— Простите, я спрашивала у вашего сына об Илюше Сереброве. Живет в вашем дворе такой…

— Да, я знаю, — ответила женщина. — Знаю этого Илюшу Сереброва. Второй день его что-то не видно. А что вы о нем спрашиваете? Вы кто?

— Да так, — сказала я, а потом подумала и вынула из сумочки одно из «липовых» удостоверений, которыми снабдил меня босс. «Корочки» МВД. — Я из милиции. Хотела вот задать несколько вопросов.

— Так вы по поводу пожара, который устроил этот безобразник на позапрошлой неделе? — обрадовалась женщина. — И так задыхались от жары и от торфяников этих дурацких, а тут еще и дымовал на дворе такой, что не продохнуть. Я думала, что папаша этого Сереброва, бизнесмен, — она сказала это так, словно произносила не название вполне уважаемого в нашей стране рода деятельности, а нечто вызывающее животное отвращение, типа того, что вызывают слизни или мокрицы, — я думала, что его папаша все замял. Дал, кому надо, на лапу, и все спустили на тормозах. Значит, вы по поводу того случая?

— Можно сказать, что и так, — уклончиво произнесла я. — Скажите, а как во дворе относятся к семье Серебровых?

— А как они того заслуживают, так к ним и относятся! — с жаром произнесла женщина. — Наглые они все. И Ванька этот здоровый, и метла эта его — Кристина ее, что ли…

— Камилла.

— Ну, или Камилла. Сразу видно, чем они в жизни путь пробивают — наглостью и похабством. Леша, ты иди пока поиграй с мальчиками, — попросила она сына, стоявшего тут же с раскрытым от любопытства ртом и, верно, давно не видевшего свою спокойную маму столь возбужденной. — Иди, сказала. А Илюшка этот — хулиган. От него житья нет. Он у моего мужа все шины в машине проколол. Забавлялся. Вадим, это муж, хотел идти разбираться, да его отговорили. Себе дороже. У этого Ваньки Сереброва таа-акие мордовороты! А он хоть и бизнесмена из себя строит, все равно физиономией не вышел. Бандитом за километр несет!

— Спасибо, — сказала я. — С этим ясно. Значит, не любят их. Простите, а где вы были примерно в это же время позавчера?

— Где? Да с работы только пришла. Хотя нет, нас пораньше… С мужем была. Нет… постойте… Вадим на футбол пошел, в тот день футбол был, этот, как его… «Спартак» играл. С кем-то. А я вышла во двор. Ну да. Мы с Лешей гуляли, как вот сегодня. На этой площадке и гуляли.

— А в промежуток между без четверти шесть и шестью часами вы где были, не припомните?

Женщина покачала головой:

— Ну-у, такая точность. Впрочем, в шесть я здесь была — да. Точно. Там, у моего подъезда, еще бабки шушукались, что скоро, через пять минут то есть, сериал начинается, а это — в шесть.

— Значит, без пяти шесть вы были здесь?

— Ну да. Была.

— А вы не видели в это время и в этом месте Илюшу Сереброва?

— Да вообще нет как будто. Его вообще-то сложно не заметить. Он — шумный. То стрелялку какую-нибудь тащит, то взрывает что-то… петарды вроде. Не было его. Впрочем, можно у Леши спросить. Он бы точно заметил.

Вызванный свидетель Алексей был заслушан и заявил, что в указанное время никакого Илюши Сереброва во дворе не приметил.

После этого я направилась в магазин, где толстая и неожиданно улыбчивая продавщица сказала мне примерно то же самое: Илюшу она хорошо знает, его как-то сложно не знать, но в тот день, в четверг двенадцатого сентября, она его не видела.

— Забавный мальчишка, — сказала она, неодобрительно улыбаясь, — то сникерс сопрет, то покупателю на спину своим красящим баллончиком брызнет… в общем, не соскучишься. А что, собственно, произошло?

Мне хотелось сказать, что произошло, но я справедливо рассудила, что не имею на это права: до тех пор, пока отец мальчика Иван Серебров в Москве, в России, я не могла говорить об исчезновении Илюши.

Потому ничего больше я предпринимать не стала, а вернулась в офис.

Босс сидел на том же месте, словно никуда не уходил, но я-то знала, что мысленно и электронным путем он высветил все досягаемые подробности жизненного пути Ивана Сереброва-Сильвера и теперь перерабатывал полученные сведения в мозгу.

