Однажды он заплатил больше полутора миллионов долларов за то, чтобы на одном из своих земельных участков вырыть огромный котлован. А лишь только котлован был готов, он приказал его снова засыпать, так что видимый практический эффект от всех усилий составил ровно предсказуемый ноль.

Если котлован еще можно было попытаться оправдать — например, ошибками в планах строительства (впрочем, близкие к проекту люди, пожимая плечами, твердили об отсутствии каких бы то ни было планов строительства), — то другой выходке дяди Не смогли найти подходящего объяснения даже его многочисленные пиар-агенты. Действие напоминало масштабный постмодернистский хэппенинг: дядя нанял целую эскадрилью полевой авиации и в течение недели бомбил необитаемые джунгли севера Индии зелеными огурцами. Вся страна разводила руками, а жители окрестных деревень толпами ходили в джунгли по огурцы.

За некоторыми шутками дяди люди пытались найти скрытый коммерческий расчет. Как-то раз дядя позвал в свое поместье под Бомбеем представителей массовых изданий и, залезши при них в саду на дерево, объявил, что собирается сидеть там очень долго. Это был бы, без сомнения, повод даже для его собственных помощников вызвать психиатров, если бы не то, что дядя заявил с дерева далее. За каждую минуту своего добровольного уединения в листве он пообещал по одной рупии каждому читателю тех изданий, которые согласятся ежедневно на своих страницах освещать мероприятие. Газетчики тут же понеслись в свои редакции запускать в продажу экстренные номера — в семидесятые годы про реалити-шоу еще никто не слышал. За ту неделю, что дядя играл на дереве в большую птицу, газеты продали тиражей больше чем за весь год. Миллионы подписчиков с неослабным интересом следили, как дядя сидит на дереве, страницы изданий были полны писем в его поддержку, пожеланиями ему здоровья и упорства, — траст же дяди все это время добросовестно переводил читателям деньги. Как уже говорилось, многие стали предполагать, что за очередной проделкой дяди стоит его тайное желание повыгоднее продать те газеты, что ему принадлежали. Впоследствии, однако, это предположение не подтвердились. Все опять развели руками — дядя демонстрировал эпатаж на грани безумия.

Многомиллионная благотворительность основанного дядей Траста, в конечном итоге затыкала рты всем тем, кто был готов объявить дядю взбесившимся от безделья нуворишем. Общественное мнение о нем под конец жизни было скорее положительным, чем отрицательным. Все говорили о чрезвычайно умном и прозорливом бизнесмене, обладающим колоссальным чутьем и везением, но страдающим нереализованными артистическими амбициями — и это, грустно вздыхали все, при полном отсутствии нужных дарований.

После его смерти, случившейся два года назад, газеты объявили, что империей Старца вплоть до оглашения завещания л управлять созданный им при жизни Траст. Ни отец с матерью. ни братья и сестры Дипака, ни сам он, конечно, не питали надежд получить что-либо от «свиньи»; газеты и сами в конце концов ничего не объявили о завещании; все пересуды о том, кому достанется в наследство могучая империя, мало-помалу стихли. Общепринятым мнением среди тех, кому еще было интересно, стало то, что Траст потихоньку, да с помощью адвокатов перевел все наследство на своих членов — бывших дядиных помощников и партнеров.

Дипак повернулся на живот, свесил голову с кровати и поднял с ковра письмо. Он вновь перечитал его, хмурясь от растущего внутри сомнения — не мог Траст дяди так просто сдаться; вдруг Дипак что-то не так понял, вдруг все-таки не он наследник?

Нет, текст письма за то время, что он лежал на кровати, не изменился. Письмо по-прежнему приглашало Дипака Бангари явиться в адвокатскую контору господина Аннимиры для оглашения завещания, оставленного на его имя господином Ягджитом Сунаниллои…

Вдруг дыхание Дипака участилось, сердце забилось. Что это? Как раньше он не обратил внимания на эту строчку, написанную в самом низу письма мелким шрифтом…

«Воля покойного должна быть оглашена вышеуказанному наследнику не позднее 13.00, 24 декабря 2004 года. Невозможность объявить завещание наследнику в указанный срок повлечет за собой полную отмену условий завещания и переход завещанных наследнику активов в управление указанного в основном тексте завещания Траста».

