— А почему нет? Если экспертиза покажет, что Серебров застрелен из шульгинского «вальтера», то тогда все к одному.

— А голова?

— Что — голова?

— Разбитая ваза и — кто голову Родиону разбил?

— Серебров. А что? Он был в состоянии аффекта. Серебров вообще человек вспыльчивый. Он швырнул в Шульгина вазу, а тот, в порядке самообороны, конечно…

— В порядке самообороны не стреляют на поражение, а уклоняются! — выговорила я. — Ты что, Сванидзе, сдурел, что ли?

— Как вы разговариваете с представителем прокуратуры! — появился в дверях кто-то из приехавших ментов.

Сванидзе устало махнул на него рукой:

— Идите. Я сам уж…

— Значит, ты, Сванидзе, думаешь, что это Родион убил Сереброва? — не отставала я. — И чтобы потом легче было его посадить, записал все на диктофон, которого у него, кстати, отродясь не было.

— Ну а что ты хочешь? Запись подтверждает, что так все оно и было: Серебров держал в руках вазу, нервничал. Шульгин попросил поставить вазу на место и назвать имя человека, который черт-те чего наговорил Сереброву и вынудил его экстренно вернуться из Италии. Серебров в ответ швырнул в Родиона вазу, а Родион выстрелил. Все подтверждает именно такое развитие событий. И если экспертиза признает запись подлинной, а выстрел совершен из пистолета Шульгина, то такие улики, пардон, опровергнуть будет очень тяжело.

— Но зачем, зачем боссу убивать этого Сереброва? Да я не верю, что он мог так поступить!

— Вы, Мария Андреевна, вообще, по всей видимости, мало знаете своего босса, — прозвучал негромкий голос, и я увидела того самого человека, которому вынуждена была пересказывать картину событий в третий раз. Он уселся напротив в мое собственное кресло в собственной моей комнате, где мы со Сванидзе беседовали. В неформальной, так сказать, обстановке. Серый человек продолжал:

— Ваш босс, Родион Потапович, человек с большим будущим и с не менее внушительным прошлым. Вы о нем, я так понимаю, знаете в рамках только вашей сыскной деятельности, плюс кое о чем догадываетесь. А если вам неизвестно, что он за человек, то как же вы можете утверждать, кто он такой?

— Я даже не знаю, кто вы такой, — с отчаянной дерзостью отозвалась я.

— Это легко исправить. Меня зовут Валентин Евграфович. Я давно знаю товарища Шульгина. Я знаю его около четверти века. Я думаю, это достаточный срок, чтобы судить о Родионе Потаповиче с несколько большей определенностью, нежели судите о нем вы, Мария. В общем, вот я вам что скажу: мы, конечно, подключимся, попробуем помочь Родиону Потаповичу, но есть вероятность того, что даже наша помощь может не сработать. Этот Серебров в определенных кругах известен под кличкой Сильвер, к тому же у него большие прихваты в органах. С генералами из ГУВД коньячком на дачах не раз разминался. Так что не простой смертный. Что же касается убийства, то пока что версия одна: стрелял Шульгин. И пока ничто не указывает на то, что это подстава.

— Подстава! — с уже меньшей убежденностью сказала я. — Он… не он это.

— Если подстава, — продолжал Валентин Евграфович, — то надо предполагать, что на месте преступления был третий человек. И именно он убил Сереброва. Ведь именно так вам бы хотелось думать? Но пока что следов его присутствия не обнаружено. Или он хорошо заметал, или — что самое вероятное — никакого третьего человека не было вовсе. Вовсе!

— Но откуда диктофон? Откуда эта идиотская запись? Ведь у Родиона Потаповича никогда не было всего этого! Зачем делать запись, если она может послужить главной уликой?

— Вот видите, как уверенно вы говорите, — сказал серый человек, — вы уверены, что это — подстава. Именно на это и мог рассчитывать Родион Потапович. Он мог применить прием с диктофоном в расчете на то, что кто-то подумает: имитация. В первую очередь — подумаете вы. Такая вот хитрая двойная инсценировка.

— И что же, и голову он сам себе разбил?

— Нет, я полагаю, экспертиза покажет, что вазу швырнули в голову Родиона Потаповича именно с позиции Сереброва.

