— Ну, что у тебя? — спросил он. — Есть новости?

— Да кое-что.

— И?.. — с живостью спросил он. — Сказав А, надо говорить и…

— Знаю, знаю. Все по порядку, Берт. Сначала — ты докладывай, как говорит твой сосед Антон Антоныч Бородкин. Как там идет следствие?

Альберт Эдуардович помрачнел, в глазах тусклыми желтыми огоньками загорелось раздражение.

— Дело дрянь, — отозвался он. — Поясню свою мысль. Родион пока что в себя не пришел, до сих пор не очухается. Вокруг него наплели уже несколько томов обвинений. Только успеваю допросы прокатывать. Там уже и без меня настряпали. Верно говорил Валентин Евграфович, что много у Шульгина недоброжелателей. И еще — не думал, что у покойного Сильвера столько покровителей в ментуре. Пришел ко мне не далее как позавчера один пышный генерал, развалился в моем кабинете, что у себя в ванной комнате, разве что в рожу мне не плюет. Говорит: ну что, следак Сванидзе, как там продвигается дело по Шульгину? Я отвечаю, что работа идет, что работа, понимаете ли, кипит, а он мне: «Да что вы тут, знаете, развонялись? И так все понятно! Совсем прокуратура работать разучилась, надо пришпорить через кого следует!» И сказал мне тот генерал, что и так все понятно, что надо Шульгина закрывать на «пятнарик», в крайнем случае — на семь вырисовывается, не меньше. Дескать, отпечатки, запись, баллистическая экспертиза и… «Чего же тебе надо, собака?» — как говорил Иван Васильевич Грозный режиссеру Якину в соответствующем фильме. Погано. Такое впечатление, что меня специально ткнули носом в это дерьмо: дескать, сажай своего приятеля на полную. А не взяться — не мог, сама понимаешь. Единственная надежда, что он очнется и сможет давать внятные и серьезные показания — вменяемые показания. Которые хоть чуть-чуть бы поколебали железобетонную уверенность в его виновности. Но знаешь, Мария, — понизил он голос, — вот скажет мне Родион, что он не убивал… пусть там хоть сто прямых улик, все равно: поверю! Поверю, что это не он! И будем искать… Так что там у тебя?

— Не надо, Берт Эдуардыч, — покачала я головой, — не надо. Рано еще — сглазить боюсь. Спугнуть боюсь. Извини, но пока придержу при себе. Скажу только, что надежда есть. Надежда есть.

— Ладно, — махнул он рукой, — садись, подкину. Я на машине. Кстати, Мария, я, некоторым образом, учел, что ты сказала мне насчет Звягина. О факте убийства этого Кириллова и так далее. Послал ему повестку с требованием явиться ко мне в кабинет. Как бы не так! Не пришел.

— Конечно, не пришел. Он уже два или три дня как в Сочи отирается. С Камиллой, кстати. Я их там видела. Цветут и пахнут. Воистину непорочная пара! — буркнула я. — Между прочим, Камилла получает деньги Сереброва лишь при условии, что она ни разу ему не изменила. Вот такая штука. А она, сам понимаешь, со Звягиным не только сейчас…

— С доказательствами только слабовато, — вздохнул Сванидзе, — н-да…

Я промолчала. Уж с чем с чем, а с доказательствами неверности Камиллы было все в порядке.

— Альберт, — сказала я, — а напомни, во сколько, по оценке экспертизы, был убит Серебров?

— А что? Примерно в одиннадцать — начале двенадцатого вечера.

— Так. А во сколько был убит Игнат Клепин?

— Приблизительно в восемь.

— А в одиннадцать, если мне не изменяет память, мы с тобой плотно завязли у Клепиных. Знаешь, что общего между убийством Сереброва и убийством Игната Клепина?

Сванидзе пожал плечами:

— По мне, так явных параллелей я бы проводить не стал.

— Да я тоже. Вот только общее между ними то, что убийца изначально знал, что никто ему не помешает и что никого из тех, кого не следовало бы видеть, дома не будет. Он знал обо всем этом заранее.

— Ты что, думаешь, что и там, и там поработал один и тот же человек?

— Подозреваю что-то такое… А на квартире Сереброва, как я предполагаю, просто произошел непредвиденный несчастный случай.

Сванидзе вопросительно взглянул на меня:

— У тебя есть разгадка?

