— И солнце вставало и садилось множество раз, и подданные многих царств, как созревшие плоды манго, отпускали ветви мира и ложились в ладонь сборщика, великого Шакьямуни…

На улице пошел ливень, внизу по темному асфальту, кружа и подталкивая перед собой кучи цветного мусора, побежали потоки воды. Часы на стене пробили первый час третьего тысячелетия.

И солнце вставало и садилось множество раз, и подданные многих царств, как созревшие плоды манго, отпускали ветви мира и ложились в ладонь сборщика, великого Шакьямуни.

И минул год, и опять пришел Победоносный в Шравасти, и остановился на этот раз с учениками в доме у купца по имени Йормахатши. И купец этот был богат, и преуспевал в науках не менее, чем в делах; более же всего славился своей честностью, и за это люди искали его совета в решениях и спорах. И пришел к нему Будда.

Йормахатши с почтением его принял, но Будда сразу же почувствовал на душе у хозяина тяжесть. Расспросив учеников, Светлейший узнал, что недавно у купца умерла жена и что в горе чувствовал он себя совсем потерянным и несчастным. Ничего про это не сказал Светлейший купцу, и так прошло два дня.

На третий же день вечером, оба — Светлейший и Йормахатши — сели на подушках на террасе дома и стали вдыхать, как пахнет мокрым деревом терраса, и слушать, как в сумерках капает с листьев в саду вода.

И вот, Йормахатши сказал:

— Пресветлый, воистину велики были твои дела в саду Джетавана в прошлом году! Хочу спросить тебя: вершишь ли их вновь в этом?

— Нет, — покачал головой Будда, — ни в этом, ни в следующем году. И никогда больше.

— Но отчего же, Светлейший?

— Не для собравшихся в Джетавана показывал я чудеса, — отвечал Будда. — Те же, кого ждал я, не пришли.

— О ком говоришь ты, Светлейший? — удивился Йормахатши. — В Джетавана было не протолкнуться. Или ждал ты еще соперников?

И посмотрел Будда на солнце, садящееся за пальмы, и ничего не ответил.

И тогда Йормахатши погрустнел и сказал:

— А я так ждал тебя. Я хотел попросить тебя о чуде — воскресить мою жену… Не сделаешь ли для меня?

И ответил Будда:

— Нет, не могу. Тогда по справедливости пришлось бы мне воскресить на Земле всех мертвых, о ком еще помнят.

И молчали еще. И скрылось тем временем солнце за пальмами, и пришли сумерки, и пошел редкий дождь. И застучала вода сильнее о листья в саду.

— Премудрый, — вновь обратился Йормахатши к Учителю, — тогда научи меня делать чудеса, как сам умеешь! Буду поститься, исполнять все обеты, идти вверх по ступеням твоего Знания — не будет у тебя вернейшего ученика! Тогда скоро сам смогу воскресить мою жену! Скажи, много ли надо знать, чтобы уметь делать все то, что ты проделал в Джетавана?

— Наоборот, — улыбнулся Будда, — нужно многое забыть. Младенец легко бы сделал все то, что совершил я там.

И еще больше опечалился Йормахатши. И летел дождь в сад его серебряными стрелами.

— Никогда мне не стать младенцем, Мудрейший! Не забыть мне то, что стало частью меня. Так бывает: заберется человек на скалу, а спуститься не может…

— В головах у людей много зеркал, — ответил ему Будда, — и лишь потому спуск кажется тебе сложнее подъема, что на самом деле он — восхождение. Так чудится человеку, что карабкается он на гору, — на самом же деле зарывается все глубже в землю и там хоронит себя в темной пещере.

— Но ты же учишь людей не делать этого?

— Я лишь стараюсь показать им, где небо, а где земля.

И затих Йормахатши, и задумался. И затем спросил снова:

— Но если ты лишь указываешь людям путь наверх, значит ли это, что выйти из земли на свет для человека — лишь начало пути?

И лаской осветился взгляд Будды. И сказал он:

— Вижу, что не ошибся, придя к тебе.