— A-а, Мария, — сказал он без особого оживления, — ну что, как успехи?

— Ничем особенным похвастать не могу. Да и вообще — дело вялотекущее, как шизофрения. Зато в мой актив можно записать кое-что из личной жизни Серебровых.

Выслушав меня, Родион Потапович рассмеялся, но, закончив со смеховой реакцией, сделался непроницаемо серьезен. Я проговорила:

— И вообще, босс, чем дальше катится дело, тем больше я уверяюсь, что этот мальчишка мог никуда не пропасть, а просто морочит головы домашним, которых он не особенно жалует. В особенности своих нянек Клепиных. Да и эта Камилла, которую он так ловко заснял на камеру и чье чучело он вешает на люстру… она едва ли станет питать к нему нежные чувства. Но, даже не видя его, Илюшу, я почувствовала, что мальчишка дьявольски, необыкновенно изобретателен и смекалист. Во дворе его боятся даже взрослые. Я не спрашивала у людей в упор — пока не спрашивала! — но, думаю, любой из них с радостью согласился бы с тем, что Илья мистифицирует свое семейство. Ведь такой случай уже был, как излагала гражданка Клепина. Тот самый случай, с гигантской суммой выкупа в восемьсот баксов в Филевском парке. С этим приятелем… Маратом.

Босс внимательно слушал меня, не перебивая. Когда я закончила, он осуждающе поджал губы и проговорил:

— Мария, вот что я хочу тебе сказать. Я вполне понимаю твое состояние и твои амбиции. Разумеется, настроение у тебя сейчас самое что ни на есть шапкозакидательское. Конечно, после грандиозного дела с вывозом за рубеж изобретения мирового значения и разоблачения в нечистоплотности генерала ФСБ… после всего этого тебе кажется смешным искать какого-то капризного мальчишку, который к тому же, быть может, никуда не пропадал, а сидит где-нибудь в укромном местечке и хохочет. Но!.. — Босс назидательно покачал вытянутым указательным пальцем. — Каждое дело нужно отрабатывать добросовестно, каким бы банальным оно ни казалось. Шапкозакидательство — это проявление непрофессионализма. А теперь о самом деле. Да, быть может, оно неяркое, хотя мне кажется, что в нем могут быть весьма интересные моменты. Несмотря на кажущуюся бытовуху. Во-первых, условимся принять за аксиому то, что Илюша Серебров действительно пропал. Если аксиома окажется неверна, то нам автоматически нечего делать. Мы оставляем себе аванс и как честные белые люди выходим из игры. Но повторю: он пропал, и это принято за непреложную точку отсчета. Во-вторых, скажу о том, почему я решил взяться за это расследование. Не скрою, что я сделал это единственно из-за Сванидзе. Слишком уж большой интерес проявляет он к этому Илюше, даже вот в гости пришел — и к нам, и на серебровскую квартиру.

— Значит, если бы эта Ноябрина Михайловна пришла одна, вы бы не стали подписывать договоренность?

— Ни в коем разе. Да она одна и не пришла бы. Не осмелилась бы. Ее Сванидзе взбаламутил. А у Сванидзе, Мария, тонкая интуиция, недаром все-таки он работает в прокуратуре и, как ни странно, успешно. Значит, есть в этом деле нечто такое, что насторожило Сванидзе. Пока не понимаю, что именно. В упор спрашивать у него не хочу — не чистая работа, как говаривал некто О. Бендер. Я думаю, разберемся.

— Разберемся, — мрачно сказала я, — значит, работу на полных оборотах начнем позже? С завтрашнего дня, после того как Серебров улетит со своей… гм… супругой в Милан?

— Да. К супруге этой тоже надо присмотреться повнимательнее. Все-таки запись на мини-диске… если рассудить формально, очень недурной мотив для контрдействий.

Мне показалось, что от мудреных круглых выражений Шульгина, словно позаимствованных у Берта Сванидзе, у меня начинает безнадежно кружиться голова.

— Кроме того, — разгоняясь, как экспресс Москва — Петербург, продолжал Родион Потапович, — мне удалось получить несколько более подробные сведения об Иване Алексеевиче Сереброве. То, что он дважды судим, я тебе уже говорил, не так ли?