Она говорила о своем любовнике Уварове.

— Маменька, — дрожащим голосом отвечала падчерица, — пусть мне цыганка наворожила, да сама-то я не цыганка и выпрашивать не умею! Пощадите меня!

— Не умеешь, потому что для меня! — злобно прошипела мачеха. — Ну, я тебе этого, голубка, не забуду! Я тебе это припомню, душенька!

Она задыхалась от злобы.

— Государь! — вдруг раздался отдаленный крик в конце анфилады зал и гостиных.

— Государь! Государь! Государь! — один за другим повторяли скороходы, поставленные в каждых дверях.

— Ахти, государь! — всколыхнулась княгиня. Смертный холод мгновенно сковал руки и ноги княжны Анны. Сердце мучительно забилось и упало. Игла замерла в трепещущих пальцах. Она ничего не видела, ничего не сознавала, кроме того, что вот сейчас войдет невысокий человек, в руках которого ее судьба, честь и сама жизнь.

Княгиня Лопухина и госпожа Жербер, тоже побледневшие под румянами, заранее склонились в низком реверансе.

После того, как княжна Анна отказалась выпросить у государя ленту для любовника мачехи, о чем самая мысль была ей нестерпимо оскорбительна, бедной фаворитке решительно не стало житься в доме. Княгиня изобретала тысячи способов сделать ее существование невыносимым, и она находила отдых и успокоение только у Долгоруковых.

Ревностно исполняя повеление государя всегда танцевать вальс с Рибопьером, княжна Анна проводила почти ежедневно свободные часы в обществе беспечного, неистощимо веселого француза.

Танцы, игры, смех и болтовня чередовались с чтением новейших произведений литературы, конечно, не русской.

В то время, как старый князь проводил досуги с госпожою Госконь в доме Шевалье, а мачеха уединялась на антресолях с Уваровым, княжна спешила к заветной двери, соединявшей родительский дом с беспечной семьей Долгоруковых. Там ее уже ожидала обоего пола молодежь, корнеты конной гвардии, гулист и цимбалист, кошки, собаки, канарейки, ученые сороки, горы лакомств!.. Госпожа Жербер покровительствовала этим невинным времяпрепровождениям, потому что французский темперамент влек туда, где было весело, она же была еще достаточно молода, свежа и привлекательна, чтобы заслужить внимание молодых воинов… В то же время она исполняла и обязанности неотлучной дуэньи, препорученные ей государем. Слова, брошенные практичным бароном Николаи, не прошли мимо сердца Саши Рибопьера. Юноша задумался. Внимание фаворитки в самом деле могло доставить ему звание адъютанта. Император любил приближать к себе глубоких старцев и зеленых юношей. Резкие контрасты соответствовали его противоречивой, романтической натуре.

Но деликатность не позволяла Саше Рибопьеру прямо просить княжну Анну похлопотать за него. Тогда он открылся госпоже Жербер, и та обещала передать при случае это его желание.

В ноябре император принял титул магистра ордена Иоанна Иерусалимского. Еще год тому назад магистр ордена, достойный старец Роган умер. Граф Литта, облеченный званием чрезвычайного посла, имел торжественный въезд в столицу и публичную аудиенцию, на которой поднес императору Павлу титул протектора ордена, вмещавшего в себе древнейшие дворянские роды почти всей Европы.

Императору прислан был, кроме того, старинный крест славного гроссмейстера Лавалетта, другой крест из части древа животворящего Креста Господня, чудотворный образ Божьей Матери, писанный святым евангелистом Лукою, и десная рука мощей святого Иоанна Крестителя.

Присланы были знаки мальтийского ордена и для всех особ царского семейства, также для государственного канцлера князя Безбородки, для вице-канцлера князя Куракина.

В тронную залу, где совершалась церемония, прибыла императрица, и, приняв из рук государя орденские знаки, заняла место на троне. Затем к престолу подошел Александр Павлович без шпаги и преклонил колено.

Император, надев шпагу и обнажив меч, сделал им три рыцарских удара по плечам великого князя, вручил ему шпагу, поцеловал его и возложил на него знаки Большого креста.

