Сияя каждая Своим особым светом.

Учись, смотря на фреску, Что в трапезной монастыря Святой Марии, В Милане я написал.

И до меня «Вечерю» Писали многие. Но что ж?

Таддео Гадди, Дель Кастаньо, Гирландайо — Все Апостолов писали, смирно И ровно за ужином сидящих, По обе стороны от Сути, Как будто звенья Они цепи людской, Которой скован Бог.

Я же Задумал цепь порвать, Взорвав ее на фреске. Услышав о грядущем Предательстве, Апостолы мои Вскочили, Пришли в движенье — Один из них привстал, Не веря правде; Другой, наоборот, Пригнулся в страхе, И показал ладони, Где нет оружья. Третий Назад откинулся, В руках сжимая нож.

Волна пошла по головам…

Волна, которую собою Лучат апостолы, имеет Длину коричневого цвета То страх…

И на переднем плане фрески Коричневым я написал Фон бытия.

То ныне фон жизни человеков…

Теперь припомни: Иисус в картине Изображен в одеждах двух цветов.

Но красный с синим Суть два цвета, Что, вместе слившись, Рождают Цвет фиолетовый венца…

И разделилось Откровенье В Спасителе, Борьбу означив.

Желание Земли, что держит в мире, И опасается за тело насыщенья, И заставляет сомневаться В своем предназначенье, сошлось С могучей силой Воли, Что чувством устремилась к Цели, И оторваться от земли Зовет ценою собственных страданий.

Теперь взгляни на окна, что позади Христа.

Увидишь Ты в каждом Изумрудные долины, Что в высший мир зовут.

Природа, Часть совершенная творенья, Нам шлет посланье Родительской любви, Заботящейся без ведома о нас; О той любви, Что каждый ощутит, Лишь только Цель свою увидит И обернется мыслью изумрудной…

И красно-синими одеждами Учеников мелькает фреска — Подобно Сути, призваны Они преодолеть сомненье…

Но есть средь них один, Чье одеяние глубоким Волшебным изумруда светом Озарено; Фигура эта — Того, кого обычно Предателем зовут…

Единственный из всех он излучает Волну гармонии: Он знает, Что делает, — И для кого.

Свое предназначение Нашел; И мыслью этой стал…»

И научил меня Учитель, Как управлять шестью телами. Сказал: «Не мир нас выбирает, Но мы его. Задача наша Почувствовать и выразить собою Мирозданье…

Лишь фиолетовый смешаем с голубым, Родится в нас Творящей Силы Воля — То воля неба синего, — Что чувством устремит нас к Цели.

Но человек — калейдоскоп, И разные бывают в нем узоры.

Представь на миг, Что отразился Небесный свод столь ясно в Выражении, Что Воля мощная в своем стремленье к Цели Божественной зажглась у человека. И одновременно, Представь, Что радости желанье пожухло. И совместится тогда С кровавым апельсином синий, И так опять родится в сердце Коричневый цвет страха…»

И так еще сказал Учитель: «Пытаться можешь ты лукаво Свечениями управлять. Сказать себе: «Зачем я буду желанье радости менять, В котором слишком много Эгоизма? Я лучше Волю Ослаблю, осветлю, И получу свой изумруд. Ведь все равно, Каких свечений мне менять оттенки: Так в красноту оранжевый И нежно-голубой Отличный Зеленый мне дадут».

Но не играют так цвета…

На небе цвета голубого Сияет диск златой — Внизу шумят равнины Лесов зеленых.

Вот все. Таков закон.

Не думай же, что диск кровавый Исправишь неба белизной; Или что пасмурное небо, Осветлишь, Солнца сочный диск Сменив на нем луной унылой…

Ослабишь Волю, бросив Цель, Светлее сделаешь ее без говоренья, И скажешь: «Вот же, мрак углей Прозрачной голубой водой залил…» Но знай: Померкнет белый свет. Пир будет короток, И скоро Официант рогатый Счет принесет…

И точно так же не пытайся Исправить бледность Радости, усилив Мысль черезмерной, долгой думой, — И чтением «серьезных» книг. Объять реальность разумом не сможешь. И вот коль радость, что создашь, Желта лицом окажется и суетлива. Цвет синий свой сгущая темной тучей, На бледно-желтый ты нагонишь дум, И мысль безумную родишь, Что к Цели нужной не приведет…»

И рассказал Учитель дальше Про верхними телами управленье.

