— Знаешь, Артур, я так полагаю, что нам нужно как-то решать ситуацию.

Мужчина умолк и откинулся на спинку глубокого удобного кресла директорской ложи и вскинул голову, бросив взгляд на потолок — высокий, куполообразный, под которым скрещивались в дымке красные, зеленые, синие лучи светового шоу.

— Надо, брат, надо, — с еле уловимым кавказским акцентом ответил Артур Даникович. — Вот и Миша так же думает.

— Какой Миша?

Артур Даникович усмехнулся. Под куполом разгоралась багровая тьма. В десяти метрах под ней занялось лазерное зарево, обнажая контуры круглого ринга. Артур Даникович прищелкнул языком и сказал:

— Эй, красиво, да! А потом еще красивей будет. Ты, брат, увидишь.

— Какой Миша? — настойчиво повторил собеседник.

— А вот он сидит. Мой друг и соратник, как говорится. Миша, ты, я так поныммаю, немножко знаком. Э, Храмов, заснул, что ли?

— Заснешь тут, — ответил Миша Храмов, — тут не до сна.

Обещанное Артуром Даниковичем действо полилось — красиво и темпераментно. Артур Даникович Ованесян прищелкивал языком и время от времени толкал локтем под бок своего гостя:

— Э, красиво, да? Это у меня Филя делает. Он раньше, при коммунистах, комсоргом был, так что ему не впервой раскручивать всякие разные шоу. Да ты смотри, брат.

Человек, именуемый братом, кивал, подтверждая, что действо, которое ему показывали в подсветке красных, зеленых, синих лучей, действительно ему нравится. Его длинный нос и массивный подбородок, щедро подкрашенные разноцветными бликами, тоже становились полноценными участниками спектакля.

— Филя у меня молодец, дрессированный, — продолжал хвастать Ованесян. — Он и персонал подбирает, причем мастерски. Все — высший сорт. Правда, случаются непонятки, но на такой случай у меня вот Миша есть. Да ты смотри, смотри! Ай, как красиво!!

— С тобой, Артур, посмотришь, пожалуй, — откликнулся носатый брат. — Ты же трещишь, как сорока.

Артур Даникович не обиделся, а еще раз прищелкнул языком и повторил: «Ай, как красиво!» Но, очевидно, он принял высказанное к сведению, потому что замолчал минут на десять и молчал до тех пор, пока логическая часть действа подошла к завершению и плеснули, как волны, голубоватые лучи, тут же оплывшие алыми языками.

Световое шоу было в самом деле поставлено с большим вкусом и изобретательностью. Артур Даникович не зря нахваливал свое хозяйство.

— Ну вот, первая часть кончена, — сказал он. — Ну как тебе, брат? А?

Брат молчал.

Артур Даникович похлопал его по плечу, потом легонько потряс.

— Ну ты что, задремал, что ли? Ай, нехорошо! Да ты что, в самом деле?

Он тряхнул его посильнее, и тут голова того, к кому он безуспешно взывал, бессильно упала на плечо, и длинное смуглое лицо повернулось к Артуру Даниковичу в фас. Ованесян взглянул на него и вдруг гортанно вскрикнул. Почти синхронно с криком Артура вскочил Миша.

— Эй, что такое? Да вы что?! — взревел Ованесян. — Да как же! А ну… Миша, ты понял?

— Будет сделано, — угрюмо сквозь зубы ответил Храмов и поднял руку, подавая кому-то команду…

Состояние Ованесяна, близкое к панике, можно было понять. Еще бы! Во лбу человека, которого он назвал братом и перед которым так назойливо хвастался своим шоу, под самой левой его бровью, торчал кончик какого-то металлического предмета…

Носатый был убит наповал.

Родион Потапович Шульгин склонился над бумагами. На его вытянутом смуглом лице отражалась озабоченность. Угол рта подергивался. Если бы я не знала, что в данный момент он ничем не занят, да и не может быть занят, потому что образовалось приличное «окно» между последним законченным и гипотетическим новым, то есть еще не начатым и даже не заказанным делом.

