И дальше я сказал:

— А раз миром правит абсурд, ему я и буду отныне поклоняться. Назло тебе, все оставшиеся у меня еще деньги, до того как их сцапают кредиторы, я сегодня же переведу на счет самого богатого человека мира, которому ничего не должен. И сделаю это абсолютно добровольно!

В тот момент, когда я говорил это, я свято верил в то, что так и сделаю. Абсурд был самой оскорбительной вещью, какую я только мог придумать, чтобы бросить в лицо этой дурацкой, рационально подсчитывающей вред и пользу машине.

«Жаль, что она железная, — думал я, — будь она живой, она бы сошла с ума! Отдать последние деньги, на которые еще можно было попробовать как-то выкрутиться, тому человеку, которому деньги уж точно не нужны!» Я бросил камушек на блюдечко «Si» — в опьянении и с досады, — и что же? Машина вдруг ожила! Да, она засветилась цветными бликами, зажужжала валиками, задвигала грузами. В конце концов стрелка отклонилась резко вправо — туда, где было написано «Piacer» — к счастью!

Стоит ли говорить о том, что в тот же день миллиардер, известный судовладелец, тогда самый богатый человек в мире, был осчастливлен моими последними несколькими сотнями тысяч долларов — весьма вероятно, его бухгалтер даже не заметил их поступления.

Абсурдное действие оказало совершенно непредвиденный оздоровляющий эффект на мою ситуацию. О переводе денег самому богатому человеку мира узнали мои кредиторы. Некоторые из них сочли меня сумасшедшим, другие должным еще и ему, третьи согласились ждать, ибо решили, что судовладелец мой партнер. В результате и те, и другие, и третьи оставили против меня иски. Вскоре полицией был пойман сбежавший управляющий — по счастью, он не успел еще потратить украденных денег, огромные суммы были мне возвращены. Наконец, у меня без всякого лечение сами собой прошли все болезни — врачи ничего не понимали.

Снова я стал богат, счастлив, любим друзьями и женщинами. Я снова советовался во всем с Одрой, но… машина после случившегося стала регулярно «засоряться». Наученный опытом, я всякий раз, когда это случалось, спрашивал ее о неком глупом, бесцельном, абсурдном действии, которое собирался совершить, и тогда машина неизбежно одобряла это действие и оживала.

Кончилось тем, что порой, я, не дожидаясь очередного сбоя в ее работе, на ровном месте выкидывал какое-нибудь коленце. Ты, конечно, слышал о моих выходках, Дипак, о них много писали газеты. В начале мои чудачества были вполне безобидные — я сутками сидел на дереве в саду, я посыпал джунгли огурцами… Со временем, однако, машина стала «глохнуть» все чаще, — и просто чудные поступки ее уже не устраивали. Для того чтобы вернуть ее к работе, от меня требовались действия с каждым разом все более абсурдные; абсурд должен был теперь становиться масштабным, публичным; он должен был влиять на судьбы людей…

Дошло до того, что в результате одной моей выходки погибли люди, — я тогда приказал многим рабочим одновременно рыть огромную яму посреди поля; рабочие наткнулись на кабель — их убило током. Мне стало страшно. Я вспомнил предостережения Янамира.

Почему тогда же я не отказался от использования машины?..

О, если бы ты видел меня сейчас, Дипак! Если бы ты знал, что чувствую я, глядя с крыши своего небоскреба на две дымящиеся еще дыры в великом городе. То, что начато было игрой в абсурд ради моего обогащения, закончилось болью тысяч. В страшный день сентября я в ярости разломал машину, а части ее приказал сбросить с вертолета в океан.

Вот уже несколько месяцев, как я живу без Одры Ноэль; я избегаю нелепых, бессмысленных действий, и отовсюду приходят мне плохие вести. Что ж, я стар и болен, и, надеюсь, умру до того момента, как разорюсь окончательно. Но не это беспокоит меня, а то, что я знаю: хоть я и уничтожил золотого идола, он рано или поздно вернется. А вернувшись, начнет свою ужасную работу с той самой точки, на которой остановился.

И теперь я приступаю к главному: к тому, зачем, уподобившись Янамиру Мохапатра, пишу тебе это письмо с предостережением и прячу его в древней тетради.