— Вот что, Берт Эдуардович, я хотела бы сейчас направиться в кабинет босса и прослушать ту злополучную пленку, как говорится, по месту записи. Грубая работа, понимаешь, нарочито грубая. Если Родиона подставили, то делали это показательно, очень показательно. Кто надо, понял: подставили. Формальных доказательств подставы — никаких. Издевательство, понимаешь — издевательство.

Альберт Эдуардович долго молчал, а потом сказал:

— Я понимаю, у тебя есть основания не совсем мне доверять. Можно, я сейчас скажу, можно? Так вот. Мне кажется, что ты уже знаешь истинное лицо убийцы.

Слово «лицо» он произнес особым тоном, под большим нажимом…

Сванидзе включил диктофон с указанного мной места и положил его на стол.

«— Я не понимаю, господин Серебров, на основании чего мы можем с вами дискутировать. Мне кажется, что вы не привели никаких доказательств, говорящих в пользу вашей версии. Вы не привели имени человека, который навел вас на эту версию, бесспорно, являющуюся абсурдной. И поставьте на место вазу, очень вас прошу. Вы ее разобьете.

— Ничего!!

— Так я жду имя вашего осведомителя.

— Имя?! Мне назвать имя, да, бля? Ты очень этого хочешь, гнида? Нет ничего проще, епта! Пожалуйста! Разуй глаза и смотри же, тва-а-а!..»

— Вот! — воскликнула я. — Вот с этого момента — особенно интересно.

— Но ведь он так и не назвал ничьего имени! Имени того, кто ему звонил в Милан.

— Да я не про разговор. Тут другой интерес. Послушайте, в какой последовательности идут звуки. Я все время вспоминала в Сочи, как же так могло произойти. Вот смотри: сначала идет выстрел, так? Потом — вопль. Это Родион Потапович кричал. Потом отзвук удара. А потом ваза летит, попадает в голову Шульгину и разбивается о поверхность стола. Если представить, как это происходило с точки зрения Родионовых недоброжелателей, то картина получается следующая: Родион сидит в своем кресле, напротив него, на диване, расположился Серебров. Серебров нервничает и крутит в руках вазу, за которую Родион опасается и потому просит Сереброва поставить ее на место, а потом назвать имя осведомителя. Серебров в ответ советует разуть глаза и смотреть, но договорить не успевает, потому что именно в этот момент Родион, словно не пожелав услышать искомое имя, стреляет в Сереброва. Потом, словно осознав, что он наделал, начинает кричать, рискуя привлечь внимание соседей. И это человек, совершающий убийство! Серебров с огнестрельной раной мозга, безусловно смертельной и, что характерно, смертельной мгновенно — тем не менее умудряется швырнуть в босса вазой, да еще попасть! Да так попасть, что Родион Потапович до сих пор в себя прийти не может. — Я сделала паузу, а потом добавила чуть тише: — Ну вот что, собственно, получается. Нелепость. Неужели ты допускаешь, что события развивались именно так? Да еще этот идиотский диктофон… Он лежал на полу рядом с Серебровым.

— И на нем отпечатки пальцев Сереброва.

— Чувствуешь, какая грандиозная липа? Но больше всего меня волнует, почему кричал Родион. Ведь он кричал ДО того, как ваза попала ему в голову и разбилась.

Сванидзе прокашлялся и вопросительно посмотрел на меня:

— Ну и какое же ты даешь тому толкование?

— А вот послушай. Убийца действовал согласно тщательно разработанному плану. У него оказался единственный прокол: Игнат. Игната убивать было необязательно.

— А Алексашу?

— И Алексашу, — поспешно ответила я. — Убийца звонил Сереброву и сказал, что Илюшу похитили, а похитил Родион Шульгин. Зная по своему прошлому, на какие трюки способен Родион, Сильвер поверил. К тому же, по всей видимости, он прислушивался к мнению убийцы и не мог им пренебречь. В то же самое время ты сидел в «Маренго», да и я тоже. Он об этом прекрасно знал, потому направился прямо к нам в офис, где гарантированно застал одного Родиона. Родион, ни о чем таком не догадываясь, впустил его, и убийца начал молоть чушь, вытягивая время. В этот момент пришел озлобленный Серебров, которому убийца сам же и назначил время, во сколько удобнее явиться к Родиону.