Родион Потапович бездельничал третью неделю, а вместе с ним и я. С одной стороны, мы могли себе это позволить, поскольку наше общее дело, детективное бюро с незамысловатым названием «Частный сыск», подбило неплохой баланс за ноябрь и в декабре могло ничего не делать, спокойно поджидая Рождество и новогодние торжества. С другой — безделье затягивает и выматывает похлеще любой, даже самой утомительной работы. Я-то хоть находила применение своим силам, регулярно посещая спорткомплекс, тир, бассейн и солярий: я полагала, что физическая форма всегда должна быть на пике, невзирая на обстоятельства. Я даже увлеклась модным в последнее время дайвингом. А вот мой босс, почтенный Родион Потапович, не делал абсолютно ничего. Он сидел в кабинете и с утра до вечера либо забавлялся с компьютером, точнее говоря, то ли лазил по Интернету, то ли оптимизировал базы данных, либо пил коньяк с лимоном и смотрел при этом НТВ-плюс или ТВ-семь, спортивные каналы. Родион Потапович вообще не смотрел ничего, кроме новостей и спорта. К кинофильмам он был равнодушен, особенно не жаловал голливудскую кухню и запросто мог спутать «Годзиллу» с «Титаником».

Но вот какая в последнее время обнаружилась странность. Обычно в нерабочее время он держал документы исключительно в сейфе или в ящике (согласно заветам Глеба Жеглова), а тут на его рабочем столе почему-то постоянно громоздились горы бумаг. И он их время от времени просматривал. Я просто не могла понять, что это, собственно, за документы такие.

Кажется, мою озабоченность разделяла и супруга Родиона, моя близкая подруга Валентина. Пару раз я застала ее с остервенением рвущей в лапшу бумаги, которые валялись по всему кабинету Родиона Потаповича.

Лицо у Вали при этом было самое что ни на есть мрачное и решительное.

Позже, присмотревшись, я разобрала, что это распечатки каких-то спортивных соревнований, но без результатов. В разрисованных табличках значились названия команд, игроков, чемпионатов, таблицы пестрили непонятными цифрами, как математические таблицы Брадиса. Некоторые из этих цифр были обведены рукой босса, а на полях кое-где виднелись приписки, сделанные Родионом же: «выносной», «верняк», «относ», «экспресс» и какой-то «коэф. 880».

Позже я спросила Родиона, что значат эти записи и вообще все, что связано с распечатками и с мрачным лицом Валентины. Он не ответил, потому как был откровенно не в духе, а вот Валентина оказалась поразговорчивее, и я услышала от нее следующее:

— Я теперь не знаю, радоваться мне или беситься от того, что он сейчас отдыхает. С одной стороны, я всегда хотела, чтобы он работал поменьше и не выматывал себя, как бывает, когда… когда у вас загруженность. Сейчас дел нет, он отдыхает. Вроде бы радоваться надо, а я… а я думаю, что скорее бы он начал раскручивать какое-нибудь дело посложнее, чтобы его отвлекло от этого… относа.

— Относа? — переспросила я, вспоминая такое же слово на краях распечатки.

— Ну да! Так он называет посещение букмекерской конторы, которая находится тут неподалеку. Пункт приема ставок, понимаешь?

— Так что же, Родион пристрастился к тотализатору? — догадалась я.

— Ну да! Еще как пристрастился. Я-то думала, что он все умеет делать в меру. Даже свои излюбленные коньяки пьет по чуть-чуть, а не как многие мужики — пока под стол не упадут, не остановятся. А сейчас, — Валентина понизила голос и развела руками, — сейчас думаю, лучше бы он даже выпивал чуть побольше, но… но не это.

— А что же ты видишь тут страшного? Ну, развлекается. Это же игра. Ничего страшного.

— А ты видела его квитанции о ставках? — спросила Валентина, понизив голос почти до полного его исчезновения. Я вынуждена была навострить уши, чтобы не терять ниточки ее рассуждений. — Нет? А вот я видела. Да. Видела. Знаешь, какие там суммы проставлены? Ужжжас! — прожужжала она. — И главное, непонятно, на что тратятся! Ведь лучше бы на хозяйство истратить, чем… вот так! Ну какое, Машка, скажи мне, удовольствие отнести свои деньги в контору и поставить их на какую-то там футбольную или хоккейную команду, которая все равно проиграет? А деньги уплывут. Какое в этом удовольствие?