И вместе с дождем мрак пришел в сад. И ударил глухо гром, и застучало сердце у Йормахатши в груди. И, вскочив с места, сбежал купец по ступеням террасы на мокрую землю в сад, туда, где под листом папоротника лежал гладкий белый камень. И перевернул он камень, и под камнем в грязи был дождевой червь. И указав на него пальцем, воскликнул Йормахатши:

— Посмотри на червя, Светлейший! Представь себе, будто этот червь — человек, стремящийся к нирване, и что нирвана — это та сторона сада, что за моим домом, но не может червь оползти дом вокруг. И в этом случае есть у червя два пути: вылезти из земли на свет и поползти через дом — по стенам и по крыше его, или — наоборот — уйти глубоко в землю и проползти расстояние до сада под домом! Какой же путь ближе? Дом мой высок и путь под землей будет короче!

— Все так, Йормахатши, — подтвердил Будда, — но принеси мне червя.

И взошел Йормахатши на террасу, и передал червя Преславному, а сам сел рядом.

— Посмотри на своего «человека», — сказал ему Будда, — нет у него глаз. Наугад и наощупь роет он под землей ходы, и часто натыкается на корни и камни, и упирается в стену, и отчаивается, и поворачивает назад. Но лишь пойдет дождь, — муссоны рано или поздно приходят, — вода заставляет его подняться из земли и вылезти наружу, и корчится он тогда на непривычном ему свете и холоде, и хочет, чтобы высохла земля и чтобы поскорее можно было ему вернуться в темень. Не ведает он, что есть на свете солнце.

— Но посмотри теперь на меня, — продолжал Всесильный, — я не в силах перенести людей в сад нирваны, я лишь помогаю им встать на путь, ведущий из земли к свету. Я открываю людям глаза, чтобы не отчаивались и не запирались, подобно слепым червям в темных норах, но чтобы сами вышли из темноты на свет и увидели солнце.

— И в этом счастье? — спросил Йормахатши.

— Нет. Когда выйдут из земли на свет, лишь тогда увидят Препятствие, которое предстоит им одолеть, — словно этот твой червь, умей он видеть, увидел бы при свете твой дом. И когда увидят люди это Препятствие, захватит у них дух от великой задачи. И правду сказал ты, Йормахатши: выйти на свет — лишь начало пути.

И полил дождь после этих слов Будды стеною, и банановые листья, как темные лодки в шторм, закачались в саду.

— Так значит, Светлейший, — сказал Йормахатши, — ты не учишь тому, как преодолеть Препятствие на пути к нирване, но лишь только тому, как увидеть его?

— Никто не научит тебя, Йормахатши, как преодолеть Препятствие.

И пришли слуги, и зажгли на террасе фонари, и мотыльки, дрожа крыльями, закружились у пламени. И поставили слуги на пол перед Шакьямуни и Йормахатши подносы с чаем и благовониями. Но не притронулся Будда к чаю, и все смотрел на Йормахатши. Тот же горько воззвал к нему:

— Всеславный! Сердце мое болит, и мудрость не лечит его. Знаю одно: никогда не перестану любить жену мою, память о ней стала мною. Не для меня дорога забвения и спокойствия, даже если ведет она к свету. Память моя — темная пещера, и слишком глубоко она под землей — нет оттуда пути к солнцу. Даже тебе не в силах вызволить меня из нее!

И тогда тихо спросил купца Будда:

— Что если все же начнешь движение к нирване из подземелья, но направляясь не вверх, а вниз?

И поколебалось пламя в фонарях.

— Что говоришь! — воскликнул Йормахатши. — Не подразумеваешь ли, что есть хоть малый шанс мне, слепому червю, проползти под домом и выйти наружу на другой его стороне, не потерявшись во тьме?

И сказал Будда ясно сквозь шум дождя:

— Есть способ червю проползти под домом.

И раздался удар грома, и замер Йормахатши, и не верил своим ушам, и тогда просил Светлейшего объяснить ему, как это возможно.

И объяснил Великий Шакьямуни сквозь шум бури:

— Будды являются в мир раз в пятьсот лет и учат людей, как подняться из тьмы к свету, но приходит раз в семь тысяч лет тот, кто делает спуск легче восхождения. И Он учит, как, зарывшись глубже во тьму, найти путь к свету. Он поведет «червей» кратчайшим путем, и, слепые, проползут они под домом вслед за ним, и выйдут без труда с другой стороны Препятствия.