После всего, что случилось в моей жизни, я с ужасом понимаю, что найденный мною в монастыре железный демон вовсе не помогал мне прокладывать путь к счастью, — всю мою жизнь он использовал меня для своих целей, постепенно с моей ПОМОЩЬЮ набирая силу.

Тогда я вспомнил про тетрадь. С того самого дня, как я привез машину в свою хижину на горе, я забыл о ней; долгие годы она лежала похороненная в моих архивах… Я тут же послал за ней, мне доставили ее. Я отнес тетрадь к знаменитому нью-йоркскому антиквару; каково же было мое удивление (и мое отчаяние!), когда дрожащим голосом он объявил мне, что рукопись, по его мнению, написана рукой…

Но я опасаюсь назвать тебе в письме имя автора и объяснить тот язык, на котором он писал, — многие тогда захотят завладеть тетрадью до того, как она попадет к тебе.

Разделив рукопись на двенадцать несвязанных частей, я перевел ее у двенадцати переводчиков. Получив от них по отдельности все отрывки, я сложил их вместе и прочитал получившийся текст. Ах, почему я не сделал этого раньше! Рукопись обьясняла, что Машина Счастья, машина, которую я всю жизнь использовал для своего обогащения, — была лишь моделью той могущественной силы, которой еще предстоит прийти в мир. Мастер, создавший эту модель, с ее помощью хотел научить монахов таинственного монастыря правилам обращения с этой силой. Текст предупреждал, что сила эта — текст называл ее Вратами — появится на Земле через пятьсот лет после создания модели, и что лишь познавший Правило Истинной Веры, изложенное в тетради, позволит управлять этой силой во благо мироздания, но не во вред ему.

Прочитав Правило, которое я нашел там же в тетради, я долго не мог прийти в себя — велико и страшно оказалось дело, в которое я по молодости легкомысленно втянул себя. Но я должен был попытаться исправить ошибку. Сделав простейший расчет я понял, что Врата, о которых говорилось в тетради, должны были вот-вот появиться на Земле.

«Кажется, не считая монахов, которых потомкам Янамира за столько лет так и не удалось найти, я знаю об этой машине больше всех на земле, — подумал я. — Так пусть уж она будет воссоздана на земле мною, понявшему, как нельзя управлять той силой, что явится сквозь них, — мною, узнавшим теперь Правило Истинной Веры». Врата, по моей мысли, должны были появиться не в гараже никому неизвестного изобретателя-одиночки, но в научной лаборатории, причем под опекой людей, призванных самим родом своих занятий защищать людей от зла и несчастий!

Остальное я придумал хитро. Мною были тайно заказаны у ювелира пять золотых пластин, на которые я нанес переведенную на язык египетских иероглифов инструкцию по созданию Машины Счастья (инструкция эта была подробно изложена в тексте тетради, и я просто переписал ее). Конечно, я не включил в текст самое сокровенное — описание и принцип работы Правша Истинной Веры, но только общие принципы создания машины. Я намеревался лично открыть Врата, лишь только они будут готовы.

В Лондоне я вышел на человека, который, как я знал, имел прямой доступ к людям из ФБР. Это был Ректор известной бизнес-школы. Легенда, которую я рассказал ему, была такова: пластины якобы случайно нашли в поместье графа Карнарвона — того самого, который в начале прошлого века обнаружил в Египте гробницу фараона Тутанхамона. Я объяснил Ректору, что потомки графа, желая навсегда избавиться от постигшего их рода проклятья, продали мне пластины за бесценок. Для достоверности я нанял профессионального египтолога, который перевел текст с пластин обратно на английский язык. И так я «обнаружил», что пластины содержат текст-инструкцию по созданию алтаря забытого древнего культа. Я сказал Ректору, что хотел бы воссоздать эту конструкцию, но что работа требует серьезной научной базы. Мне, объяснил я ему, необходим был партнер, который, объединившись со мной, помог бы подрядить на проект серьезных ученых.

Смысл для Ректора мне помочь был прямой: он получал не только право презентовать исторический проект в своей школе, но и оставить Машину Счастья после презентации в школьном музее. Ректор, человек амбициозный, весьма порадовался возможности связать имя школы с мудростью древних мистерий, и готов был финансировать проект, а американцы получали права на использование в своих целях любых сведений, какие могли обнаружиться в ходе работы.