— Черт возьми, Вилли, сейчас твоя подготовка лучше, чем была у Де Врисса, когда он получил «Кайн». Два года в боевом походе приравниваются к пятнадцати годам службы в мирное время. У тебя достаточная подготовка — это я знаю. Я так и указал в июньском рапорте по личному составу. Дело верное. Если ты не против, мы попросим наше командование послать донесение в Управление личного состава. Ждать, когда вся эта мельница закрутится и выдаст мои документы на увольнение, значит — просидеть на Окинаве, пока не начнется война с Россией.

— Ну конечно же, сэр, я готов принять корабль…

Помещение отдела офицерского состава на борту «Террора» было до отказа забито капитанами и старпомами других кораблей, прибывшими с той же миссией, что и Кифер. Смысл нового приказа по всем флотам был прост и ясен. Он свидетельствовал о необычайно чувствительной реакции военно-морского ведомства на шум, поднятый общественным мнением. Увольнение в запас было обязательным для всех, за исключением случаев, которые могут поставить под угрозу безопасность Соединенных Штатов. Любое исключение из правил должно докладываться министру в письменном виде, за подписью адмирала флота.

Когда подошла очередь Кифера и Вилли, офицер-кадровик наскоро пролистал их бумаги и рявкнул на Вилли:

— Два года морской службы, и вы думаете, что сможете командовать эсминцем-тральщиком?

Тут вмешался Кифер:

— Это была в высшей степени напряженная служба, сэр.

— Ладно, не в этом дело. Я связан по рукам и ногам. Я представляю рекомендации, и мне же дадут по шее, если какой-нибудь молодой, безмозглый энтузиаст разобьет свой корабль. Адмирал твердит: не сметь рекомендовать тех, кто не имеет квалификации, а министерство твердит: не сметь задерживать тех, у кого достаточно баллов для увольнения в запас.

Он вытер пот со лба носовым платком и взглянул на роптавшую позади Кифера очередь.

— Целый день я слышу одно и то же. Естественно, Кифер, вы считаете, что он достаточно подготовлен. Вас так и подмывает уехать домой. А я остаюсь здесь. И отвечать придется мне…

— Он представлен к Морскому Кресту, если это для вас что-то значит, — вставил Кифер и рассказал, как Вилли спас корабль во время атаки камикадзе.

— Ну что ж, похоже на то, что он, пожалуй, мог бы справиться. Я отправлю донесение. А там, как решат в Управлении.

Через три дня из утренней сводки приказов стало известно о штатном расписании на «Кайне». Вилли не отходил от радиорубки. Он схватил радиограмму, отнес ее в кают-компанию и спешно расшифровал.

Капитаном «Кайна» был назначен Виллис Севард Кейт.

Кифер был уже готов к отъезду — он начал упаковывать вещи ещё в тот самый день, когда пришел приказ по всем флотам. Через десять минут после получения радиограммы собрался весь экипаж на церемонию передачи командования кораблем. Еще через девять минут Вилли и Кифер стояли у сходен с чемоданами экс-капитана. Шлюпки не было на месте: она отправилась на берег обменять коробки с фильмами. Кифер не отрываясь смотрел на гавань, барабаня пальцами по верхнему лееру.

— Том, я действительно думал, что ты хотел бы сам повести «Кайн» на разделку, — сказал Вилли. — Пройти через Панамский канал, и все прочее… ты мог бы остаться — это заняло бы еще пару месяцев в конце концов…

— Ты говоришь так потому, что твой срок кончается 1-го ноября. Ты забыл, как пахнет свобода, Вилли. Она пахнет, как все самые прекрасные женщины и самые лучшие вина в мире вместе взятые. От нее сходишь с ума. Минуты ожидания шлюпки длятся, пожалуй, дольше, чем месяц плавания под командой Квига, а это еще дольше, чем десять лет нормальной жизни. В конце октября ты вспомнишь о том, что я сейчас сказал.

— Неужели ты не питаешь никаких нежных чувств к старому доброму «Кайну»?