Французский принц Конде, тоже пожалованный в кавалеры Большого креста, наречен был великим приором русским.

После обеда государь принял кавалерами Большого креста князей Безбородко и Куракина, раздал другие кресты и назначил всех командоров и кавалеров великого приорства.

К удивлению всей Европы, русский царь принимал верховное начальство над религиозным и военным орденом, признававшим папу своим духовным главой. Но по своему положению в Средиземном море остров Мальта, без всякой обороны сданный первому консулу Бонапарту беспечными кавалерами на пути его в Египет, обещал России важную точку опоры в сношениях с Оттоманской Портой.

Русский император в качестве гроссмейстера становился во главе всего дворянства Европы. А русское дворянство становилось равноправным членом европейской рыцарской семьи.

Все сие давало оплот для борьбы с гидрою революции, рушившей алтари и престолы…

Теперь, ровно через год, весь корпус мальтийских кавалеров торжественно поднес императору Павлу корону и регалии нового сана, включенного затем в титул императорский. Декларацией, обнародованной в Европе, дворяне всех христианских стран приглашались ко вступлению в орден. Кавалеры, и между ними великий князь Александр Павлович, совершали затем, став по сторонам трона, у коего стоял в регалиях гроссмейстер, некоторые обряды. Снимали шляпы и махали ими. Обнаженные шпаги воздымали и уклоняли, образовав над Павлом Петровичем как бы стальной свод.

Составлен был верховный священный совет ордена.

Князь Лопухин сделан был великим командором. Назначены были оруженосцы к великому магистру от конной гвардии и полков Преображенского, Семеновского и Измайловского.

Княгиня Лопухина употребила все старания, чтобы ее возлюбленный, новопроизведенный конной гвардии полковник Феденька Уваров был назначен оруженосцем.

Назначен был от конной гвардии оруженосцем к великому магистру Саша Рибопьер.

В пунцовом одеянии с черными отворотами, с обнаженными мечами оруженосцы окружали Павла, когда он шел церемониально в церковь или аудиенц-залу.

В деле назначения Саши Рибопьера оруженосцем влияние княжны Анны было ни при чем. За него хлопотала тетка графиня Литта. Но мачеха княжны была уверена, что именно падчерица провела своего мальчишку, с которым вертится, и перешла дорогу Феденьке и ей самой. Оскорбленная в нежнейших чувствах престарелость не смогла сдержать своей ярости и, ворвавшись к княжне, извергла на ее голову поток упреков в интриганстве, неблагодарности и т. д.

— Для меня не хотела попросить, а для своего вертопраха небось выклянчила! — кричала княгиня.

Княжна Анна выслушала до конца мачеху, не сказав ни слова, только побледнела, и черные глаза ее сверкали. Потом она ушла с госпожой Жербер к Долгоруковым.

Там уже ожидал ее Саша Рибопьер. Во время танцев она как бы ненароком спросила его, все ли мечтает он об адъютантском мундире, будучи уже возведен в оруженосцы?

— Конечно, княжна. Кто из нас, корнетов, о сем не мечтает! И сами судите, быть ли оруженосцем мальтийского магистра, или адъютантом всероссийского императора? Полагаю, островок не идет в ряд со страной великой, как бы особливою частью света.

— Ах, а я бы предпочла обитание на тихом острове, куда бы не проникала людская зависть и злоба! — сказала княжна.

— О, конечно, если бы сей остров был населен вами, то б должно его предпочесть всему свету! — поспешил с комплиментом юный оруженосец.

Княжна засмеялась и подбежала к госпоже Жербер, окруженной молодецкими усами, палашами и ботфортами, что-то ей пошептала, а затем, достав маленький бумажник, написала на страничке, вырвала ее и отдала госпоже Жербер.

Та взяла записку и с низким поклоном немедлен но удалилась.

Веселье молодежи продолжалось, и время летело незаметно.

Вдруг вошла опять госпожа Жербер и, подойдя к княжне, присела до земли и сообщила:

— Исполнено!

Княжна весело рассмеялась и закружилась с Рибопьером в вальсе.