«Когда светлей тон Воли в человеке, Чем надо, станет, Безволен человек, и вял, и скучен, Со всеми соглашается. И даже Лучись в таком сиянье золотое Желанья Радости, Мир от смешения цветов таких Родится сер и скучен.

Такому человеку надо Попробовать сильнее Мир телом Откровения узнать. Для этого не надо чтенья.

Пусть он внимательно На мир вокруг себя посмотрит, Понаблюдает за чувствами своими. Подумает с закрытыми глазами О мире, о себе, о людях. А то вообразит себя на месте Иль камня, иль другого человека, Или животного с другой планеты… Очистится от знаний и суждений. Представит, что живет на свете Прекрасные последние минуты, Вдохнет росы вечерней запах, И насладится им…

Тогда вдруг развернется ковер творения к нему Лицом, — не беспорядком путанным из ниток, узелков, А стороной с узором смысла… Сгустится свет венца и станет сочным…

Но если люди языком смущают Цвет тела выраженья голубой, Чернее тучи тело Воли. Сильна она, но толку что? Смешаясь с темной Волей, Златая Радость породит Мысль страшную, И в страшные миры Опустит».

«Итак, — сказал Учитель, — Знай.

Задача человека — Понять баланс своих свечений, И их исправить.

Ибо у всех людей Во всех свечениях оттенок свой.

И каждый для себя понять обязан, Как сделать так, чтоб золото желанья Наполнилось до края Лазурной синевой небес».

Но здесь воскликнул я: «Учитель! Красиво, но не очень точно Звучит рассказ твой. Оттенков У цвета каждого миллъярды. Не удержать нам изумруда Волшебный цвет В центральном теле. Да, описал ты в общем метод, Которым, может быть, удастся Исправить ненадолго, ненамного Несовершенства наши. Но неужто Возможно Всегда учесть нам колебанья Оттенков всех свечений… Мне кажется, что нет. Ну а раз так, На миг увидим лишь блеск звезды Судьбы своей пред нами, И вновь утратим…

Так колебаться будем в мыслях и мирах И вверх, и вниз. Не толи разве Уже и так имеем.

То радость возвестит нам мир, То горе…»

И вот ответил мне Учитель:

«Есть правило одно — глубокое, как центр Земли, Высокое, как свод Вселенной.

И это правило, узнав, Любой научится взлетать на Небо, Свечения в телах уравновесив.

И это правило все знанье посвященных Осветит сочным, изумрудным светом.

Зеленый факел в темных коридорах Укажет путь. Спасутся все, Когда узнают О Правиле…»

Избранные обсуждают Пятое Откровение — На этом стихи заканчиваются, — Самуэль опустил листы и поглядел на слушателей сияющими голубыми глазами.

— Дальше — Правило Истинной Веры. Читаем сразу его?

— Подожди, — сказал Геня. — Надо разобраться.

— Да в чем разбираться? — недовольно спросил Батхед. — Какая-то… алхимия сплошная.

— А мне понравилось, — Катарина заложила волосы за ухо. — Про то, что вовсе не обязательно всегда притворятся доброй.

Она запнулась, видя обращенные к ней взгляды; затем храбро продолжила:

— И еще про силу выражения — мне кажется, это очень женское. Нуда… В том смысле, что женщины гораздо больше уделяют внимание тому, как они выглядят, например; что и как они едят, что на них надето… Ну и вообще, придают значение маленьким вещам во всем, что их окружает.

Батхед хмыкнул из своего угла — Скользят по верхам…

— Ничего не по верхам — это одно из тел! Тело выражения. А разум только вредит. И знание слов тоже вредит. И книжки.

Катарина сложила руки на груди.

— Ничего не правильно, — махнул рукой Звеллингер. — Женщины, к примеру, любят много болтать. Если верить написанному, это затемняет их Тело Выражения. Так что…

Катарина набрала было в легкие воздух, но ничего не придумала ответить.

— Подождите, — сказала Геня, — я другое хотела сказать. На лекции Девин рассказывал, что мысль о будущем, чтобы Реализоваться, должна облечься правильной интенцией. Но я тогда так и не поняла — где заканчивается мысль и где начитается интенция? И еще: мы привыкли думать, что мысль это временно порождение разума. Теперь выходит, что мысль сама есть разновидность волны, — то есть шесть центров в человеке каждый рождает свои мысли, и в центре, в сердце рождается главная мысль мира, которой человек и становится. Выходит, мысль и интенция в конечном итоге это одно и то же?