал-майора, в зеленый кафтан, желтый узкий жилет и желтые панталоны — необычайное соединение цветов, напоминавшее яичницу с луком.

Только конечности и голова маленького генерала не были обряжены по форме из-за мороза и дорожных обстоятельств. На ногах были валенки, внутри подбитые мехом, а на голове соболья шапка с наушниками, малиновым верхом и бисерной кистью Из-под шапки вырывались каскадом великолепные золотые волосы, отросшие за долгий путь, совершенный из Карлсруэ в Петербург. Из другой шубы вытащили такого же роста карикатурнейшего старикашку в старопрусском кафтане, в парике с косичкой, который сверху защищал от мороза убор, не сколько напоминавший женский капор, подбитый кошачьим мехом. Ноги старикашки тоже были в валенках. Он поспешил снять капор и оправить парик.

Трудно изобразить впечатление, которое теперь производило это маленькое, невыразимо уродливое существо. Можно было сравнить его с болваном, что в цирюльнях служит для надевания париков, с механической куклой-щелкунчиком, разгрызающей орехи, или с теми безобразными фарфоровыми фигурками, которые ставились иногда на обеденные столы у немецких принцев старомодных, незначительных дворов.

Маленький генерал снял соболью шапку. Открылись его большие голубые глаза и окончательно освободились золотые локоны. То были принц Евгений Вюртембергский, сын известного героя Семилетней войны, родной племянник императрицы Марии Федоровны, и нарочито посланный за ним в замок Карлсруэ, в Силезии, близ города Оппельна (не смешивать с многолюдным городом Карлсруэ в Западной Германии!) и привезший принца в Россию, по повелению государя Павла Петровича, генерал барон Дибич, служивший под начальством отца принца в Семилетнюю войну в офицерском чине и раненый под Цорндорфом. Особливую милость государя барон заслужил еще тем, что написал книгу о домашней жизни Фридриха Великого, поклонником коего был Павел.

Командир драгунского полка церемониальным шагом подошел, поздравил его высочество с благополучным прибытием в российские пределы и рапортовал, как шефу полка, о состоянии последнего.

Затем принц в сопровождении барона Дибича и иностранного офицера, учителя военных наук принца, последовательно прошедшего саксонскую, голландскую и прусскую службу, ротмистра фон Требра, стал подниматься по лестнице.

За ними и перед ними толпой бежали слуги со свечами. Другая толпа слуг со свечами встретила их наверху, когда они вступили в анфиладу огромных, великолепно убранных комнат.

Все они изъявляли шумную радость, толкали друг друга и спешили показать путь его высочеству и осветить его, хотя и без помощи их оплывавших и чадивших сальных свечек в высоких шандалах достаточно давали света стенные канделябры и всюду зажженные люстры.

Слуги проводили принца в столовую, где был накрыт на три прибора великолепно сервированный стол.

За креслами стояли придворные лакеи, а парадный метрдотель еще с целым отрядом официантов готовился командовать трапезой августейшего гостя.

Командир драгунского полка, сопровождавший своего шефа, взял за локоть ротмистра фон Требра, учтиво по-французски сообщил ему, что собственно ему предстоит ужинать за столом офицеров внизу.

Неудовольствие изобразилось на красивом лице статного немца, и он отвечал тоже по-французски, но с самым дурным произношением:

вернуться

19

Граф Александр Иванович Рибопьер вместе со многими другими узниками был выпущен из Петропавловской крепости в первые же дни по воцарении Александра Первого. Выходя из камеры, граф мелом написал на дверях ее: «Свободен от постоял, — так он веровал в силу либеральных намерений юного императора. Предсказание графа не оправдалось. Петропавловская крепость не свободна от «постоя» даже и до сего дня. (Прим. автора)

61
{"b":"245873","o":1}