Дипак рывком сел на кровати. Часы в поцарапанном корпусе красного дерева, стоящие на желтом стеллаже с книгами, показывали без десяти двенадцать.

Он только-только успеет.' Вскочив с места, он сдернул с крючка в прихожей синий пуховик; на ходу продевая в него руки, забежал снова в комнату, нацепил прямо на босые ноги мятые кроссовки. Схватив с полки зеленую сумку с вышитой надписью «Lehman Brothers» — подарок спонсора вечеринки на кампусе в школе, — он запихнул в него письмо адвоката и свой паспорт. Потом еще раз осмотрелся.

Все?

Через минуту он сбежал с темного кирпичного крыльца в повисшую в воздухе влажную дымку позднего лондонского утра.

Адвокат, господин Аннимира, — индус, — курил большую сигару и надувал своим телом дорогой костюм в полоску.

Войдя на коротких, словно у бульдога, ножках, в свой кабинет впереди Дипака, он взошел за широкий блестящий стол-линкор из светлого дерева, и уселся в утянутое упругими подушечками кожаное кресло. Затем широким взмахом чиркнул спичку о стоящую на столе тяжелую серебряную табакерку, закурил сигару, оценивающе попыхал ею несколько раз, и, довольный результатом, откинулся назад в кресло. Приглашающим жестом он указал Дипаку на второе кресло, стоявшее перед столом.

Дипак сел. По левую руку от него теперь располагался большой ореховый шкаф с книгами, по правую — нелепо смотрящийся здесь огромного размера сейф, — зеленый, железный, похожий на въехавший в офис танк. Из окна за спиной приглушенно сигналила автомобильными гудками улица.

Дипак поерзал — кресло было неудобное, рассчитанное, вероятно, на задницы толстых богатых клиентов, а не на худые, студенческие: подушечки жесткие, словно булыжная мостовая… По комнате поплыл дым от сигары; дым этот стал опутывать мысли Дипака нехорошими предчувствиями, — все началось еще с фразы, которую адвокат, с усмешкой обернувшись, бросил ему на лестнице: «Ваш дядя был шутник!»

Дипак закусил губу. Неужели дядя снова решил выпендриться, теперь уже с того света? Эх, Дипак, Дипак… Получишь ты в наследство старые дядины кальсоны…

Он вытер потные ладони о мятую черную футболку, съехал кресла чуть пониже, переместившись на копчик (невозможно жесткое кресло), сглотнув, спросил напрямую:

— Скажите честно, мне что, причитается какая-нибудь ерунда?

Аннимира вынул сигару изо рта и, довольно улыбнувшись, так что все лицо его разъехалось в стороны, словно было из резины. развел руками:

— Верите ли, я не знаю!

Дипак, нахмурившись, посмотрел на него.

Адвокат сделал энергичный жест сигарой:

— Дело обстоит вот каким образом. Ваш дядя, привязал к получению вами наследства ряд условий. Одно из них мы сейчас выполним — я объявлю вам о наследстве именно 24 декабря 2004 года до одного часу пополудни. Но, к вашему — и к моему тоже! — сожалению, это условие не единственное…

Не единственное? Дипак поморщился.

— Не огорчайтесь раньше времени, — продолжил адвокат, следя за его лицом, — может быть, я успокою вас, сказав, что дядя оставил вам не одно, а два наследства, причем, как бы ни повернулось дело, вы гарантированно получите одно из них. Беда в том, — продолжал Аннимира сокрушенно, — что, как я вам уже сказал, даже мне неизвестно, что находится в каждом из лотов. Все время с момента смерти господина Сунанилла, — а это уже более двух лет — оба наследства хранятся в депозитарии Барклай-банка в Лондоне. Согласно условиям завещания, лишь сегодня мы получили возможность забрать их оттуда.

Аннимира положил сигару на край пепельницы, поднялся с кресла и подошел к зеленому танку-сейфу. Близоруко прищурившись, он набрал на маленьком блестящем колесике с краю на двери код, затем повернул другое, большое железное колесо. Раздался легкий звон, как от удара ложечкой по хрустальному бокалу, и дверь сейфа, — как показалось Дипаку, слишком легко Для столь массивного ларца, — отворилась.