Писатель поморщился. Он огляделся вокруг себя — ржавая палуба, трубы с облупившейся краской. Стоял сильный запах топочного газа. Два раздетых до пояса матроса чистили картошку у шкиперской кладовой, ругая друг друга последними словами.

— Три года я ненавидел этот корабль, но сейчас я чувствую, будто только теперь начинаю его ненавидеть. Если бы мне пришлось остаться на борту, то лишь для того, чтобы убедиться, как далеко может зайти ненависть к неодушевленному предмету. Но я, собственно говоря, не считаю «Кайн» неодушевленным предметом. Он железный дух, посланный на землю Богом, чтобы разбить мне жизнь. И ему в какой-то мере это удалось. Отпусти мою душу, Вилли. Я устал от него… Слава Богу, вот и шлюпка.

— Ну, что ж, Том, будем прощаться. — Они пожали друг другу руки и стали следить за приближающейся шлюпкой. Вахтенный офицер по кораблю и новый старпом, лейтенант, командовавший ранее рейдовым тральщиком, стояли на почтительном расстоянии от двух командиров.

— Думаю, что с этого дня дороги наши действительно разойдутся, — вздохнул Вилли. — Тебя ждет блестящее будущее, в этом я уверен. Ты прекрасный писатель, Том. Я же похороню себя в каком-нибудь захолустном колледже до конца своих дней. Ни на что больше я не гожусь.

Кифер нагнулся, подхватил свои чемоданы, затем взглянул Вилли прямо в глаза. Его лицо исказилось, как от боли:

— Не слишком завидуй моему счастью, Вилли, — сказал он. — Не забывай одной вещи. Я прыгнул.

Ударил колокол. Кифер приложил руку к козырьку и спустился по трапу.

Вилли перетащил свои пожитки в каюту Квига (иначе он не мог называть ее) и лег на койку. Странное это было ощущение. Однажды, когда ему было шестнадцать лет, мать повезла его в Европу. Во время экскурсии по Версалю он замешкался в императорской спальне после того, как из нее вышла толпа туристов, перепрыгнул через бархатный шнур и растянулся на кровати Наполеона. Об этом он вспомнил, лежа на койке капитана Квига. Он улыбнулся этой ассоциации, понимая, почему она возникла. В его жизни Квиг был и останется великой исторической фигурой. Не Гитлер, не Тодзио, а Квиг. Его разрывало между восторгом при мысли о его новом статусе и мучительным ожиданием письма от Мэй. Ему так хотелось поделиться с ней своей новостью. Он прекрасно отдавал себе отчет, что «Кайн» — всего лишь груда грязного железа; его доверили ему только потому, что это была жалкая карикатура на корабль, — и тем не менее его распирало от гордости. Из робкого и неумелого курсанта он вырос в командира военного корабля Соединенных Штатов. И ничто не могло отменить этого факта. В нем слились удача и заслуги, но факт есть факт, и он останется в анналах военно-морского флота, пока тот существует.

Немного погодя он подошел к столу и написал письмо Мэй:

Потом он написал матери.

Даже стоя на якоре, живя на бездействующем, забытом всеми корабле, Вилли испытал странные ощущения первых дней в роли капитана: он чувствовал, как в нем сжимается все личное, присущее только ему. Всеми своими нервными окончаниями, как множеством нитей, он был теперь связан с кораблем, самыми его дальними уголками и механизмами. Он утратил былую свободу — чуткий слух молодой матери, который у него появился, заставлял его и во сне прислушиваться к тому, что делается на корабле. Он спал еще меньше, чем раньше. Ему казалось, что он превратился в мозг какого-то фантастического зверя, состоящего из команды и корабля. Единственной отрадой стал для Вилли обход «Кайна». Казалось, что от него Вилли переливается некая сила. Почтительность, с которой офицеры и команда обращались к нему, создавала дистанцию, которая прежде была ему неведома, но чувства отчуждения не возникало. Сквозь невидимый барьер установленных приличий он ощущал теплоту невысказанной людской приязни и веры в него.