Разумеется, можно ввести законы, которые превратят помощь в смерти в обезличенный акт, ужаснее практикуемой ныне «пассивной» эвтаназии, и придадут злоупотреблениям еще более общий характер. Ну а в целях избежания последних — воздвигнуть столь унизительные бюрократические препятствия, которые не преодолеть даже человеку в расцвете сил. Можно учредить комиссии по вопросам эвтаназии, где ходатайства больных станут удовлетворять или отклонять лишь на основании прилагаемых анализов, ни разу не увидев просителя и не побеседовав с ним. Можно создать приборы с дистанционным управлением, и тогда достаточно будет простого нажатия кнопки, чтобы реализовать решение комиссии. Нетрудно представить себе подобные фантасмагорические ситуации, но книга моя о другом: я пытаюсь найти такой путь ухода из жизни, при котором сохранится наше человеческое достоинство и станут глубже чувства не только уходящих, но и остающихся жить.

Если закон об эвтаназии будет введен в нынешней обстановке пренебрежительного отношения к проблеме и многовековых предрассудков по отношению к смерти, он разве что обеспечит декриминализацию подпольной деятельности медиков по ускорению смерти. Иными словами, такой закон не способен привести к существенным изменениям и сделать нашу жизнь более приемлемой, умиротворенной, а то и более счастливой.

Стало быть, легализация эвтаназии может служить поставленным целям — и прежде всего пресечению самоуправства — лишь совокупно с учреждением эвтелии. Ведь с моральной точки зрения разница между эвтаназией и убийством заключается не в том, что разрешено и что запрещено законом. Важно другое: помогаем ли мы больному умереть в соответствии с его волей или же помогаем уйти из жизни против его желания.

Все вышесказанное подтверждает, что эвтелию я противопоставляю эвтаназии. Суть эвтелии — уважение права человека на самоопределение и создание условий для его ответственного осуществления вплоть до последнего момента жизни. Для этого необходимо не только принятие соответствующих законов, но и широкие просветительские меры — можно сказать, изменение мышления, — и в особенности устранение предрассудков по поводу старения, умирания и смерти.

Когда же должен начаться этот процесс просвещения и перевоспитания? Ясно одно: ни в коем случае не на смертном одре.

Я бы предложил смолоду, но многим это покажется шокирующе бессмысленным: с какой стати заводить с юнцами речь о смерти? Пожалуй, в этом действительно нет необходимости, но если все же разговор коснется этой темы, попытаемся не отмахиваться от смерти, как от непостижимого, неизбежного зла. Именно с молодежью следует говорить о кончине как о достойном завершении долгого, трудного, но в общей сложности удивительного и прекрасного пути. Надо усвоить самим и как можно скорее внушить молодому поколению, что со смертью мы не перестаем существовать, а продолжаем жить во всем, что оставляем после себя. Пусть отпрыскам нашим даже в голову не приходит мысль, омрачающая жизнь многих: «Какой смысл жить, если рано или поздно все равно придется со всем этим расставаться!»

Эвтелия воспитывает как раз противоположный образ мышления. Каждое мгновение жизни должно быть прожито в полную силу: необходимо учиться, работать, строить, рождать и воспитывать детей, согревать других людей своей любовью, дабы потом, когда придет время, нам было что оставить на земле. Не стоит подчеркивать расхожую истину, что, мол, с собой ничего не унесешь; гораздо важнее другая истина: мы все оставляем здесь, смерти ничего у нас не отнять. Старухе с косой не скосить все посеянное нами: мысли, которыми мы делились с другими людьми, порождают новые мысли — подобно тому, как рожденные нами дети, в свою очередь, производят на свет детей. Даже мельчайшие частицы плоти, молекулы, атомы возвращаются в вечный (с точки зрения нашей концепции времени) круговорот природы.

Институты эвтелии должны будут играть ведущую роль в просветительской деятельности подобного рода: раскрепостить людей, избавить от исконного страха перед неведомым миром и сформировать новое мировоззрение, базирующееся на бурном росте современных знаний и включающее в себя новые представления о жизни и смерти.

Я имею в виду организацию лекций, публикацию книг, журналов и статей, награждение призами художественных произведений, наиболее удачно отразивших тему. Естественно, я не предполагаю, будто бы эвтелия сама по себе способна изменить мир, но вкупе с другими (гражданскими) институтами, с религиями, обращенными не к прошлому, а в будущее, с системой обучения, стремящейся обогащать новые поколения не только в интеллектуальном, но и в эмоциональном отношении, она могла бы положить начало определенному процессу. Процессу приближения человечества к мечте, которая маячит перед ним по крайней мере вот уже две тысячи лет, но до сих пор не могла быть воплощена за неимением соответствующих знаний и технологий.

Зато эвтелия могла бы уже сейчас сделать более приемлемой жизнь тех, кто готовится ее завершить, смягчить для них страх смерти и тревогу за близких, на плечи которых ложится тяжкое бремя; она могла бы всесторонне заняться проблемами старого возраста и подготовкой людей к надвигающейся старости. Например, я считаю серьезной проблемой (особенно у нас, в Венгрии) страх стариков оказаться в доме престарелых, когда они будут не в состоянии сами себя обслуживать. Я не стал бы включать в задачи эвтелии содержание подобных приютов, но бороться за поддержание благоприятных условий и уровня обеспечения вполне соответствовало бы ее назначению.

Похоже, впрочем, что эта боязнь стариков (возможно, восходящая к временам богаделен для неизлечимо больных) переросла в иррациональную фобию и распространилась на современные, вполне комфортабельные дома для престарелых, обитателям которых гарантирована куда более полноценная коллективная жизнь, чем одиночество в своем углу.

Негативное отношение к домам престарелых, возможно, объясняется подспудным убеждением общества в том, что, мол, любящие родственники обязаны заботиться о немощных стариках, а преданные дети не станут «избавляться» от родителей. То есть родитель возражает против определения в дом престарелых только потому, что сам этот факт воспринимается как доказательство равнодушия к ним со стороны детей. Нежелание переехать в дом престарелых может быть вызвано опасением, как бы знакомые, друзья (а значит, общество) не истолковали этот факт точно так же. Да и дети, вероятно, именно из таких побуждений не решаются уговорить овдовевшего отца или одинокую мать переменить условия жизни, хотя в глубине души уверены, что это — наилучший вариант.

Не исключено, что отрицательную реакцию вызывают даже названия подобных заведений: «богадельня», «приют для стариков», «дом престарелых», «интернат». Следовало бы подыскать им подходящее название, не связанное ни с какими неприятными ассоциациями.

Институтам эвтелии предстоит развеять все эти предрассудки, поскольку при современных возможностях передвижения по странам и континентам все большее число стариков оказывается оторванными от своих детей. Ощущение одиночества в старости, горечь заброшенности можно скрасить, скажем, пригласив «новоиспеченных» пенсионеров на добровольных началах несколько раз в неделю наведываться в дома престарелых — поиграть с их обитателями в карты или просто поговорить. Если у кого-то из добровольцев есть дружелюбная, ласковая собака, лучшего «визитера» не найти: люди, прикованные к постели или инвалидному креслу, всегда рады четвероногому другу, который норовит лизнуть в лицо, ткнуться в руку.

Многое можно придумать, чтобы доставить радость обитателям приюта, скрасив сочувствием и приязнью их последние дни. Эта программа могла бы обернуться двойной пользой: посещая дома престарелых, гости имели бы возможность поближе познакомиться с внутренним распорядком, свыкнуться с новой для них формой жизни и даже «примерить ее на себя».