— Но как же тогда? — совсем запуталась я. В голове творилось черт-те что. Во всем теле плавала какая-то непреодолимая, липкая, жуткая усталость, но я знала, что все равно не смогу заснуть. Неужели босс в самом деле убил этого Сереброва? Зачем?

Очевидно, Сванидзе понимал, о чем я сейчас думаю. Он кашлянул и коротко произнес:

— Спать ложись. Утро вечера мудренее. Тем более что уже три часа ночи.

— Я не засну, — упрямо сказала я.

— Выпей снотворного. Или чего-нибудь… покрепче.

— Давай, — сказала я, вынимая из шкафчика бутылку, — но только ты, Берт Эдуардович, пьешь со мной! Да, кстати, а кто такой этот Валентин Евграфович? Он откуда?

Сванидзе по-лошадиному мотнул головой и безо всяких предисловий типа «сейчас поясню свою мысль» выговорил:

— А ты что, маленькая? Сама не понимаешь? Ну что уставилась, Машка? Грозилась споить? Ну так наливай!

…Вот и кончились эти жуткие, невероятные сутки, остекленело думала я через час, с трудом доковыляв до своей кровати. Вот и кончились. А все начиналось с исчезновения семилетнего мальчика. И никто не может сказать, что завтра не будет еще хуже.

Ситуация была сложнейшая.

Порывшись в памяти, наутро я пришла к выводу, что за последнее время не попадала в более сложную и запутанную ситуацию, чем сейчас. Босс в больнице, над ним висит обвинение в убийстве, и не кого-то там, а крупного бизнесмена с большими связями. Клиент, заказавший нам расследование, также в плачевном состоянии, если считать клиентами все семейство Клепиных: Ноябрина Михайловна в больнице, Алексаша пропал или убит, Игнат мертв. Конечно, в таких обстоятельствах нечего было и думать о продолжении розысков Илюши Сереброва.

Как ни кощунственно так говорить, но лично для себя я почти стопроцентно уверилась в гибели мальчика.

Если же брать меня саму, то и мое положение нельзя было назвать оптимистичным: пусть я пока что не пропала без вести и не убита, даже не ранена, но этот сумасшедший Звягин (как его взяли в охрану с такими нервами-то?) знал, что я единственная свидетельница — свидетельница того, как он застрелил Кириллова. И меня он в покое не оставит, так что приходится быть настороже. Мягко говоря.

В кабинет босса я избегала заходить. Пусть осколки подобрали, а следы крови стерли, тело Сереброва увезли — все равно мне было бы жутко оказаться наедине с этими молчаливыми стенами, видевшими все, что произошло, но ни за что не расставшимися бы со своим знанием.

В полдень позвонил Сванидзе и сказал, что ему удалось добиться того, чтобы дело об убийстве Сереброва поручили ему. Это было, пожалуй, единственной хорошей новостью, потому что тут же Берт Эдуардович сказал о результатах экспертиз. Баллистическая экспертиза установила, что Иван Серебров был убит именно из «вальтера» Родиона, и выстрел производился именно с того места, где располагался мой босс.

Пленка с записью разговора также была признана подлинной, без малейших признаков монтажа.

Все это не могло не удручать. К тому же сам босс не пришел в себя, и впечатление моего жуткого одиночества усугублялось. Валентине же, жене босса и моей лучшей и единственной подруге, я звонить не смела. Что я ей скажу? Что ее муж в больнице, без сознания, с черепно-мозговой травмой, а над ним, как дамоклов меч, висит ужасное обвинение?

Оставалось только с трепетом ожидать момента, когда Родион Потапович придет в сознание и начнет давать показания. Я верила в ум и логику Шульгина и надеялась, что он сумеет отмести и разрушить все обвинения.

…Если он невиновен.

Червь сомнения, зароненный в меня серым человеком, Валентином Евграфовичем, не желал умирать. Он исподволь подтачивал меня, мучил и не давал ни на секунду успокоиться хотя бы на том, что босс невиновен. Все время копошилось: а вдруг? А если я чего-то не знаю? А если?..

Но в любом случае сидеть сложа руки я не могла. Я не должна была, я не имела права бездействовать!